Поступившая информация о том, что желательно поскорее укрыть всех женщин и детей в резиденции, выставить на подступах к ней артиллерию и усиленные наряды военной полиции, совершенно ошеломила комиссара, и ему было крайне трудно показаться в должной форме на празднике. Однако, оказавшись там в окружении нарядных женщин, офицеров в парадной форме, флагов и цветов, не говоря уже о бутылках, он вновь обрел самообладание. Сочетание музыки и огней, смеха и вина убедили его, что все в порядке и всякая опасность, угрожавшая откуда-то, уже миновала. Но такое счастливое состояние духа длилось недолго. Когда он проснулся с обычными после праздника головной болью и сухостью во рту и услышал разносящуюся по всему дому женскую болтовню и детское щебетанье, к нему вновь вернулись прежние страхи. Эти женщины здесь, потому что они в опасности, а опасность, коль скоро были приняты серьезные меры, в самом деле велика, хотя Фред Маулсен заверил его… Где же бренди? Бренди и еще раз бренди было для него единственным способом отгородиться от рушившегося вокруг него мира. Бренди согрел его и успокоил, оградил от страхов.

Делия, в отличие от большинства присутствовавших женщин, выбрала себе в качестве наряда широчайший кринолин и платье, более подходившее для вечернего раута, чем для раннего завтрака. На ней была бледно-голубая муслиновая юбка с четырьмя оборками, окаймленными узкой бархатной лентой, тугой корсаж, дополненный маленькими рукавами с буфами и широкий муаровый пояс. Ее прелестные волосы не были затянуты в узел, а были подвязаны чуть заметной лентой, позволявшей им ниспадать по спине блестящими каштановыми завитками. Полковник Маулсен нашел ее восхитительной, но сообщить об этом ей ему не дал послышавшийся топот скакавших во весь опор.

— Мне следовало бы это предвидеть! — злобно бросил полковник. — Я всегда говорил, что этот идиот Гарденен слишком мягок со своими людьми. Я им покажу. Они что, удирают в Дели с полковой казной, да? Где, черт подери, моя лошадь? Если мы быстро выдвинем на майдан три роты, мы их отрежем и разнесем на куски!

И он галопом уехал в сопровождении своего адъютанта и командира одного из батальонов навстречу своей судьбе.

Полк встретил его молчанием. Никто не двинулся с места по его зычной команде, тени солдат на горячей земле словно застыли. Затем один из них громко и пронзительно рассмеялся, а другой прицелился и выстрелил.

Десять минут спустя адъютант, из руки которого алым потоком лилась кровь, соскользнул с раненого коня на солнечной веранде Алекса и чуть слышно произнес: — Они застрелили его… и Моттишама тоже… и Холливелла, и Ривеса, и Чарли, и маленького Дженса. Они все мертвы. Сипаи Пэкера тоже взбунтовались. Они убили его. Я видел его тело, порубленное на куски. А старый Гарденен…

— Я знаю, — сказал Алекс, с поразительной быстротой накладывая повязку из оборванной занавески на его раздробленные руки и плечо. Повернув голову, он крикнул скакавшему во весь опор из конюшни к бунгало Ниязу: — Лунджорский пехотный тоже! Скачи к реке. Забери заряды из Оленьей башни. Там встретимся. Давай скорей!

Нияз поднял руку в знак согласия и резко развернул обратно свою неистовую лошадь, пока Алекс помогал адъютанту подняться обратно в седло.

— Если люди Маулсена восстали, значит артиллеристы уйдут, — проговорил Алекс, — скачите в резиденцию и скажите им, чтобы они вели женщин и детей через лощину в джунгли, немедленно! Вы в состоянии это сделать? Хорошо, Аладин, скачи с белым господином, быстро!

Сбежав по ступеням веранды, он поймал за уздечку своего коня.

— Куда вы? — чуть слышно спросил адъютант, пришпоривая своего раненого скакуна.

— На склад.

Нияз, проехав уже полпути до ворот, услышав слова Алекса, резко натянул поводья.

— В чем дело? — спросил Алекс, устремляясь на подъездную дорогу.

— Поеду с тобой, — сквозь зубы произнес Нияз, догнав его.

— Делай, как я тебе сказал! — дико на английском прокричал Алекс и ожег плеткой лошадь Нияза. Когда его быстрый Орел легко обогнал ее, он через плечо на местном наречии добавил: — Это приказ! Тебе надлежит его выполнять. Не подведи меня, брат!

Склад, небольшое, квадратное, ничем не примечательное здание из блеклого белого камня, находился в районе военного городка, окруженный высокой стеной и несколькими деревьями с густыми кронами. Вокруг него сновала визжащая толпа сипаев, увидев которую и услышав треск мушкетов, Алекс отскочил в заросли бамбука. Значит, кто-то удерживал склад. Он увидел розовощекое мальчишеское лицо, без головного убора и по рыжим волосам, ярко выделявшимся на фоне блекло-белого камня внутреннего ограждения, узнал молодого Эйтона, новобранца, не более месяца назад прибывшего из Англии. Второй лежал вниз лицом, ярдах в тридцати от ворот со стороны беснующейся толпы. Его мозги растеклись по горячей пыли в странно симметричный звездообразный рисунок.

Рядом с молодым Эйтоном появилось другое лицо — смуглое, бородатое, ярко сверкавшее белыми зубами. Раздался выстрел винтовки и в толпе упал еще один человек. Алексу удалось расслышать слова, назойливо повторяемые вопящей толпой: «Идите к нам. Не воюйте за тех, кто вас предал! Мы будем вашими братьями. Убейте инородцев и идите к нам!» Ответом на это был еще один выстрел, направленный в гущу толпы. Значит кое-кто оставался преданным своим хозяевам. Но бой был неравным, поскольку более пятидесяти человек вылезли за внешнюю стену, и ворота под тяжелыми ударами дюжины бревен начали поддаваться. Алекс понял, что надо уходить. Он ничего не смог бы сделать. Но он не сдвинулся с места. Он видел, как новобранец на мгновение появился на ограждении, внимательно взглянул на осаждающих и, уклоняясь от выстрелов, выбросил вверх руку, подавая какой-то сигнал. Алекс хорошо знал этот сигнал и, повернув коня, погнал его к низкой стене, расположенной ярдах в пятидесяти, перескочил ее и поскакал по открытой местности. Когда он уже миновал ее, услышал грохот и почувствовал сильный удар взрывной волны в спину.

— Отлично! — закричал Алекс, не сознавая, что кричит во весь голос. — Отличная работа!

Пришпорив коня, он миновал еще один открытый участок и, перескочив через стену европейского городка, оказался в саду капитана Бэттерсли.

Госпожа Бэттерсли, одна из пяти женщин, посчитавших переезд в резиденцию совершенно излишним, предпочла остаться в своем бунгало.

— Детям здесь гораздо лучше. Ну что вы, мои слуги их обожают! Я уверена, они жизнь отдадут за них, — заявила она. Это оказалось правдой. Ее няня, съежившись, лежала в обугленных кустах под верандой, и мертвая пыталась защитить маленькую неподвижную фигурку в белом платьице с голубым поясом, которую все еще прикрывали ее коченеющее тело и протянутые руки. А в помещении для прислуги за бунгало дородный дворецкий Фарид, тонконогий садовник, ординарец капитана Бэттерсли из браминов и дворник из низшей касты Бунаки погибли, сражаясь бок о бок, чтобы защитить трех маленьких мальчиков, до которых добрались лишь через трупы четырех человек, которые по собственной воле вступились за детей иностранцев.

Бунгало горело, и жар пламени смешивался с адским жаром солнца, высушивал немногие оставшиеся на клумбе растения. Клумбы являлись предметом особой гордости госпожи Бэттерсли, и она, впрочем, не всегда успешно, пыталась выращивать на них цветы, напоминавшие ей о доме — шпорник и резеду, анютины глазки, левкои и розы. Теперь от всего этого оставались только розы, поникшие на безжалостной жаре. Розовые кусты и сама госпожа Бэттерсли, лежавшая с выпученными глазами и открытым ртом среди увядших цветов, глядели в безразличное небо. Бело-розовый капот с оборками, который она носила, был сорван и на груди зияли кровавые раны. И прежде, чем она умерла, ее изнасиловали.

— Это значит, что базарные подонки и городская шваль уже присоединилась к мятежу, — подумал Алекс, зная, что ни один сипай не посмел бы сделать такого — это бы его осквернило.

Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что она мертва, но вид ее изуродованного тела заставил Алекса повернуть обратно, изменив свой план.

С первых же моментов, когда стали поступать вести о мятеже, он думал только об одном и видел перед собой лишь одно — худощавое, усталое, неустрашимое лицо Генри Лоуренса, который сказал: «Если это случится, я попрошу вас держать для меня западную дорогу».

А когда он узнал, что девяносто третий объявил о своем намерении идти в Дели, он испытал облегчение. Пусть идут в Дели, пусть идут куда угодно, но только не на восток, в Оуд.

«Если будет время, я думаю, смогу удержать Оуд, даже если поднимется вся остальная Индия; но нам нужно время! Прежде всего, время, но это как раз то, что Бог и правительство могут мне не предоставить. А час приближается, Алекс…»

«Если бы я мог дать им хотя бы еще один день», — эта мысль преследовала Алекса с того самого утра, когда Гопал Нат прошептал первые вести о мирутском мятеже и падении Дели, и не оставляла его еще полчаса назад. Но теперь, глядя на искаженное смертью лицо госпожи Бэттерсли и на ее обезображенное, безгрудое тело, он увидел другое лицо. Лицо Винтер. Так отчетливо, словно она, а не Алиса Бэттерсли лежала у его ног в смятых розовых кустах. И, развернувшись, ненавидя и проклиная себя, движимый чувствами и страхом, не в силах совладать с ними, он поскакал в резиденцию. Тяжелые, обитые железом ворота резиденции этим утром по приказу полицейской стражи были заперты на засовы. Но дверь калитки главных ворот, в которую, однако, мог войти лишь один человек, стояла открытой настежь. Перед воротами колыхалась визжащая толпа, перед которой разглагольствовал человек в зеленом тюрбане с дикими глазами — привратник Акбар Хан.

— Убейте их! — кричал он. — Прикончите всех, чтобы ни один не ушел! За нашу веру! За веру! Смерть им! Смерть!

Толпившиеся услышали стук копыт бешено несущегося коня и, когда Алекс на полном скаку врезался в них, рассыпались в стороны, словно куча опавших листьев. Он выстрелил всего раз и видел, как Акбар Хан осел вперед с выражением нелепого удивления на лице; затем Алекс соскочил с седла, и Орел, пятясь, на мгновенье закрыл его от толпы, и за эти доли секунды он оказался в узкой калитке. Пуля, выпущенная кем-то из осажденных, ударилась в стойку ворот в дюйме от него, и он, переступив через тело лежавшего на пороге человека, навалился на узкую дверь и задвинул тяжелый засов.