В ту же ночь в Лунджоре произошел первый пожар — у хирурга из 105-го полка, которым командовал полковник Пэкер, дом сгорел дотла. Дом был крыт тростниковой крышей. Около полуночи на эту крышу была выпущена подожженная стрела, обмотанная тряпками, облитыми бензином.

…Менее чем пятьдесят миль к юго-западу Лотти и с ней еще несколько человек, хотя и страдавшие от жары в плотно закрытой телеге, все же были в безопасности. Их добрый возница вез их по направлению к Лунджору. Но оставшиеся позади беглецы, разбросанные по равнинам, окружающим захваченный город Моголов, прятались, голодали и умирали.

Мужчины, женщины и дети весь день прятались, сжавшись в канавах и тростниковых зарослях от безжалостной жары, срывая военную форму и кринолины, переходя вброд реки, ползая по увядшей траве, скрываясь в джунглях.

Роя голыми руками твердую раскаленную землю, чтобы похоронить ребенка, оставляя тела взрослых на растерзание грифов и шакалов. Ограбленные, раздетые, оскорбленные, преследуемые и убиваемые ради развлечения. Обманутые обещаниями защитить и попавшие в деревни, обитатели которых собирались, чтобы посмотреть, как умирают белые, и смеялись, когда обнаженные, залитые кровью тела были брошены на навозные кучи.

Только немногим, очень немногим удалось попасть к людям, давшим им кров и пищу, рисковавшим своей жизнью и жизнью своих семей ради спасения преследуемых, беспомощных людей. А в стенах Дели, в душной темнице без окон, в подвале Дворца старого, трусливого Багадур Шаха, недавно провозглашенного королем Индустана, содержались пятьдесят пленников — последние англичане и христиане, оставшиеся в Дели, — которым осталось жить два дня.

Глава 39

Нияз опять стал бывать на людях, и снова его видели верхом с капитаном Рэнделлом в деревнях.

В основном, они ездили верхом, так как Алекс каждый вечер возвращался в Лунджор. Он слушал новости и давал свои заключения, сидя на лошади в тени деревьев в эти длинные жаркие дни; видел на лицах крестьян зловещие признаки болезни, поразившей Индию: открытая враждебность и дерзость, на которую не нужно было обращать внимания, быстро возникающая паника, которую нужно было успокоить.

Тихая провинция была наполнена слухами. Персидский Шах послал армию на помощь Багадур Шаху, который сейчас является Королем индусов, и эта армия уже в Дели!.. В стране осталась только горстка иностранцев, и поверженные остатки английских полков были отогнаны назад и их гнали до тех пор, пока они не утонули в море!..

Этим рассказам не было конца, как не было и доказательств. До тех пор, пока в один прекрасный день в деревню в десяти милях от Лунджора не приехали трое и не привезли с собой доказательства в виде двух муслиновых платьев с оборками, шпагу и длинную прядь шелковистых белокурых волос. Мягкий муслин оборок и мягкое золото волос затвердели и запачкались отвратительными коричневыми пятнами засохшей крови, причем на лезвии шпаги тоже была кровь, некогда принадлежавшая английскому офицеру.

— Мы нашли их в канаве у дороги, они там прятались, — хвастался один из мужчин. — Две белые женщины и мужчина в пяти милях от Дели. Еще там был ребенок, который и выдал их своим плачем. Мужчина был ранен, но когда Абдулах опустил на ребенка свою саблю, тот ударил его этой шпагой. Но у него не было сил, и я выхватил у него шпагу и убил его, и молодую женщину тоже. Как она кричала! Как павлин. Я поймал ее за волосы, вот, смотри, это ее локон. Все дьяволы мертвы, и…

— Не все, — послышался твердый ясный голос позади него, и глазеющие крестьяне поспешно разошлись.

Алекс проехал вперед — Нияз был рядом — и посмотрел долгим и пристальный взглядом на трех мужчин, но никто не заговорил. Потом он согнул палец и, не поворачивая головы, тихо сказал:

— Котвал-джи, свяжи-ка этих людей.

Староста вспыхнул и занервничал, и вдруг в руках Алекса и Нияза появились револьверы.

— Поскорей, отец, — сказал Нияз приятным тоном. — Не заставляй ждать Его честь, или, используя выражение этих троих, дьявола.

Толпа заколыхалась, и Алекс повысил голос.

— Эй! Стоять! Тот, кто сдвинется с места без приказа, сразу отправится на тот свет. Если это будет женщина, тогда ее муж расплатится вместо нее. Сними свою чалму, Котвал. Возьмешь ее вместо веревки. Так-то лучше! Мохаммед Латиф и ты, Дуар Чанд, свяжите мне этих двоих.

Все трое были до смерти напуганы, у них тряслись челюсти, глаза расширились от ужаса; Алекса знали в деревне на протяжении нескольких лет, и привычка слушаться его, подкрепленная угрозой оружия, сработала. Если бы он отвел глаза или заколебался, они побежали бы, и в руках у них, как по волшебству, появились бы ружья и ножи, и бамбуковые палки, в Алекса и Нияза полетели бы камни, но он не отвел глаза, его взгляд был холоден и не предвещал ничего хорошего. Так же, как и усмешка Нияза.

Один из трех вдруг повернулся и побежал. Нияз выстрелил. Человек споткнулся и упал в пыль, лицом вниз, дернулся два раза и затих.

— Легкая смерть для такого подонка, — сказал Нияз весело, сдерживая свою лошадь больше коленями, чем поводьями, держа их в левой руке.

Орел вскинул голову и замер на месте, он был обучен стоять при звуках выстрелов. Когда остальные убийцы были связаны, Алекс, указывая на тело третьего, валявшееся на земле, приказал:

— Повесьте его вместе с этими двумя, чтобы все их видели.

Молча они связали труп. Нияз поднял шпагу, запачканную кровью, одежду и прядь светлых волос и, связав все в узел, прикрепил к своему седлу. Алекс, следя за дрожащим Котвалом и молчаливыми крестьянами, сказал:

— Если кто-нибудь придет и скажет, что все белые убиты, покажите им этих троих. И скажите, что, хотя теперь в Индии перебили всех белых, сто тысяч англичан и десять раз по сто тысяч приедут из Англии отомстить за убийство их женщин и детей. Потому что кровь этих беспомощных людей, как семя, которое, падая в землю, произрастает вооруженными людьми.

Они выехали из деревни, не оглядываясь.

— Хо! — воскликнул Нияз, вытирая пот со лба. — Не думал я, что мы выберемся отсюда живыми. Достаточно было только одному человеку показать зубы, и они перегрызли бы нам глотки, как волки. Вам было страшно?

Алекс коротко рассмеялся и протянул руку ладонью вниз вместо ответа. Она дрожала.

— У меня тоже руки дрожат! — сказал Нияз. — Каждый свой вдох я считал последним. Правда ли, что за вашими людьми охотятся по всей Индии?

— Правда. Но это еще не конец. В конце будет месть, которая будет пострашнее, чем сам мятеж. Такое убийство пробуждает дьявола!

Голос Алекса был хриплым от гнева и отчаяния, и Нияз сказал спокойно: — Ничего не поделаешь, брат. Что суждено, то суждено.

— Этому учит твой Пророк, а не мой, — ответил с горечью Алекс. — Мой учит, чтобы я был пастырем брату моему.


Он направил комиссару краткий отчет о случившемся, и тот послал за Алексом.

— Вы не имели полномочий так действовать! — кипел от злости комиссар. — Позор! Только подумайте, до властей может дойти, что в моем округе без суда были повешены трое человек! Честное слово, Рэнделл, вы слишком много берете на себя! Этих людей надо было привезти сюда и судить их в соответствии с законом!

— И они стали бы героями и мучениками, — мрачно прервал его Алекс. — Это война, сэр! Что эти люди знают о западных законах, чуждых для них? Эти люди хвастались перед крестьянами тем, что убили женщин, детей и раненого. В их руках было доказательство. Вы сами его видели. Вы думаете, что если бы я привез их сюда, то впечатление от их казни, совершенной здесь, было бы больше? Они понимают справедливость — но не закон! И если бы я захватил этих людей, их десять раз уже могли бы перехватить в пути; во время суда половина города и, возможно, половина войск стала бы на их сторону и подняла бы их на щит, как героев, выступивших против англичан. Мы можем себе позволить обойтись без этих судов, сэр.

— Это произведет очень плохое впечатление, — возразил комиссар без прежней убежденности.

— Наоборот, очень хорошее, — сказал коротко Алекс. Более спокойным голосом он добавил: — Если вы предоставите мне, сэр, свободу действий, я смогу обеспечивать порядок в нашем округе до тех пор, пока полки Лунджора остаются спокойными. В настоящее время сипаи спокойны, но, если они восстанут, дело обернется совсем по-иному. Поэтому я считаю, что вам нужно объяснить командирам целесообразность разоружения, пока еще есть время!

— Этого я делать не буду! — сверкнул глазами комиссар, его бледное лицо побагровело. — Что будет, если они разоружатся? Ну — мы останемся совершенно без защиты! Разоружите сипаев, и мы окажемся на милости горстки черни, и каждый крестьянин вооружится ружьем или бамбуковой палкой!

— Не их мы должны бояться! — сказал Алекс и вышел из дома, сразу оказавшись в пекле полуденного солнца. Того самого солнца, палящие лучи которого заливали двор дворца Короля Дели, где в тени дерева стоял большой бак.

Туда, во двор, словно овец, согнали человек пятьдесят ошеломленных, охваченных ужасом людей, среди которых было несколько женщин и детей. Это были последние оставшиеся в живых европейцы и христиане из Дели, которых вытащили из мрака тюрьмы, где их продержали пять дней. Их должны были убить люди, которых вид и запах крови превращал в зверей, люди, совершенно обезумевшие и продолжавшие убивать, резать, рубить саблями с воем и ревом до тех пор, пока не затихал последний крик и стон. Потом, придя в себя, они отступали, содрогаясь от вида окровавленных тел, мозгов и внутренностей убитых, сваленных в одну кучу.

Наконец-то в Дели больше не было иностранцев! Теперь все, начиная от старого Короля, нерешительного и трусливого, и кончая малыми детьми, вступили на новый путь. Назад дороги не было. Из-за массового убийства женщин и детей, чьи изуродованные тела валялись во дворе и чья кровь, впитавшаяся в молчаливые камни и запекшаяся под лучами безжалостного солнца, заклеймила их и обрекла на этот путь. Назад дороги не было. Жребий был брошен.