— Насколько я их знаю, это вполне вероятно, — мрачно сказал Алекс.

Сэр Генри пожал плечами.

— Возможно. Но индийцы в течение многих лет верили, что русские однажды начнут войну с нами за господство в Индии, и когда мы сделали ошибку, убрав войска из этой страны, чтобы воевать в Крыме, это было воспринято, как доказательство того, что русские ослабили нашу армию и у нас не осталось солдат, чтобы защищать себя здесь. Но Россия не играет роль злодея в теперешнем спектакле. Мы освободили ее от этой обязанности, сами взявшись за эту роль.

Он взглянул на Алекса и улыбнулся своей усталой, обаятельной улыбкой.

— Кажется, сегодня вечером я рисую весьма печальные перспективы на будущее, не правда ли? Но хотя я чувствую ветер и слышу громовые раскаты, я все еще не отчаялся избежать грозы. А если она разразится, я обращусь к тебе, чтобы ты удержал для меня западную дорогу, так что, если ты окажешься прав и полки в Сутрагуни взбунтуются и захватят арсенал, они не доберутся до Оуда по дороге Кишана Прасада.

— Я сделаю все возможное, сэр. Вам это известно.

— Даже если завтра тебе предложат принять под свое начало разведчиков?

Алекс вскинул руку жестом фехтовальщика, встречающего удар, и засмеялся, но уже без горечи.

— Вы не смогли бы предложить мне большего соблазна, сэр, но я удовольствуюсь тем, что попытаюсь удержать для вас западную дорогу.

— Будем надеяться, что до этого не дойдет, — сказал сэр Генри. — Ты только что упомянул Ходсона. Ты давно с ним виделся?

Какое-то время они говорили на другие темы, пока наконец сэр Генри не поднялся и протянул свою руку.

— Если ты выезжаешь завтра рано утром, я больше не увижусь с тобой. Удачи тебе, Алекс. Благослови тебя Бог и… — мгновение он колебался и потом сказал задумчиво, и как будто ему было непросто выговорить это слово: — Прощай.

Он быстро пожал руку Алекса, повернулся и пошел прочь, и Алекс еще раз увидел его, бросив взгляд на его высокую фигуру в освещенном дверном проеме, когда он вошел через него в дом и пропал.

«Я больше не увижу его», — подумал Алекс с внезапной убежденностью, и эта мысль испугала его. Почему он подумал об этом? Не из-за того ли, что он переутомлен и вообразил себе что-то трагически неизбежное в последнем слове прощания? Он не сводил взгляда с дверного проема, как будто усилием воли мог бы вернуть эту высокую фигуру, и в горле застыл комок.

Последние месяцы были наполнены тревогами, напряжением и приводящими Алекса в бешенство сложностями, и недавний разговор с мистером Бартоном опасно приблизил его к точке срыва. Его заставили уехать вместо того, чтобы объясниться по поводу абсолютно оправданного действия, предпринятого против богатого и распутного аристократа, избежавшего справедливого возмездия благодаря только взяткам, которые он платил комиссару. И все же он сжал зубы и терпел это, и в результате приехал в резиденцию не в особенно дружелюбном настроении. На мгновение он действительно считал, что принял бы любой пост, позволивший ему вернуться к полковым обязанностям, как сказал сэру Генри Лоуренсу, и он серьезно обдумывал, не просить ли ему отставки у мистера Бартона. Но десяти минут в обществе Лоуренса оказалось достаточно, чтобы вернуть здравомыслие. Может быть, именно поэтому такие выдающиеся и разные люди, как Николсон и Ходсон, относились к сэру Генри с уважением и признательностью, и поэтому, когда он уезжал из Пенджаба, тысячи людей пришли попрощаться с ним и следовали за ним на протяжении многих миль, как будто они видят его в последний раз.

«Конечно, я увижу его снова! — подумал Алекс, — он еще не старик. Ему едва исполнилось пятьдесят…» Но несмотря на безветренную и теплую ночь, он поежился, как будто ему было холодно, и не мог избавиться от мрачного предчувствия.

Было уже поздно, и через несколько часов он отправится в обратный путь к Лунджору. Он знал, что ему нужно выспаться, но спать ему совсем не хотелось. В доме было жарко, и даже в тени веранды было слишком тепло, но сад казался прохладным и приветливым. Алекс прошел через веранду и спустился по ступенькам в спокойные лунные лучи.

Хотя стояла уже почти середина апреля, ночь действительно была свежа и прохладна, в этот год жара необычно долго задерживалась, и вполне можно было подумать, что еще первая половина марта, так зелены и красивы были трава и цветущие деревья. Розы в молочном свете казались бесцветными, но поздние цветы апельсиновых деревьев и похожего на пену жасмина выглядели, как белые звезды, и ночной воздух сладко пах цветами и влажной землей.

Алекс шел по широкой лужайке, его шаги были не слышны в траве, политой на закате садовниками, и случайно подошел к деревьям, отбрасывающим бархатные черные тени в лунном свете.

Кто-то стоял у дальнего края этой тьмы, широкие, бледные юбки на женской фигуре светлым пятном выделялись на фоне теней, и несмотря на то, что ее очертания были почти неразличимы и она стояла спиной к нему, он узнал Винтер. Он остановился и хотел было повернуть назад, но что-то в позе едва различимой фигуры задержало его внимание. Она смотрела на что-то, и глубокие тени не могли скрыть настороженности в повороте ее головы. Любопытство взяло верх, он пошел вперед и остановился около нее.

Она услышала тихие шаги и повернула голову, но не сделала ни одного движения, выражавшего удивление или тревогу, и, казалось, была так же уверена в том, что это именно он, как и он в том, что это была именно она. Она, быть может, даже ждала его, хотя в данный момент могла и не думать о нем. Но ей казалось совершенно естественным то, что он появился. Прохладная тишина сада была как бы другим миром, никак не связанным с суетой и беспокойством, которые были частью дневных часов. Она приняла его присутствие как нечто само собой разумеющееся и вернулась к своему созерцанию, как будто ее совершенно поглотил интерес к тому, что находилось там, и она не обращала на него внимания.

Стоя рядом с ней, Алекс мог видеть бледные очертания ее профиля на фоне темной массы листьев и чувствовать чистый прохладный аромат лаванды, связанный именно с ней. Когда его глаза привыкли к темноте, он смог разглядеть изогнутые линии длинных ресниц, слабую, озадаченную морщинку между бровями и выбившуюся прядь черных волос, которая по-детски завивалась над ее ухом.

Винтер как будто не чувствовала его взгляда, и через какое-то время она шепотом просила:

— Что они делают?

Алекс посмотрел в сторону и впервые заметил то, что привлекло ее внимание. Что-то двигалось на открытом пространстве между острыми краями теней, отбрасываемых зданиями, находившимися на территории резиденции: оно двигалось в полнейшем молчании, придерживаясь теней и бесшумно перелетая через освещенные луной места, как стайки троллей, сгорбленных и смехотворных силуэтов на фоне серебристых блесток травы или стен дома, и снова пропадая в тенях и возникая опять только для того, чтобы быть поглощенными землей.

Ему понадобилось несколько мгновений, чтобы осознать, что это были люди, переносящие тяжелые грузы, сгибающиеся под мешками на плечах или тяжелыми ящиками, и оставляли их в погребах, которые были под несколькими зданиями резиденции. Он сказал довольно непринужденно:

— Они просто переносят запасы на лето. Зерно и…

— И боеприпасы, — закончила Винтер. — Зачем? И почему они делают это ночью? Некоторое время назад там был Джордж Лоуренс. Я видела его. Он сказал, что идет спать, но сам пришел сюда, чтобы посмотреть, нет ли кого поблизости. Прошлой ночью они занимались тем же самым. И позапрошлой тоже. Кому нужно столько запасов, если только… если только они не думают, что дворец будет осажден. В этом дело?

Алекс не ответил на вопрос. Вместо этого он сказал:

— Почему вы приходите сюда наблюдать за ними каждую ночь?

— Я не прихожу. То есть, я хочу сказать, что я прихожу не наблюдать за ними. Я просто вышла погулять по саду.

— В это время? Уже очень поздно.

— Я не могла заснуть, а это дало мне новую тему для размышлений, — просто сказала Винтер. — Неужели действительно будет восстание? Амира говорит…

Она смолкла, и через мгновение Алекс спросил:

— Что говорит Амира? И кто она такая?

Винтер обернулась и с удивлением посмотрела на него. Ей показалось невероятным, что Алекс не знает про Амиру. Потом она вспомнила, что едва виделась с ним почти три месяца после своей свадьбы и что он даже не знал историю того, как она появилась в Лунджоре. Она рассказала ему что-то из этого сейчас, о Хуаните и Азизе Бегам, и о Гулаб-Махале, стоя среди благоухающих теней сада, из которого открывался вид на спящий город и дом, в котором она родилась.

Стоял апрель, когда Маркос де Баллестерос, выезжая из ворот Гулаб-Махала, повернулся в седле, чтобы увидеть Сабрину среди причудливых теней золотых деревьев, и она не знала, что он видит ее в последний раз. Восемнадцать лет назад. И теперь снова был апрель, и дочь Сабрины рассказывает эту историю, как когда-то ей рассказывала Зобейда…

— Мы так и не узнали, что с ними случилось — с Азизой Бегам, моей теткой Хуанитой и остальными, — в заключение сказала Винтер. — Письма прекратились. И это все. Я даже не знала, что Амира осталась жива, кого я знала.

Она задумалась и потом медленно произнесла:

— Я думаю, Амира боится. Ее муж не любит британцев, и я думаю… я думаю, он не доверяет ей, потому что в ней течет западная кровь. Она не позволяет мне приехать в Гулаб-Махал, и я видела ее всего лишь дважды. Она сказала, что ей нелегко со мной видеться, и я не думаю, что ее муж знает о том, что она это сделала. Может быть, если бы он узнал, он бы наказал ее. Как вы думаете, он накажет ее? Джехан Хан рассказал мне, что Нила Рам отрубил жене руки за то, что она ослушалась его…

Ее голос вдруг задрожал от страха, и она протянула руку и вцепилась в рукав Алекса: