Сэр Генри отодвинул свою тарелку и встал, чтобы пожать руку Алекса, и капитан Дейли приказал кидматгару принести еще один стул.

— Ты уже завтракал? — спросил сэр Генри.

— Примерно в пять утра, сэр.

— Тогда тебе не помешает еще один. Хазри лао сагиб кирвасти, Ахмед Али. Что ты делаешь в Лакноу, Алекс?

— Комиссар послал за мной, сэр.

Голос Алекса был совершенно бесстрастен, но сэр Генри посмотрел на него, понимающе сощурив глаза:

— Вызвал для объяснений? Что на этот раз ты там натворил, не проконсультировавшись с вышестоящими инстанциями?

Алекс засмеялся.

— Что-то в этом роде. Вы слишком проницательны, сэр.

— И совершенно невоспитан, потому что я еще не представил тебя гостям. Хотя, я думаю, ты знаешь всех, кроме доктора Огилви. Миссис Бартон остановилась у нас на несколько дней, чтобы составить компанию миссис Дейли.

Алекс взглянул на нее, внезапно удивленный каким-то испугом в глазах.

— Простите, миссис Бартон, я не видел, что вы здесь. Привет, миссис Дейли. Рад снова вас видеть. Доброе утро, сэр — нет, я не думаю, что мы с вами встречались.

— На сколько ты останешься? — полюбопытствовал сэр Генри.

— Ни на один день, сэр. Это зависит от комиссара, но я надеюсь выехать в обратный путь завтра до рассвета. Нет времени, чтобы…

Он не закончил предложение, и его губы крепко сжались, он почувствовал досаду на самого себя за то, что чуть не высказал неосторожное замечание. Но мысль была совершенно ясна. Это было неподходящее время для того, чтобы уезжать из Лунджора ради объяснений каких-то мелких служебных проступков его отсутствующему комиссару.

Сэр Генри спросил:

— Только на одну ночь? Это недолго. Ты останешься здесь, конечно.

— Я бы с удовольствием, сэр, если вы уверены…

— О, миссис Дейли все устроит. Тебе незачем беспокоиться. Сейчас она здесь за все отвечает. Я ума не приложу, что буду делать без нее, но ее муж эгоистично забирает ее с собой тринадцатого числа. Дейли едет принять командование разведчиками.

Алекс быстро обернулся:

— Это правда? Поздравляю, Гарри, я не слышал об этом. Тебе всегда чертовски везло. Рад?

— А кто бы не был рад? Но лучше бы это случилось в другое время. Трудно покидать Лакноу именно сейчас, когда приехал сэр Генри.

Сэр Генри улыбнулся.

— Мой дорогой Гарри, не думай, что я не ценю твой комплимент, но, как я уже сказал тебе, и не думай о том, чтобы отказаться от самого замечательного назначения для солдата.

Алекс с завистью спросил:

— Вы не могли бы устроить так, сэр, чтобы он остался здесь, а я поехал бы вместо него?

Сэр Генри задумчиво посмотрел на него.

— Я мог бы попытаться, хотя не думаю, что это получится. Но ты действительно поехал бы, если бы получилось?

Алекс ответил на его взгляд его губы исказились кривой улыбкой:

— Нет, сэр.

В его голосе была странная горечь, и сэр Генри понимающе кивнул:

— Я так и думал. Не в этот раз, — он отставил стул и поднялся. — Итак, если вы извините меня, я должен идти. Увидимся позже, Алекс. Когда получишь свою взбучку!

Разговор после его ухода перешел на общие темы, но, хотя Алекс принимал в нем участие, он казался отсутствующим, и Винтер обнаружила, что он ни разу не взглянул в ее сторону. Глядя на него через широкий стол, она преисполнилась отчаяния. Ничто не изменилось. Она могла бы никогда не приезжать в Лакноу — никогда не уезжать из Лунджора. Она не видела никакого решения своих душевных проблем. Может быть, решения просто не существовало. И никакого ответа, кроме силы духа.

Алекс ушел после завтрака, и она больше не видела его, пока он не вошел в людную гостиную перед ужином в тот же вечер. Ей показалось, что он выглядит усталым и раздраженным, и она многое бы отдала за то, чтобы иметь возможность подойти к нему и своими пальцами разгладить морщины с его лба, как он сделал однажды в Хазрат-Баге. Она ломала голову, думая, чем он до такой степени досадил Конвею, что он вызвал его в Лакноу, и какой у них мог состояться разговор. То обстоятельство, что ее муж не смог принять его в одиннадцать часов, не ускользнул от ее внимания: прошлой ночью Конвей либо устраивал сам, либо посещал позднюю вечеринку. Она надеялась на последнее, потому что ей было бы весьма неприятно представить себе, как в прохладных, величественных залах «Дворца павлинов» пирует пестрая толпа, состоящая из наименее достойных членов британской общины в Лакноу.

Винтер не видела своего мужа с тех пор, как переехала в резиденцию. Он обещал навестить ее, но не сделал этого, и она была радовалась этому. В первый раз со дня своей свадьбы она жила не под одной крышей с Конвеем, и она находила облегчение, испытываемое от этого, несколько пугающим. Сможет ли она в самом деле провести всю оставшуюся жизнь в обществе человека, чье отсутствие доставляло ей такое бесконечно блаженное чувство облегчения? Можно ли было при таких условиях рассматривать их брак, как священное таинство, связывающее их нерушимыми узами?

«Быть может, это моя вина, — подумала Винтер, — быть может, если бы я приложила все силы, я бы смогла заставить его быть неравнодушным ко мне, и это могло бы отвратить его от той жизни, которую ему нравится вести. Если бы я попыталась…» Но для Конвея любовь означала лишь вожделение. Было бы легко разбудить в нем желание, но, удовлетворив его, он бы так же мало обращал на нее внимания, как и раньше. У него был свой взгляд на женщин. Они были либо физически привлекательны, либо нет. Все было так просто. На востоке считалось, что у женщин нет души и они появляются в этом мире единственно для того, чтобы служить мужчинам, доставлять им удовольствие, рожать их детей и (к выгоде дьявола) совращать их с пути праведного. Конвей Бартон целиком бы подходил под эту мерку; в этом мире он любил только одного человека — себя.

Винтер ясно это понимала, но тем не менее она снова и снова, наслаждаясь мирным течением дней в резиденции Лакноу думала о своем чувстве долга — если бы она заставила себя побороть отвращение к Конвею при одной мысли о его прикосновении — она могла бы постепенно отвратить его от пороков, разрушавших его разум и тело. И все же сейчас, глядя на Алекса Рэнделла через освещенный свечами стол в резиденции, она с беспомощной и отчаянной уверенность понимала, что не может этого сделать. Нет, пока она не может спокойно смотреть на Алекса, так, чтобы не сжалось ее сердце.

В ту ночь давался большой званый ужин, и со своего места во главе стола сэр Генри переводил усталый взгляд с одного гостя на другого, замечая отсутствие интереса или средств к общению между многими его британскими гостями и их индийскими соседями и оживленный разговор между молодой миссис Бартон с двумя дворянами Оуда, сидевшими по обеим сторонам от нее. По крайней мере, у нее не будет недостачи в друзьях. Но о скольких еще можно было так сказать? Что касается ее мужа, то сэр Генри мог быть только благодарен судьбе за то, что в Индии было немного подобных чиновников, но ему горько было думать о том, какой вред может принести один человек, и он перевесил бы все хорошее.

Его взгляд перешел на Алекса Рэнделла и задержался на нем с приязнью и одобрением. Такие люди годились к тому, чтобы управлять страной. Люди, которые удержали бы мир, свободно общаясь с народом и отправляя правосудие и которые не считали землевладельцев и пенсионеров врагами и надоедливыми типами, но чувствовали бы себя вдвойне обязанными с добротой относиться к бывшим врагам, поверженным ими. Однажды, почти девять лет назад, в пылу спора Алекс сказал: «Нет, я не верю в божественное право королей! Но я верю, что в наших руках управлять этой страной хорошо или плохо.» Вероятно, он до сих пор придерживался той же точки зрения, подумал сэр Генри, и обладал для этого нужными способностями. Он должен найти возможность поговорить с Алексом, когда разойдутся гости.

Но только после того, как уехала последняя карета, вскоре после одиннадцати часов, и обитатели дома разошлись по своим комнатам, он очутился наедине с капитаном Рэнделлом в прохладной темноте высокой веранды, высокие колонны ограждали их от залитого лунным светом сада.

— Ну, Алекс? — спросил сэр Генри после значительного молчания.

Алекс отвернулся от созерцания белых лужаек и теней.

— Ничего хорошего, сэр. Вы простите меня, если я опущу причины, по которым я здесь. Я не чувствую себя способным в настоящее время обсуждать их.

— В сущности, — тихо сказал сэр Генри, — если бы кто-нибудь предложил вам принять команду над разведчиками, вы бы ответили иначе, чем сегодня утром.

Алекс засмеялся.

— Я бы принял любой пост, который вернул бы меня к полковым обязанностям!

— О, нет, не принял бы, — мирно сказал сэр Генри. — Если ты так думаешь, то ты знаешь себя хуже, чем я. Я уже несколько дней дожидаюсь возможности увидеться с тобой. Я бы написал тебе, если бы не был так занят. Колвин рассказывал мне кое-какие новости о тебе, когда я остановился у него в Ангре на пути сюда. Кажется, ты видел его в октябре.

— Да, — мрачно сказал Алекс. — У меня было, что сказать ему, но он не поверил в это.

— Так я и понял, — сказал сэр Генри, устраиваясь поудобнее в просторном кресле. — Возможно, меня тебе будет проще убедить. Садись и расскажи мне об этом.

— Благодарю вас, сэр, но я лучше постою. Я много времени провел в седле, и завтра мне это предстоит снова.

— Разве ты не можешь остаться еще на один день? В Лакноу с визитом приезжает Нана из Битаура, и я принимаю его завтра. У меня есть кое-какие подозрения насчет Нана-сабига, и мне было бы интересно услышать твое мнение о нем. Ты когда-нибудь встречался с ним?

— Нет, сэр. Я чуть было не встретился с ним в Дели как-то раз, но помешали… непредвиденные обстоятельства. И, боюсь, мне снова не удастся встретиться с ним. Я не могу откладывать отъезд.