Он встретился с оживленным взглядом Алекса и не отрываясь, напряженно смотрел на него некоторое время, от бессильной ярости у него перехватило дыхание. Позже, этим же вечером, когда началось пение, он как-то упустил исчезновение Рэнделла и Винтер. Но, перехватив направление тревожного взгляда Софи, он уже почти не сомневался в том, где они были.

Сколько мог он боролся с желанием пойти за ними, но минута проходила за минутой, а они все не возвращались, и его яростная ревность все возрастала, пока не сделалась вдруг совсем невыносимой. Тогда он встал и быстро пошел в направлении Водного бастиона. На полпути черная тень от большого нимового дерева пересекла дорогу. Дойдя до нее, он услышал звук быстрых шагов, кто-то выбежал ему навстречу и попал прямо в его объятия.

— О, это вы… — голос Винтер был прерывистым и всхлипывающим.

Столкнувшись с лордом Карлионом, она позабыла о том, что ей не нравился этот человек. Она забыла обо всем, кроме того, что Алекс предал ее — солгал ей — заставил ее устыдиться.

— Отвезите меня домой. Пожалуйста, отвезите меня домой. Я не могу здесь больше оставаться.

Карлион вывел ее из тени на лунный свет и, заглянув в ее расстроенное лицо, заметил слезы в глазах.

— Что он вам сделал? — спросил он гневно. — Дорогая моя, пожалуйста… не надо! Не плачьте. Я сейчас пойду и сверну ему шею!

— Нет… нет, пожалуйста, не надо, — сказала Винтер, судорожно ухватившись за его руку. — Я хочу вернуться в бунгало. Пожалуйста, отвезите меня назад.

— Конечно, — он взял ее под руку и направился с ней назад к Кашмирским воротам. Но они не сделали и дюжины шагов, как он остановился.

— Мы должны будем пройти мимо всех гостей. Другого пути вниз нет. Я думаю, вам не захочется, чтобы они видели вас в таком виде. Могу ли я?..

Он протянул ей чистый носовой платок, и Винтер взяла его с благодарностью. Затем она сказала более спокойным голосом:

— Вы очень добры.

— Нет, — сказал он с неожиданной горечью и теплотой в голосе, и Винтер испуганно взглянула на него. Карлион быстро поправился. — Я уже говорил раньше, что услужить вам доставляет мне огромное удовольствие. Это были непустые слова.

— Я… я знаю.

Знала ли она? Может быть, она ошибалась в нем? Ведь ошиблась же она в отношении Алекса. Если она могла ошибиться в Алексе…

Довольно неожиданно для себя она вдруг поняла, что рассказала Карлиону обо всем. И о болезни Конвея, и о вероломстве капитана Рэнделла, и о своих страхах и сомнениях, когда Конвей не смог приехать в Дели.

— Я не могла понять, как так получилось. Я думала, что он вполне может оставить работу на несколько дней. Ведь это же ненадолго — поехать и встретить меня. Но теперь я знаю, что должна сама ехать к ему и немедленно; я не смогу выдержать в Дели еще одну неделю! Я могу ухаживать за ним — и вовсе не возражаю находиться в одной комнате с больным человеком. Ему снова может стать хуже, а меня там не будет. Если он болен, значит я ему нужна. Будете ли вы… Согласитесь ли вы помочь мне добраться к нему?

Карлион посмотрел в ее широко открытые, молящие глаза и заметил, что она вся дрожит. Он ничего не знал о том человеке, за которого собиралась замуж юная контесса, но почувствовал, что капитал Рэнделл открыл ей правду о своем шефе. Рэнделл не производил впечатления человека, способного солгать в данном случае. Но Рэнделл попытался увлечь будущую жену своего начальника, и Карлион почувствовал себя уязвленным, с одной стороны, а с другой — ему представился чуть ли не Богом посланный шанс сыграть собственную игру.

— Я отвезу вас в Лунджор, — сказал Карлион. — Вы ведь не можете ехать туда без сопровождения.

Винтер издала короткий вздох, теребя шлейф своей амазонки.

— Правда? Вы действительно так и сделаете?

— Конечно. Нам очень повезло, что совсем недавно мне удалось приобрести карету. Вы и ваша горничная сможете путешествовать в ней, а я поеду верхом. Только вот еще одна вещь… — он замолчал.

— Что такое? — взволнованно спросила Винтер.

— Ну, я не знаю, — с сомнением в голосе заговорил Карлион. — Возможно, лучше будет, если вы не будете сообщать о своих намерениях Эбатнотам, — он заметил, что напугал ее, и тут же добавил: — Я уверен, что они с сочувствием отнесутся к вашим намерениям, но они просто обязаны будут удержать вас от этого шага до тех пор, пока вы не сможете отправиться туда под присмотром миссис Гарденен-Смит. Они даже слышать не захотят о том, чтобы отпустить вас одну или со мной, но думаю, что миссис Гарденен-Смит не сможет приблизить дату своего отъезда.

— Нет, — медленно проговорила Винтер. — Нет, конечно, она этого не сможет сделать. И вы правы насчет Эбатнотов. Но я не стану ждать. Не стану! Я… я сама себе хозяйка. Никто не может меня остановить.

— Они попытаются, — сухо сказал Карлион.

— Да, полагаю, вы правы, — ее глаза неожиданно заблестели, она расправила свои худенькие плечики и подняла подбородок, видимым усилием воли унимая дрожь, сотрясавшую ее тело. — Когда мы сможем выехать? Завтра?

— Да, я смогу это устроить.

— Вы очень добры. Я поговорю с миссис Эбатнот сегодня вечером и скажу ей, что хочу немедленно уехать в Лунджор. Я должна это сделать. Если она согласится сопровождать меня, я не стану беспокоить вас. Но если она откажется, тогда… тогда я думаю, будет лучше, если мы выедем как можно раньше.

— Вы, конечно же, правы, — серьезно сказал Карлион. — Давайте надеяться, что миссис Эбатнот сможет вас сопровождать.

Он был спокоен, уверенный в обратном, затем, предложив Винтер руку, спросил:

— Мы можем идти? Вы предпочитаете ехать домой верхом или лучше сядете в карету? Я могу сказать миссис Эбатнот, что у вас разболелась голова. Знаете, я не думаю, что вам следует ехать без нее. Это будет слишком заметно.

Винтер вернулась в карету, и, вернувшись домой, миссис Эбатнот, встревоженная бледностью девушки, поспешила уложить ее в постель и напоила ее горячим молоком с хлористыми каплями. Оставшись с ней наедине, Винтер попросила ее разрешения немедленно уехать в Лунджор, но миссис Эбатнот, хотя и глубоко посочувствовала ей, все же не желала и слышать о немедленном отъезде. Этот вопрос даже не подлежал обсуждению.

— Ты уже и так прождала достаточно долго, дорогая, так что можешь подождать и еще каких-нибудь восемь дней. Только подумай, как ты можешь смутить бедного мистера Бартона, когда ты увидишь его не в лучшей форме после стольких лет разлуки.

На страстное возражение Винтер, что ей совершенно безразлично, как выглядит теперь Конвей, миссис Эбатнот ответила, что в данном случае речь идет не о чувствах милой Винтер, но о бедном мистера Бартоне.

Винтер стала умолять и спорить, но миссис Эбатнот, посочувствовав, прослезилась и, нежно поцеловав ее, осталась непреклонной.

— Ты увидишь, что полковник Эбатнот согласится со мной. И Алекс тоже.

Она потушила свет и вышла из комнаты, а Винтер лежала без сна в темноте и обдумывала свой план. Она не станет ждать и одного лишнего дня, не то что восемь дней. Она уедет немедленно. Алекс уезжает в Лунджор в понедельник, и если она выедет завтра, к тому времени уже будет там — замужем за Конвеем и в полной безопасности от него. Она не знала, почему ей надо быть в безопасности от Алекса, но просто чувствовала, что ее желание немедленного отъезда к Конвею в Лунджор вызвано паническим стремлением убежать от него.

Конвею нужно будет избавиться от Алекса. Пусть отправит его в какой-нибудь другой гарнизон. А до тех пор, пока это не случится, ей не следует снова с ним встречаться. Что же касается Карлиона, то теперь она позабыла о своем отвращении и недоверии к нему. Она рассматривала его лишь как средство для достижения своей дели. Он не представлял для нее опасности, так как не видела больше в нем человека с его слабостями, а лишь воспринимала его как средство осуществления своего замысла.

Винтер пошарила рукой в темноте в поисках спичек. Отыскав их, она зажгла свечу, выскользнула из кровати и написала короткую записку Карлиону. Ее индийская горничная Аях на утро доставит ее первой. Затем она написала еще одну, подлиннее, для миссис Эбатнот, запечатала ее сургучной печатью, надписала адрес и убрала. Ее багаж должны будут прислать вслед за ней. Сейчас она была не в силах упаковать сундуки. Она зажгла вторую свечу и собрала одежду и самые необходимые вещи, которые ей нужно было взять с собой. Затем она уложила их в маленький чемоданчик и дорожную сумку. Карлион должен будет придумать способ незаметно погрузить их в карету. Что касается Аях, то она не сможет взять с собой обеих служанок, но тут ничего не поделаешь. Конвей должен будет простить ей ее поспешность, когда она приедет, то все ему объяснит. Тут ей пришла в голову еще одна мысль, и она написала третью записку, торопливую и полную выражений любви и симпатии, адресованную Лотти — Лотти, по крайней мере, ее поймет!

Подготовив все, она потушила свечи, легла в постель и заснула тревожным сном.

Миссис Эбатнот не стала больше ломать себе голову над внезапным желанием Винтер немедленно ехать в Лунджор, потому что на следующее утро больше не упоминала об этом. Она поинтересовалась, прошла ли у Винтер головная боль и, казалось, вся была поглощена последними свадебными приготовлениями. Список приглашенных, который она принялась зачитывать, был бесконечным, но Карлион прервал ее, спросив, не желает ли Винтер проехаться с ним с утра и испробовать его новую карету?

Миссис Эбатнот не была уверена в том, что это хорошая идея — отправлять дорогую Винтер кататься вдвоем с лордом Карлионом, но успокоила себя тем, что Винтер была уже почти замужняя дама. Кроме того, девочка выглядела удивительно бледной, и утренняя прогулка, без сомнения, должна была пойти ей на пользу. Когда они уезжали, она обратила внимание, что Карлион не собирается садиться внутрь кареты, рядом со своей гостьей, а приготовился ехать рядом с ней, верхом. Капот кареты был поднят, чтобы защитить ее от утреннего солнца. Миссис Эбатнот осталась на веранде, и Винтер, прощаясь с ней, поцеловала ее с необыкновенной нежностью. Миссис Эбатнот, подозрительная по натуре, была глубоко тронута и смущена этим порывом.