Два дня спустя путники сели на пакетбот «Глэморген-Касл» и отплыли по Красному морю, оставляя за собой пыль и мишуру Суэца. И снова дни превратились в монотонную череду приятного пребывания на борту.

Через три дня после Адена они попали в шторм, который утих только после двадцати четырех часов бешеной качки, и наконец в последний вечер перед тем, как вновь установилась прекрасная погода, они миновали давно затонувший корабль без мачт, с вымытыми тяжелыми волнами палубами.

Капитан Росс провел корабль очень близко от затонувшего судна и спустил парусную шлюпку под командой первого помощника с группой пассажиров. Они вернулись мокрые и усталые с новостью, что судно, очевидно, было транспортным военным кораблем, направлявшимся в Китай, но на борту никого не было, и они нашли лишь очень немного бумаг и предметов обихода. Они решили, что все, кто был на борту, уплыли на шлюпках, так как ни одной шлюпки тоже не осталось. Часть капитанской кабины была снесена, портовый якорь и катбалка исчезли и, судя по разорванным парусам и сломанному рангоуту, можно было решить, что внезапный порыв урагана снес все снасти одним разом. Вряд ли люди, покинувшие его, сумели добраться до берега, но теперь уже ничего нельзя было сделать, и «Глэморген-Касл» продолжал свой путь в быстро густевших сумерках.

Винтер, вскарабкавшись на продуваемую ветром палубу, всматривалась в покинутые обломки, исчезающие в бурном сумраке. По спине у нее пробежали мурашки. Несмотря на непогоду, то, что она была уже в Индийском океане и сама Индия наконец лежала перед ней, наполняло ее ощущением счастья. Но видение разбитого и брошенного корабля, дрейфующего в морских просторах, омрачило ее радость, и на нее повеяло холодным предчувствием чего-то дурного.

Услышав рядом чей-то вздох, она быстро повернулась и увидела стоящего рядом Кишана Прасада. Его глаза тоже были прикованы к останкам кораблекрушения. И вдруг его вежливое, непроницаемое лицо потеряло обычную для него осторожность, словно с него была сорвана маска, и оно осталось неприкрытым. Казалось, он не замечает Винтер. Он не двигался и не говорил, но вдруг она отчетливо прочла его мысли, как будто он их прокричал, и ей стало страшно.

Он думал с пламенным, радостным удовольствием о людях, которые были на этом корабле, он видел их своим мысленным взором, погружающихся в холодную пучину, затягиваемых весом их намокшей одежды, задыхающихся и тонущих, борющихся за жизнь и разрываемых на части акулами и барракудами. Он вздохнул снова. Тот же долго сдерживаемый вздох ненависти и удовлетворения, и Винтер сжалась и попятилась от него, обернулась и побежала, спускаясь по крутой лестнице и путаясь в своих юбках.

По коридору навстречу ей шел Алекс Рэнделл и, поймав за руку, спросил:

— В чем дело? Опять плохо себя чувствуете?

— Нет, — выдохнула Винтер. Она забыла, что собиралась избегать всяких разговоров с капитаном, кроме тех случаев, когда того требовали приличия и, уцепившись за его руку и с расширенными от ужаса глазами проговорила:

— Это был Кишан Прасад…

Она увидела, как у Алекса изменилось лицо и сжался рот.

— Он смотрел на этот корабль. И был рад! Он ненавидел их и хотел, чтобы они утонули… Он был рад, что они утонули… Я видела это.

Алекс заметил:

— Ничего удивительного. Все люди на этом судне были солдатами. Британскими солдатами. Если бы он мог потопить их своими руками, он, вероятно, так бы и сделал.

— Почему? Они… они ненавидят нас?

Алекс нетерпеливо продолжил:

— А ты полагаешь, они должны нас любить? Блага западной цивилизации не обязательно рассматриваются как непреложные благодеяния, особенно, если они навязаны Востоку иноземным завоевателем.

Он глянул на ее побелевшее лицо и увидел, какое потрясение она перенесла сейчас от этого открытия. Она, вероятно, никогда не думала об Индии, как о завоеванной стране. Она воображала, что возвращается домой, и сознание, что многие жители этой страны могут ненавидеть британцев с дикой и непримиримой страстностью, оказалось для нее, как удар по лицу доверчивого ребенка. Поэтому ему хотелось сказать ей:

«Да не гляди так! Плохо быть столь ранимой и ожидать слишком многого от жизни».

Но вместо этого он с какой-то усталой злостью проговорил:

— Я предупреждал вашего кузена Уэйра, что сейчас не время посылать молодую женщину в Индию, но он не слушал. Никто из них не захотел меня даже выслушать!

И, резко отвернувшись, он спустился по проходу на мокрую палубу.

Но лишь два дня спустя, когда Кишан Прасад свалился за борт, именно Алекс бросился за ним…

Глава 12

Алекс не знал, что за бортом оказался именно Кишан Прасад. Возможно, если бы он это знал, течение многих жизней могло бы измениться.

День был жаркий и тихий, и от шторма осталось только долгое, едва ощутимое волнение, из-за которого лениво хлопали двери, да горизонт поднимался и падал в медленном ленивом ритме. Море вновь обрело ту интенсивную полуночную синеву, которая характерна для Индийского океана, и стало таким ясным, что проплывающая в глубине стая медуз казалась пузырьками в синем стекле, а солнце, сияющее с безоблачных небес непрерывно целый день, делало доски палубы слишком горячими, чтобы их касаться.

Все случилось после четырех часов, когда палубы были относительно пусты, так как пассажиры переодевались к обеду. Лотти поднялась наверх рано, намереваясь встретить своего Эдварда и, поглядев вверх, увидела Кишана Прасада, стоящего на кожухе гребного колеса, глядя на море. Как раз, когда она смотрела, корабль резко качнуло, и Кишан Прасад, ничего не подозревая, поскользнулся, упал и проскользнул под леером. В следующий момент он исчез из виду, а Лотти вскрикнула и побежала.

Двое матросов-индусов вместе с корабельным офицером и полковником Маулсеном тоже видели, как кто-то упал, и с криком побежали по палубе. Полковник Маулсен с быстрой сообразительностью подобрал два стула и бросил их в пенящийся кильватер, за ними почти сразу же последовала клетка для кур, брошенная индусами.

— Человек за бортом! — завопили полковник Маулсен и корабельный офицер.

Спавший в тени лицом вниз, уткнувшись в руки, Алекс проснулся от крика Лотти и вскочил на ноги. Она налетела на него с белым, как мел, лицом, крича и указывая на море, он повернулся и поспешил по палубе в направлении, которое она указывала.

— Все в порядке, Рэнделл, — огрызнулся полковник Маулсен. — Всего лишь один из этих темнокожих. Он уже утонул — они не умеют плавать.

Алекса вдруг охватила вспышка гнева. Он скинул обувь в следующее мгновение перешагнул через леер и, прыгнув ногами вперед, погрузился в сомкнувшееся над его головой море.

Вода оказалась неожиданно холодной и пенящий воду кильватер засасывал его все глубже и глубже, пока он не почувствовал над собой тонны воды. Но как раз в тот момент, когда ему казалось, что легкие его должны взорваться, вес исчез, и его пробкой выбросило на поверхность, и он вновь оказался на воздухе. Он сделал глубокий вдох и быстро поплыл, чему помогало кручение кильватера. После удушливой жары «Глэморген-Касла» холодная струя пенящейся воды была невероятно ободряющей, и он, стряхнув волосы с глаз, засмеялся.

По-видимому, решил он, это был один из слуг Кишана Прасада, так как, если бы это был член команды, Маулсен сказал бы, что утонул «ласкар»[5].

— Чертовский идиотизм! — подумал Алекс, предавая анафеме свое поведение.

— Что за глупость жертвовать жизнью ради какого-то лакея-язычника, проявлять донкихотство, пытаясь выудить его? Почему в критические минуты человеку отказывает здравый смысл?

Он увидел перед собой борющуюся с водой фигуру, а в следующее мгновение она исчезла. Алекс наполнил легкие воздухом и нырнул. Тонущий слабо сопротивлялся и с минуту, которая казалась вечностью, они тонули вместе. Затем Алекс ухватил его за волосы и, сильно оттолкнувшись ногами, они снова поднялись на свет и воздух.

Но и теперь он еще не понял, кого держит. Он схватил наполовину утопленника под мышки и поплыл к тяжелой клети для кур, которая виднелась на гребне волны не более чем в двадцати ярдах. После нескольких бесплодных попыток водрузить бездыханную ношу лицом вниз на крепко сбитую клеть, это ему удалось, он держал его так, пока из него изрыгалась вода.

Гребень волны скрыл от них удаляющийся «Глэморген Касл». Следующий вал поднял их, и где-то вдалеке, за много миль отсюда, корабль выглядел маленьким на фоне неба. Им потребуется много времени, чтобы развернуться назад, подумал Алекс. Отдаленный корабль вновь исчез; когда клеть оказалась опять внизу между валами, индус кашлянул, рыгнул, поднял голову и слабо шевельнулся.

— Лежи тихо, дурень, — проговорил Алекс на туземном языке.

Человек повиновался, но теперь он повернул голову и Алекс впервые увидел, кого он спас.

Оба долго смотрели друг на друга, и Алекс почувствовал бесполезную, тщетную, нездоровую злость на судьбу, на себя за происходящее сейчас с ним.

Винтер однажды спросила его, не собирается ли он убить этого человека, и он с горечью ответил, что убийство не в характере британца. Он знал, что не сможет хладнокровно убить Прасада, хотя, если бы он смог доказать свои подозрения и тем законно приговорить его к виселице, он сделал бы это без малейшего колебания. Но он не смог этого сделать и из-за тупой слепоты тех, кто не желает этого видеть; он знал, что никогда не получит доказательств, которые удовлетворили бы их. И вот вмешалось само Провидение и сделало все, чтобы покончить с Кишаном Прасадом, а он, дурак, рисковал своей шеей, чтобы спасти человека, которого считал одним из опаснейших врагов британского владычества в Индии.

Если бы он только замешкался! Если бы он задал несколько вопросов перед тем, как прыгнуть. А все это дурацкое заявление Маулсена. Он сказал: