На майоре, тучном джентльмене, в этот момент не было ничего, кроме некоего рода набедренной повязки, и Винтер вдруг осознала, что остальные были одеты под стать ему. При этом открытии она явно осознала всю неуместность своего присутствия здесь. Это наполнило ее стыдом и страхом, и она начала пробираться в тени, чтобы укрыться подальше, как вдруг услышала за собой быстрые шаги. Сильная рука схватила ее за плечо, повернула к себе, и сердитый голос капитала Рэнделла проговорил:

— Что, черт подери, вы делаете на палубе! Что-нибудь случилось?

— Н-н… нет. В каюте было жарко, и я думала…

— Вы что, совсем очумели? Здесь не место для женщин. Половина мужчин праздновала на берегу, остальные почти раздеты, и все кишит арабами-кули. Немедленно в каюту! Ну, марш!

Он развернул ее и подтолкнул в направлении к сходящему вниз трапу, но как раз в тот момент, когда они подходили к нему, на палубе появился еще один человек. Это был полковник Маулсен, заметно навеселе.

Он и трезвый-то был не особо приятным, но под воздействием хмеля становился просто несносным. Алекс оттолкнул Винтер назад, пытаясь заслонить ее от пошатывающейся фигуры. Но оказался недостаточно проворен. Полковник, хотя и был пьян, но не настолько, чтобы ничего не замечать. И он разразился пьяной тирадой.

— Юбка, язви меня в корень! — завопил он. — Притащил с собой веселую пташку, Рэнделл? Дай-ка мне глянуть!

— Извините, что вынужден вас разочаровать, сэр, — твердо проговорил Алекс, — но леди, которая пришла со мной, желает спуститься. Не будете ли вы любезны пропустить нас вниз?

— Леди!? — взвыл полковник. — Отлично. Если бы это была леди, она не поднялась бы сюда наверх. Не будь собакой на сене, парень. Кто она? Цыганка, арабка? Выходи-ка, голубушка, дай нам глянуть на тебя!

Он неуклюже попытался заглянуть за Алекса, который отразил эту попытку и достаточно терпеливо повторил:

— Я вынужден попросить вас пропустить нас, сэр.

— Черта с два, разрази меня гром!

С этими словами он сделал шаг-два назад и загородил трап, раскрыв руки и издавая призывные крики. Гуляки в дальнем конце палубы, привлеченные шумом, двинулись к ним, и Алекс, не поворачивая головы, приказал девушке:

— Бегите!

Он резко шагнул вперед, правой рукой схватил полковника за шиворот и крепко тряхнул так, что пьяное мычание прервалось, а левой дал под дых в жирное брюхо. В следующий момент полковник тяжело рухнул, распластавшись на палубе. Винтер оказалась на трапе, исчезнув из вида гуляк, а Алекс и лежащий Маулсен — в центре заинтересованной группы зрителей.

— Что здесь происходит? — потребовал объяснения майор Реттрей.

— Удар кулаком, разрази меня гром! — жизнерадостно объявил господин специальный уполномоченный Феррингтон. — Кто-то здорово ему выдал.

— Позвольте мне, сэр, — заботливо проговорил Алекс, помогая полковнику встать.

Маулсен неуверенно встал на ноги и отшвырнул руку капитана. Он рванул свой ворот, лицо его горело от гнева — он задыхался в состоянии среднем между бездыханностью и апоплексической яростью.

— Черт подери, Рэнделл, вы мне за это заплатите на дуэли!

— С превеликим удовольствием, — с готовностью ответил Алекс.

Физиономия у полковника в значительной мере побледнела так же, как и умерился его гнев. Он хмуро посмотрел на капитана, и дыхание его стало менее напряженным.

— Что такое? Что такое? — допытывался тощий седой джентльмен, всю одежду которого составляли полотенце и пара вышитых шлепанцев.

— Нельзя драться с младшими офицерами, это абсурд. Дуэли незаконны.

— Он ударил меня. Этот щенок ударил меня!

— Бог мой! Это чертовски серьезное нарушение — дать по зубам старшему по чину офицеру, — заявил майор Реттрей.

— Но он же не в форме, дорогой мой, — пробормотал одетый в турецкие шаровары и монокль апатичный джентльмен.

— Ведь не назовете же вы это формой, а без нее это всего лишь личное дело. Недоразумение между джентльменами.

— Я должен извиниться за то, что поспешил, — спокойно проговорил Алекс. — Одна из леди в нервном расположении и испуганная огнями факелов и шумом, решила, что корабль горит и выбежала на палубу. Я предложил проводить ее назад, но полковник Маулсен, вообразив, что это женщина совсем иного сорта, стал загораживать путь, и я был вынужден совершить некоторую грубость. Надеюсь, он примет мои извинения за ту боль, которую я ему причинил.

Полковник хмуро посмотрел на капитана, но глаза того выражали далеко не то смирение, которое звучало в его словах и, поскольку пары принятого спиртного стали улетучиваться, полковник начал осознавать, что версия капитана Рэнделла может оказаться верной; у леди, о которой шла речь, может оказаться ожидающий ее в Калькутте муж, и тогда роль самого Маулсена в этом деле будет довольно сомнительной. Поэтому он прорычал, что принимает извинения и, пошатываясь, удалился.

Алекс задумчиво смотрел ему вслед. Очень жаль, что эта история случилась именно с полковником Маулсеном… Он всегда недолюбливал этого человека и считал его достойным компаньоном Конвея Бартона. И капитан пожалел, что обстоятельства вынудили его нажить в полковнике врага, это могло значительно затруднить его дела в Лунджоре. Почетное сопровождение контессы Агвиларес оказалось вовсе не таким уж приятным времяпрепровождением, раздраженно подумал Алекс.


Винтер без каких-либо дальнейших сложностей достигла своей каюты и, поскольку было темно, она лишь на следующее утро, проснувшись от вскрика Лотти и после беглого взгляда на свое отражение в зеркале, обнаружила, что руки ее были черны, а лицо изрядно измазано угольной пылью.

— О! — со злым вздохом вскрикнула она. — Что он обо мне подумал?

Казалось, такова была ее судьба — постоянно появляться перед капитаном Рэнделлом в невыгодном свете: то потерявшей контроль над собой и отстегавшей его словно фурия своим хлыстом, то выбивающейся из объятий Эдмунта Ратли, то в жалком состоянии из-за морской болезни, то лазающей на стены и падающей с них, словно девчонка-сорванец, а теперь еще она оказывается на палубе в самый неподходящий час, да еще вся перемазанная сажей, как какая-нибудь чумичка! Каким-то образом (до конца она и сама не понимала каким) виноват во всем этом был, конечно, сам капитан. И, яростно оттирая лицо мылом и холодной водой, она — к великой тревоге Лотти — высказалась довольно резко на четком испанском языке и впредь решила обращаться с ним со всей возможной холодностью. Но возможностей у нее для этого оказалось весьма мало, так как в последующие дни она почти не видела его.

В роли сопровождающего группы миссис Эбатнот Алекс организовал отправку багажа и перевозку самих дам до вокзала, но сам не поехал в том же вагоне, и Винтер не виделась с ним, пока они не выехали из Каира в Суэц на «пустынном» омнибусе, запряженном мулами и лошадями. Но и тогда он не заговаривал с ней. Он сидел напротив, и Софи уснула, положив голову ему на плечо.

Винтер изучала его в ярком свете звезд и мерцании масляной лампы, болтавшейся рядом с возницей. Ее лицо было спрятано в глубокой тени, и он не мог этого заметить. В те дни, когда пышные бороды, усы и часто сопровождающие их бакенбарды украшали почти каждое мужское лицо, Алекс Рэнделл выделялся своей безукоризненно выбритой и почти женственной внешностью. Его густым ресницам могла бы позавидовать любая девушка, но твердые черты лица, как и упрямый контур подбородка говорили о мужественном характере. Загорелая кожа была темной, как у арабов, но даже при этом тусклом свете Винтер все еще могла видеть слабый след синяка, который она поставила ему каблуком в тот вечер на Мальте. Казалось, это было так давно, а ведь прошло меньше десяти дней после того, как она помогла ему влезть на стену и бежала с ним по пустынным улицам и сидела в лунном свете, говоря ему так, словно она знала его всю жизнь.

Взгляд ее перешел с Алекса на Софи. Софи было всего пятнадцать лет, но она уже была женщиной: довольно милое создание, тонкокостная и хрупкая, с тихими карими глазами и застенчивой, очаровательный улыбкой. Она сильно напоминала Винтер одну из белых мышей, которых Билли Уилкинз, мальчишка-новичок держал в ящике на дворе конюшни в Уэйре. Фургон накренился, так как внешние колеса наткнулись на валун или побелевшие кости верблюда, и головка Софи соскользнула с плеча Алекса на грудь, но она не проснулась.

Винтер ощущала острое и совершенно неразумное раздражение. Просто смешно, что Софи уснула таким странным образом! Хотя, по-видимому, большинство других пассажиров фургона также спали мертвым сном. Но ей совсем не хотелось спать, и она не понимала, как разумный человек может уснуть в таком грохочущем, тряском и неудобном экипаже. Кроме того, если Софи должна была уснуть, ей следовало бы наклониться более пристойным образом, чтобы ее поддерживала миссис Хиллинуорт, уютная жена майора бенгальской артиллерии, а не падать в объятия капитана Рэнделла. Она видела, как Алекс приподнял голову Софи и лицо его скривилось в гримасе неудобства, и поняла, что он страдает от приступов судороги.

«Так ему и надо», — мстительно подумала она.

Закрыв глаза, Винтер заставила себя думать о Конвее. Но по какой-то непонятной причине не смогла ясно представить его. Раньше ей это всегда удавалось. Она ясно видела Конвея, который дал ей, двенадцатилетней девочке, золотое кольцо с жемчужиной. Он стоял на Лонг-Вок в Уэйре, солнце сияло на его светловолосой голове, отбрасывая тень на бархатный газон. Высокий, широкоплечий, с золотистыми волосами и очень красивый сияющий рыцарь. Теперь видение впервые ускользнуло от нее и она видела перед собой уже не живого человека, а картинку из детской книжки — плоское, двухмерное изображение, грубо нарисованное, одеревенелое и нереальное. Пустое лицо, голубые глаза которого были стеклянными и невыразительными, как у куклы, а рот был скрыт под обвислыми пшеничными усами.