Сибелла же смотрела на него с восхищением и завистью, и даже во взгляде леди Уэйр отразилось невольное восхищение. Но для Винтер это было чем-то вроде холодного ветра, задувшего огонек, вспыхнувший в ее душе после письма Конвея. Он забыл про алмаз? Но почему он должен был буквально воспринимать слова, сказанные ребенку? Он лишь имел в виду, что пришлет ей красивый и драгоценный камень, чтобы она носила кольцо с ним на руке, вместо скромного подарка при расставании. Он помнил об этом и прислал ей его.

Она надела азиатское украшение на средний палец левой руки, подумав, что скоро Конвей наденет на тот же палец обручальное кольцо. И тогда она будет любима, защищена и освобождена от вечного одиночества. Она слегка улыбнулась и тут, подняв голову, увидела злость и неприязнь в глазах капитана Рэнделла. На мгновение это озадачило ее. Этот человек по непонятной причине враждебен ей. Нет, не ей, Конвею. Но это казалось невозможным, ведь сам Конвей послал сюда этого человека, как свое доверенное лицо, чтобы сопровождать свою будущую жену в Индию. Если Конвей доверяет ему, он не может быть врагом. Наверное, она ошиблась. И вправду, выражение злости исчезло с лица капитана, и оно вновь стало бесстрастным.

Молчание нарушила графиня, попросившая капитана сесть и начавшая рассказ о том, как будут проходить сборы перед отплытием. Ясно, что ни она, ни новый граф не собирались медлить, так же как и беседовать в дальнейшем приватно с курьером мистера Бартона. Оставалось только поблагодарить капитана за службу и заверить, что и контесса, и ее компаньонка будут счастливы вверить себя его покровительству.

— Простите, но теперь я должна проститься, — сказала леди Уэйр. — Боюсь, я не из тех, кто встает рано, а вам надо будет собираться. Вы, кажется, плывете на «Сириусе»? Я, конечно, напишу вам о приготовлениях, сделанных нами для дорогой Винтер.

Ясно было, что и приватной беседы с самой контессой у него не будет.

Все это вызывало у него досаду, раздражение и неприязнь. Он не мог не проинформировать опекуна Винтер о некоторых сторонах характера и образа жизни капитана, но теперь совесть его была чиста, и все же он сердился.

Ведь такому, как комиссар, предназначалась не зрелая женщина, а девушка, почти ребенок. И эта сплетница Вайкомб оказалась права: родственнички готовы причинить ей зло, не предупредив ни словом о нем.

Конечно, капитан понимал всю несообразность такого сообщения, если бы он сам передал это девушке. Грубая прямота времен Регентства уступила место своей противоположности — лицемерной фальши, так что девиц оберегали в незнании от грубых сторон мужской жизни. Но двенадцать лет жизни на Востоке лишили Алекса всякого уважения к вежливым условностям, и вдруг он упрямо сказал себе, что невеста комиссара не должна вслепую идти навстречу своей судьбе, если он может помешать этому. Вернувшись в свою комнату, он быстро написал записку, сложил ее и запечатал, потом позвонил.

На звонок явилась служанка, юная и романтического вида, как с облегчением отметил Алекс, который был рад, что не явился человек более пожилой и консервативный. Она взяла записку и золотой, и, явно сгорая от радостного любопытства, заверила заговорщицким шепотом, что мисс Винтер несомненно получит ее. Алексу осталось только лечь спать.

Следующее утро также было ненастным. Туман окутал парк. В окно ничего не было видно. Слуги в коридорах снимали траурные драпировки, а у парадного входа конюх чистил Медузу. Наконец, капитан Рэнделл с облегчением уселся в седло, довольный, что прощается с Уэйром.

В густом тумане деревья казались похожими на призраки. Сначала Алекс пустил кобылу во весь опор, наслаждаясь скоростью и встречным ветром. Прислушиваясь к стуку копыт Медузы, он вдруг услышал что-то похожее на эхо этого стука, и заставил ее перейти на рысь, а потом поехал шагом. На дороге появился другой всадник, и Алекс воспринял это одновременно с досадой и облегчением, останавливая лошадь. Еще через минуту лошадь и всадник материализовались из тумана и поравнялись с ним.

Капли дождя блестели на черных волосах Винтер, как лунные камни, щеки ее раскраснелись от холода и езды верхом. Ее огромные глаза, как у отца, Маркоса де Баллестероса, наследовавшего эту черту от мавров, настороженно смотрели на него, и он снова вдруг почувствовал злость и тоску. Наверное, это как-то можно было прочесть на его лице, потому что она спросила его с беспокойством:

— У вас… письмо для меня, капитан Рэнделл? От Конвея… мистера Бартона?

Алекс покачал головой.

— Но… вы писали…

— Простите меня за мою хитрость, — ответил он, — но я должен был поговорить с вами наедине. Мне необходимо сказать вам нечто такое, что ваши родственники предпочитают скрывать от вас.

Он видел, как она напряглась, а выражение глаз стало неприязненным.

— Что вы хотели сказать мне?

Алекс посмотрел на нее хмуро.

— Сколько вам лет? — вдруг спросил он.

Вопрос был для нее неожиданным, но она ответила, послушная его властному тону:

— Шестнадцать, но скоро…

— Шестнадцать! — воскликнул он, пораженный. — Но так нельзя! Имеете ли вы представление о той стране, куда вы собираетесь, о той жизни, которая ждет вас?

Винтер посмотрела на него с удивлением:

— Вы так добры… — проронила она, и Алекс по ее интонации понял, что доброта в ее короткой жизни встречалась не так часто.

— Так вы, — сказала она, наклонившись к нему, — думаете, что я собираюсь в чужую страну, где буду несчастна? Вы ошибаетесь. Я возвращаюсь на родину. Разве вы не знали, что мой отец, испанец, родился в Оуде, и я родилась там же? Индия даже больше родина для меня, чем эта страна, и моя приемная мать была индианка, пахари (горянка) из Кафри. Я научилась говорить на их языке раньше, чем на английском, и не забыла его. Смотрите: (она перешла с английского на хинди) «Чего мне бояться, если я возвращаюсь к моему народу в отцовский дом?»

Алекс услышал знакомую речь с раздражением, и, видя это, она спросила едва слышно:

— Что случилось? Конвей болен? Вы это хотели сказать мне?..

— Нет, — ответил Алекс с усилием. — Он не болен, в том смысле, в котором вы говорите. Но он теперь стал другим.

— Конечно, стал другим. Я сама изменилась. Тогда я была ребенком, а сейчас выросла. А у него было несколько лет тяжелой работы, лишений, ответственности, которая на нем лежит. Он писал мне о своих трудностях. Он постарел, наверное, но это неважно.

— Вы не так поняли. Я счел своим долгом сообщить правду вашему кузену лорду Уэйру, но он, видимо, не счел удобным сообщить вам это или не желает предотвратить ваш брак.

— Предотвратить? — она побелела и в тревоге уставилась на него.

— Да, я не знаю, каким был мистер Бартон лет пять назад, но я знаю его теперь, и должен предупредить вас, что лучше не ездить в Индию, а повременить со свадьбой до того, когда он приедет сюда, чтобы вы имели возможность сами судить об этом.

Взгляд Винтер вдруг стал гневным, голос задрожал:

— И это говорите вы, вы, его доверенный подчиненный? — Она заметила, как он покраснел, и голос ее стал презрительным. — Так я была права! Вы — один из его врагов, которые из зависти интригуют против него за его спиной! И вы смеете говорить все это мне! У вас все?

— Да, — ответил Алекс, стоя на своем. — Я не могу ожидать, что вы поверите чужаку, пусть и «доверенному подчиненному», но могу лишь повторить совет повременить до его приезда сюда, тогда вы сами все узнаете.

— Этого мало. Я должна спросить вас прямо, сэр. Или вы предпочитаете сплетни прямым словам?

— Нет, — ответил он медленно. — Но я не хочу оскорблять ваш слух вещами, которых вы еще не поймете. Но, если хотите, ваш жених — неподходящий муж для девушки из приличной семьи и…

Он увидел, что ее лицо стало таким же белым, как туман вокруг, она сжала в руке хлыст — и понял, что она сейчас сделает. Но почему-то он не попытался уклониться от удара. Хлыст обжег его лицо, и из рассеченной губы пошла кровь; но он неожиданно рассмеялся:

— Женщины из семьи Уэйр, как я вижу, скоры на руку. Как понимаю, я вас недооценил. Вы вполне сможете составить ему пару.

Ее щеки снова вспыхнули, и она снова опустила хлыст, на этот раз — на лошадь, которая помчалась вскачь назад и исчезла в тумане.

Капитан вытер кровь с лица и снова рассмеялся. Вот чего стоят расхожие мнения о благородных юных леди, нежных и хрупких, как тепличные растения! Интересно, в последний ли раз видит он Винтер? Скорее всего, после того, что случилось, она не захочет в его сопровождении ехать в Индию. Она, скорее всего, отправится на другом корабле и, конечно, расскажет о нем своему жениху. За этим, скорее всего, последует его увольнение из Лунджора. Единственное, чего он здесь добился — запятнал себя, как нелояльного офицера, нажил врага в юной контессе и ее влиятельных родственниках, испортил себе служебную карьеру — и все. Рубец на его щеке вздулся и болел. «По заслугам», — заметил он философски и поскакал вперед.


Уверенный, что никаких новых вестей от Уэйров не поступит, Алекс был удивлен и раздражен, когда месяца три спустя получил письмо от графини. Она сообщала, что ее юная кузина готова к отплытию на пароходе «Сириус», который отбудет из Лондона в Александрию первого июня. Мистер Бартон будет встречать невесту в Калькутте, и свадьба произойдет сразу по ее прибытии в порт. Компаньонкой будет миссис Эбатнот, направляющаяся в Индию к мужу, командиру бенгальского полка в Дели. Леди будут рады вверить себя опеке капитана Рэнделла. Графиня надеялась, что капитан в добром здравии, и под его присмотром ее молодая родственница безопасно доберется до Индии.

Капитан хмуро посмотрел на письмо, скомкал его и бросил в мусорную корзину, мысленно посылая подальше всех женщин (кроме, разве что, нескольких милых и нестроптивых артисточек). У него были сейчас заботы поважнее. В конце марта распространилось известие, что великие державы, вместе с Турцией и Сардинией, после одной из самых бесплодных войн, наконец, договорились о мире. В воскресенье, чтобы не нарушать вечерних церковных служб, салют в честь мира был дан в десять часов вечера. Алекс вышел прогуляться под залпы салюта и игру военных оркестров в парке Сент Джеймс и ответные залпы из Тауэра. Слушая их, он думал о мертвых, которые остались на Севастопольских сопках, и вспоминал улыбающегося Кишана Прасада, смотревшего на деморализованную английскую армию, обратившуюся в бегство после неудачной попытки взять Редан. Он не знал, почему таким, как Прасад, разрешали посещать Крым, но это было, и Алекс не ждал от этого ничего хорошего. В начале марта ему попалась на глаза небольшая газетная заметка, где прямо говорилось: «Оуд будет аннексирован, а генерал Аутран станет главным комиссаром». Неделей позже появилась новая: «Армия из 16000 человек собирается в Ковенпоре для выступления в Лакноу. Сопротивления не ожидается, но лорд Долхаузи всегда старается быть предусмотрительным. Князь будет низложен с пенсией в сто тысяч рупий».