Венецианцы были уверены, что у короля Франции не такие ноги.

Очень довольный, Генрих рассмеялся. Потом расстегнул свой дублет.

— Посмотрите на это бедро,— сказал он.— Такие же мускулы и такой же красивой формы, как и ноги. Разве у короля Франции такие бедра?

Когда венецианцы заверили Генриха, что бедра короля Франции не идут ни в какое сравнение с, бедрами короля Англии, он был в восторге и воспылал нежностью и к ним и к Франциску.

— Мне кажется, я очень полюбил этого короля Франции,— сказал он.

После банкета Генрих удалился, чтобы подготовиться к турниру, и через какое-то время во дворе дворца состоялись поединки.

Переломав множество копий, Генрих в тот день даже превзошел свои предыдущие подвиги; так и должно было быть, и один за одним перед ним падали его противники.

Генрих был неимоверно счастлив.

Когда он присоединился к венецианцам, чтобы те его поздравили, он сказал:

— Я бы хотел сразиться на турнире с королем Франции.

Но когда он говорил это, на лицо его легла тень. Этот король на противоположном берегу моря тревожил его, он слышал о нем так много рассказов, о его храбрости, его остроумии, о его любовных похождениях. Не пробыв на троне и недели, он заговорил о том, что поведет свои армии к победе. А Генриху стало ясно, что у него самого нет большого желания встать во главе своих армий.

Что если он сразится на турнире с Франциском и тот победит? Может быть, Комптон, Кингстон и другие уступали своему королю потому, что знали, что так безопаснее?

— Итак,— проворчал он,— король Франции думает начать войну в Италии. Он перейдет через Альпы. Как вы думаете, будет его любить народ, раз он ввергает его в войну в самом начале своего царствования?

Тут Генрих рассердился, потому что сам хотел принести победы своему народу, но не смог этого сделать. Он выпалил:

— Он меня боится. Ну, если бы я вторгся в его королевство, он бы не смог перейти через Альпы и попасть в Италию, ведь так? Так что видите, все зависит от меня. Если я нападу на Францию, Франциск не сможет воевать в Италии. А если не нападу, то сможет. Видите, друзья мои, в моих руках будущее Франции. Ему понравилась эта мысль, и у него опять улучшилось настроение.

Теперь надо забыть о войне и придумать новые развлечения, чтобы произвести впечатление на приезжих.


* * *

В том году май оказался счастливым месяцем. Катарина радовалась приходу весны, которую она всегда любила в Англии. Ушла мрачная зима, на деревьях набухли почки, в живых изгородях белели зонтики цветков вперемешку с голубыми кистями норичника и плюща.

Время обновления, думала она. И в этом году она чувствовала себя счастливее, чем когда-либо прежде, потому что ей казалось, что обновление коснулось и их отношений с Генрихом, и наступила как бы вторая их весна. И к тому же она стала умнее.

Она поняла, что должна принимать своего супруга таким, каков он есть — здоровый молодой человек, на пять лет младше нее. Должна закрывать глаза на эти интрижки, которые он не давал себе труда скрывать. Должна примириться с тем, что Элизабет Браун — ее фрейлина и главная любовница ее мужа, и не обращать внимания на то, что он делил ложе с одной, потому что страстно желал этого, и с другой, чтобы служить интересам государства и произвести на свет наследника.

Она была полна надежд в тот май. Генрих часто приходил к ней, был к ней добр и она редко видела вспышки его гнева. Она научилась их избегать.

Наступил майский праздник, и Генрих был счастлив, потому что по этому случаю устраивалось одно из тех праздничных представлений, которые он так любил.

Генрих зашел в покои королевы рано утром и был уже одет в зеленый бархат — дублет, штаны в обтяжку и башмаки; даже шапка с изящным пером, в которой он щеголял, тоже была зеленого цвета.

— Весело вам провести этот денек, Ваше Величество,— жизнерадостно пожелал он.— Я зашел узнать, не отважишься ли пойти со мной на майский праздник в это утро.

— Я бы не хотела пойти на этот праздник ни с кем другим, а только с Вашим Величеством.

— Тогда, Кейт, твое желание исполнено. Мы немедленно отправляемся. Пошли.

Как и король, она оделась в зеленый бархат; она была счастлива, и поэтому к ней вернулось что-то от ее прежнего девичьего очарования, что так привлекало в ней Генриха в первые дни их брака.

Так от Гринвичского двора они верхом поехали к Охотничьему холму, окруженные членами венецианского посольства и придворными, ярко разодетыми по случаю майского праздника. Когда они подъехали к холму, к ним подскакала группа мужчин, одетых разбойниками, во главе с тем, кто, по всей видимости, должен был играть роль Робина Гуда.

— Эй! — закричал Генрих,— что это значит и кто вы такие, что осмеливаетесь досаждать королю и королеве Англии?

Робин Гуд сорвал с головы свою шляпу, и через его маску Катарина узнала в нем одного из придворных Генриха.

— Досаждать Его Величеству королю! Мы никогда не станем этого делать. Лесные разбойники так же уважают короля, как и придворные. Не желаете ли Ваше Величество заехать в этот прекрасный зеленый лес и познакомиться с тем, как живут разбойники?

Генрих повернулся к Катарине. — Отважится ли Ваше Величество поехать в лес, где так много разбойников?

— Милорд, туда, куда отваживается ехать Ваше Величество, бесстрашно поеду и я.

Генрих был в восторге от ее ответа, и Катарина подумала: я начинаю так же хорошо играть в его игры, как и он сам.

Итак, они въехали в лес, где их проводили к лесной беседке, сделанной из кустов боярышника, весенних цветов и мха; там стоял накрытый для завтрака стол с олениной и вином.

— Все для удовольствия Ваших Величеств,— сказал Робин Гуд.

Король выразил свой восторг и внимательно следил за Катариной, чтобы увидеть, как она отнеслась к этому сюрпризу. Та не разочаровала его.

Они сидели близко друг к другу как любовники, и король поцеловал ей руку.

Он был счастлив. Он знал, что его сестра Мария и ее муж были на пути в Англию, и это его радовало. Он предвкушал, как будет выражать им свое неудовольствие, а потом простит их. Его очень радовало, что они вновь будут с ним.

Ярко сияло солнце; после пиршества, когда они выехали из леса, их поджидала коляска, украшенная цветами и запряженная пятериком лошадей, в которой сидело несколько прелестных девушек. Эти девушки изображали весну и начали сладко распевать, восхваляя самое прекрасное время года и не забывая вставить несколько песен во славу их прекрасных короля и королевы.

И вот майская процессия вернулась в Гринвич.

Это был счастливый день. Король был вновь как юный любовник. В следующие несколько дней Катарина опять зачала, и на этот раз она твердо решила, что ее ребенок будет жить.

То лето было счастливым. Известие о ее новой беременности обрадовало Катарину и короля.

— Ну, на этот раз, дорогая, наши надежды не обманут нас,— сказал Генрих.— У тебя внутри прекрасный мальчик, и он будет первым из многих.

Катарина позволила себе поверить в это. Ей не хотелось думать о вероятности неудачи. Это был ее год.

В сентябре стало известно о победе Франциска. Короля Франции уже прославляли как одного из величайших полководцев в истории. Молодой, неустрашимый, он дерзнул свершить невозможное и доказал, что это возможно.

Вопреки заявлению Генриха, что от него только зависело, выступит Франция в Италию или нет, Франциск — сохраняя полнейшее безразличие к тому, попытается ли Генрих вторгнуться во Францию или нет — перешел через Альпы с двадцатью тысячами солдат, продвинувшись от Барселонетты до Салаццо, преодолев перевалы, представлявшие собой всего лишь узкие тропы, и используя только то военное снаряжение, что у него было. Но это было не все. Он вступил в битву и одержал громкую победу при Мариньяно.

Когда Генриху принесли это известие, его охватил такой гнев, что он не смог его скрыть.

Те, кому случилось наблюдать за ним в тот момент, говорили, что он чуть не зарыдал.

— Ему придется иметь дело с Максимилианом, — резко оборвал Генрих.

— Нет, Ваше Величество. Максимилиан теперь ищет дружбы с моим господином,— ответил французский посланник.

— Уверяю вас, он не ищет этой дружбы, — огрызнулся Генрих.

Посланник пожал плечами, улыбнулся и промолчал.

— Сколько солдат потеряли в сражении противники Франции? — потребовал Генрих.

— Сир, около двадцати тысяч.

— Вы лжете. От источников, которым я доверяю, я слышал, что только десять тысяч.

Генрих отпустил посланника и несколько часов дулся.

Затем ему сообщили, как радушно принимал Франциска Римский Папа. Лев приветствовал молодого победителя, а когда Франциск попытался облобызать тому ноги, поднял его и обнял.

Говорили, что Лев обещал оказывать Франциску поддержку, а после кончины Максимилиана, когда потребуется избрать следующего императора, обещал поддержать кандидатуру Франциска.

Это было невыносимо.

— Ха,— вскричал Генрих.— Они еще узнают, что умные люди не доверяют французам.

Но даже и эти события сложились для Катарины благоприятно, ибо Фердинанд, зная, что союз Франции и Англии слабеет, написал Генриху весьма дружеское послание. Он догадался, что должен чувствовать этот молодой забияка Генрих, и решил как можно лучше использовать ситуацию.

Фердинанду не нравится, когда нет взаимного доверия в семьях, писал он. Он с любовью думает о своем дорогом сыне и дочери. В знак доказательства он сделал нечто совершенно необычное: он послал Генриху ожерелье, усыпанное драгоценными камнями, двух коней в богатой упряжи и усыпанный драгоценными камнями меч.

Говорили, что на этот раз Фердинанд или действительно ищет дружбы Генриха, или даже впал в старческое слабоумие, что посылает такие подарки.