Он даже начал задавать себе вопросы, а стоит ли? Это было бы так легко... как сорвать нежный цветок. И все же она готова для этого. Однако, она была такой хрупкой и, как ни странно, он не стал бы счастливее, если б причинил ей боль.

Может быть, ему следует подыскать для нее хорошую партию и отослать ее. Удивительно, что он, кто желал ее так пылко, мог о таком подумать; однако, об этом ему нашептывала его совесть, которая никогда его так упорно не беспокоила, как теперь с Бесси Блаунт.

Во время бала-маскарада они танцевали вместе.

Он был одет в турецкий костюм из белой парчи, и лицо его скрывала маска, но его всегда выдавала фигура, и все в зале очень почтительно относились к неизвестному знатному турку.

Королева сидела на помосте, окруженная несколькими фрейлинами; на ней был великолепный наряд из серебряной парчи, расшитый разноцветными сверкающими драгоценностями. Она легко утомлялась, хоть и не признавала этого; так много выкидышей уже начали сказываться на ее здоровье. Часто после ужина она под каким-нибудь предлогом удалялась, в ее покоях ее быстро раздевали, чтобы она могла забыться измученным сном. Катарина знала, что в это самое время Генрих прыгает и танцует в зале. На нем это не сказывалось. Их попытки обзавестись детьми не доставляли ему таких страданий, как ей. Ей было под тридцать и она стала все больше осознавать разницу в их возрасте.

Сейчас Катарина наблюдала, как он прыгает и скачет среди танцоров. Разве он никогда не устает? Он должен всегда напоминать им о своем превосходстве. Она представила себе сцену, когда все снимают маски, удивленные возгласы при виде того, кем на самом деле был знатный турок, как будто хоть один человек в зале не знал этого. Ей самой придется несказанно удивиться, так как он наверняка подойдет к ней и скажет, что все это в ее честь.

«Насколько приятнее мне было бы немного побыть в покое»,— подумала она.

Генрих прокладывал себе путь среди танцующих, потому что знал, что Бесси здесь и что он должен ее найти. От него ее не скроет никакая маска. Она была такой же нежной, как цветок, и от одной мысли о ней у него начинало сильнее биться сердце.

Генрих нашел ее и увлек к проему в стене. Здесь они чувствовали себя отгороженными от танцующих, здесь Катарина не могла их увидеть с помоста.

— Госпожа Бесси,— начал он. Она начала дрожать.

Его огромная рука легла ей на плечо, потом опустилась вниз по ее спине.

— Ваше Величество...— пробормотала она.

— Значит, вы увидели через маску, Бесси.

— Каждый должен узнать Ваше Величество.

— У вас проницательные глаза. Быть может, потому что вы

так уважаете своего короля, что узнаете его, как бы он ни прятался?

— Все должны узнавать Ваше Величество. Нет никого похожего на вас.

— Ах... Бесси.

Он жадно схватил ее и прижал к себе на несколько секунд. Потом наклонился к ее уху, и она почувствовала его горячее дыхание на своей шее.

— Вы знаете о моих чувствах, Бесси. Скажите мне, что вы чувствуете ко мне?

— О... сир! — Большего было не нужно, этого было достаточно.

Пульс у него бешено стучал, его желание проявлялось в густой синеве глаз, сверкающих сквозь прорези маски. Генрих оставил все мысли о сдержанности. Еще только сегодня вечером он думал о хорошей партии для нее. Это и должна быть хорошая партия, но только потом.

— Я пытался сдержать свой пыл, но это сильнее меня, Бесси,— сказал он.

Она ждала, слегка раскрыв губы и прерывисто дыша, чтобы он продолжал; и пока он глядел на нее, его желание стало мучительным, требуя немедленного удовлетворения.

Но они были в бальной зале, едва скрытые от взоров остальных.

Сегодня вечером? — подумал он. Но как он сможет покинуть бал? О, эти путы королевского этикета! За всеми его действиями наблюдают и начинают толковать, слишком многие слишком заинтересованы в каждом его действии.

Скандала не должно быть — ради Бесси и него самого.

Он быстро принял решение. Ради приличия его желание должно подождать... сегодня вечером.

— Послушайте, Бесси,— сказал он.— Завтра я буду охотиться, и вы должны участвовать в охоте. Вы будете оставаться со мною рядом и мы от них улизнем. Понимаете?

— Да, сир.

Он дал волю своим рукам и несколько секунд ласкал ее тело, но при этом в нем пробудились такие эмоции, что он испугался, немного подтолкнул ее и пробормотал:

— Возвращайтесь к танцам, милая. — И она ушла, оставив его в проеме стены, в тщетных попытках утихомирить растущее возбуждение, принудить себя к терпению.


* * *

Генрих ехал верхом, рядом были Комптон и Франсис Брайан, остальные ехали сзади. В группе всадников он мельком увидел ее. Она хорошо ездила верхом и это было приятно. Он сказал Комптону:

— Сегодня мы не должны забывать, что с нами леди. Охота не должна проходить слишком неистово.

— Конечно,— ответил Комптон,— раз Ваше Величество так внимательны к леди, так же должны поступать и мы.

От Комптона невозможно было утаить секреты. Он был один из тех знающих людей, кто, казалось, мог прочесть секреты Генриха еще до того, как тот решится ими поделиться. Брайан был таким же. Его друзья часто намекали, что королю следует вести менее добродетельный образ жизни.

— Потому что если Ваше Величество немного согрешит, мы все с нашими собственными грехами будем чувствовать себя легче,— сказал тогда Комптон.

Он может положиться на их помощь, и так как они уже догадались о его чувствах к Бесси и ждали кульминации этого романа, Генрих решил, что воспользуется их помощью.

— Когда я подам знак,— сказал он,— я хочу, чтобы вы вместе со мной оторвались от остальной группы... держались около меня, чтобы прикрыть мой уход.

Комптон кивнул.

— И проследите, чтобы госпожа Блаунт была в нашей группе.

Комптон подмигнул Брайану, зная, что Генрих этого не увидит. Среди охотников не было ни одного, кто бы не понял. Но Генрих всегда считал, что окружающие видят только то, что он желает, чтобы они видели.

— Ваше Величество,— сказал Комптон,— я знаю в лесу беседку, где можно прекрасно укрыться.

— Он сам там развлекался,— вставил Брайан.

— Да, сир, это очень уютная беседка. Она прямо просит, чтобы ею воспользовались.

— Мне бы хотелось взглянуть на эту беседку и, возможно, показать ее госпоже Блаунт.

— Ваши покорные слуги будут стоять на страже на приличном расстоянии,— сказал Комптон.— Хотя и достаточно близко, чтобы не дать кому-нибудь помешать Вашему Величеству и леди.

Генрих кивнул. «Увы,— подумал он,— предаваться любви таким постыдным образом. Как будто я пастух, а она деревенская девушка!»

Эта мысль привела его в восторг. Побыть днем один часок пастухом!

И такой уж был у него характер — у него, кто ревнивее других относился к своему рангу и достоинству,— что когда он посетовал, что ему придется побыть пастухом, он уже верил, что таково его желание.

Среди женщин он увидел ее — свою деревенскую девушку. Она грациозно сидела на лошади; и в глазах у нее было ожидание. Я оказываю ей огромную честь, уверял себя Генрих. Я найду ей приличную партию. Это должен быть уступчивый супруг, который будет счастлив таким образом услужить своему королю.

Генрих грубо схватил ее в свои объятия, начал целовать, потом его поцелуи стали более искусными, ибо он научился всему этому во Фландрии, и он овладел ею. Она немного поплакала — от страха и радости. Ее переполняло изумление, что на нее обратил внимание этот великий король. Ее скромность показалась ему очаровательной; он знал, что научит ее искусству страсти, и поразился тому, какие кладези нежности она в нем открыла.

Ему хотелось понежиться в этой беседке; но даже король не может всегда делать то, что пожелает, сказал он.

Генрих поцеловал свою Бесси. Он найдет способ прийти в ее покои в ту же ночь, обещал он. Это будет нелегко, но это нужно сделать. Он будет любить ее вечно, он будет лелеять ее. Ей нечего бояться, так как ее судьбой займется король и она увидит, как он о ней позаботится.

— Ничего не бойся, моя Бесси,— сказал он, проводя губами по мочке ее уха.— Я здесь... я твой король... люблю тебя навсегда.


* * *

В последующие недели Генрих был блаженно счастливым мальчишкой. В беседке прошло много встреч; кроме Катарины при дворе не осталось никого, кто бы не знал о романе короля с Элизабет Блаунт. От нее ухитрялись все скрывать, ибо, как сказала Мария де Салинас, ныне леди Виллоубай, в один из своих приходов, это только причинит королеве страдания, да и что она может с этим поделать?

Итак, в течение этих недель Катарина наслаждалась обществом более нежного Генриха; она говорила себе, что его внимательность к ней означает, что он мужает, что он вернулся из Фландрии не беспечным мальчиком, что он научился быть предупредительным.

Он стал более нежным любовником и часто говорил:

— Ну, Кейт, ты выглядишь усталой. Хорошенько отдохни сегодня ночью. Я не буду тебя беспокоить.

Казалось, он даже забыл о своем отчаянном желании иметь детей. Катарина была рада отдыху. Последний выкидыш, а также то, что она все свои силы отдала шотландскому конфликту, изнурили ее больше, чем что-либо раньше.

В один из дней король, казалось, был в редком тихом настроении, и она заметила, что у него больше обычного сияют глаза и пылают щеки.

Она сидела за шитьем с фрейлинами, когда он вошел к ней и тяжело опустился рядом с ней на стул. Леди встали, присели в реверансе, но он махнул им рукой, и они остались возле своих стульев. Он больше не взглянул на них, и это странно, потому что среди них было несколько очень хорошеньких девушек, и Катарина помнила, как в прошлом его взгляд невольно обращался к той, что обладала такой красотой.