Фокс, будучи политиком, поддерживал эту женитьбу, потому что считал союз с Испанией выгодным. Уорэм же, как церковный деятель, полагал, что для короля можно было бы подыскать более подходящую супругу чем вдова его брата. То, что Фокс поддерживал женитьбу, повысило его в глазах короля по сравнению с архиепископом Кентерберийским; теперь же Фокс стал испытывать беспокойство, видя, как богатства страны, которые он с таким тщанием помогал собирать Генриху VII, проматываются молодым королем на разные экстравагантные эскапады.

Но на этот раз он намеревался обсудить со своими двумя коллегами не этот вопрос — возникло нечто более важное.

Уильям Уорэм, который, быть может, на год или два был моложе Фокса, также служил Тюдорам верой и правдой. Генрих VII сделал его лордом-канцлером и почти девять с лишним лет он был хранителем большой государственной печати. Хотя по некоторым вопросам он не сходился с Фоксом, оба они чувствовали, какая это ответственность направлять молодого врача, которому не хватало предусмотрительности и бережливости отца.

Третьим был раздражительный и желчный Томас Ховард, граф Сюррей, старше остальных лет на пять.

У него не было репутации преданного Тюдорам человека, ибо он и его отец сражались в Босфорде на стороне Ричарда III. В этой битве Сюррей был взят в плен, а его отец убит. Последовало заключение в Тауэр и конфискация его земельных владений; но Генрих VII никогда не был человеком, у кого жажда мщения затмевала бы здравый смысл. Он понял, в чем достоинство Сюррея, выступающего в защиту короны и дворянства, независимо от того, на ком была первая и какие действия предпринимало второе; хитроумному королю показалось, что такой человек может принести ему больше пользы, будучи свободным, а не пленником. Восстановить его титулы было несложно, однако, большую часть его владений Генрих оставил за собой и послал его в Ойркшир на подавление восстания против высоких налогов.

Король доказал свою мудрость, когда Сюррей оказался первоклассным генералом, готовым сражаться за Тюдора так же, как он сражался за Ричарда III. За свои заслуги он был сделан членом Тайного совета и лордом казначейства.

Когда умер Генрих VII, Сюррей по возрасту и опыту стал во главе советников нового короля; недавно, чтобы показать свою признательность, молодой Генрих даровал своему верному слуге титул графа-маршала.

Как только собрались эти три человека, Фокс рассказал им о своих опасениях.

— Король замышляет войну с Францией. Признаюсь, такая перспектива не вызывает у меня удовольствия.

— Расходы были бы огромными,— согласился Уорэм,— но какая надежда возместить то, что мы потратим?

Они смотрели на Сюррея — военного, однако, тот бы погружен в размышления. Перспектива войны всегда его пьянила, однако он уже был слишком стар, чтобы принимать активное участие в военных действиях, и поэтому мог рассматривать войны не в свете доблести и авантюр, а в свете прибыли и потерь.

— Это зависело бы от наших друзей,— сказал он.

— Мы должны выступить вместе с Испанией. Сюррей кивнул.

— Испания могла бы напасть с юга, а мы с севера. Не очень приятная перспектива для французов.

— Покойный король был против войны,— сказал Фокс.— Он всегда говорил, что это самый верный способ потерять английскую кровь и золото.

— Однако, победа принесла бы богатства,— размышлял Сюррей.

— Победу легче вообразить в мечтах, нежели завоевать, — вставил Уорэм.

— Король очарован этой идеей,— заявил Фокс.

— Несомненно потому, что королева показала ее в таком привлекательном виде,— добавил Уорэм.— Возможно ли, что Фердинанду удалось сделать так, что его посол ближе к королю, чем о том могут мечтать его собственные советники?

Он бросил ироничный взгляд на Фокса, напоминая тому, что он выступал за женитьбу в то время, как он, Уорэм, видел много неблагоприятных аспектов, одним из которых был данный случай.

— Король доволен королевой как супругой,— вставил Фокс.— Однако, полагаю, у него достаточно мудрости, чтобы по вопросам управления государством обращаться за советом к своим министрам.

— И все же он, видимо, очень сильно желает войны,— сказал Сюррей.

— Откуда нам знать, что написано в секретных депешах

Фердинанда и его дочери? — продолжал Уорэм.— Откуда нам знать, что нашептывает королю королева в минуты близости?

— Мне всегда казалось, что со временем молодому королю наскучат его занятия спортом и пышные зрелища,— сказал Фокс.— Теперь это время пришло и он желает направить свою энергию на войну. Это должно было случиться, а победа над Францией — естественное желание.

— По вашему мнению, какого курса нам следует придерживаться в данном вопросе? — спросил Уорэм.

— Ну, полагаю, если бы мы посоветовали Его Величеству послать немного лучников, чтобы помочь тестю в военных действиях, этого пока было бы достаточно,— сказал ему Фокс.

— И вы думаете, король этим удовлетворится? — спросил Сюррей.— Молодой Генрих жаждет встать во главе своих солдат. Он хочет добыть славу для своей страны... и для себя.

— Его отец превратил несостоятельное государство во влиятельное,— напомнил им Уорэм.— И сделал это с помощью мира, а не войны.

— И с помощью налогов и грабительских цен,— вставил Сюррей, памятуя о конфискации своих собственных владений.

— Я говорю не о методах, а результатах,— холодно сказал ему Фокс. Он продолжал: — Я просил прийти сюда к нам лорда, ведающего раздачей милостыни, так как есть некоторые вопросы, с которыми, я думаю, нам нужно ознакомиться; он такой знающий человек, что может помочь нам советом.

У Сюррея побагровело лицо.

— Что! — воскликнул он.— Этот Уолси! Я не потерплю, чтобы на наших совещаниях присутствовал человек низкого происхождения.

Фокс холодно поглядел на графа.

— Он пользуется доверием короля, милорд,— сказал он.— Лучше было бы, если бы вы тоже стали ему доверять.

— Никогда,— заявил Сюррей.— Пусть возвращается в лавку своего отца-мясника.

— А, с того времени он прошел большой путь,— сказал Уорэм.

— Признаю, у него острый ум,— согласился Сюррей.— И хорошо подвешен язык.

— И он также пользуется благосклонным вниманием короля, о чем нам не следует забывать,— сказал ему Фокс.— Ну же, милорд, не позволяйте, чтобы ваши предубеждения повлияли на ваше мнение об одном из способнейших людей в этой стране. Нам нужны такие люди, как Томас Уолси.

Сюррей сжал губы и на висках у него выступили вены. Он хотел, чтобы они понимали, что он аристократ и что он защищает свой класс. Награды и почести могут доставаться знатными титулованным. Для него, с его нетерпимостью, было непостижимо, чтобы человек низкого происхождения был посвящен в тайны королевских министров.

Фокс иронически наблюдал за ним.

— Тогда, милорд,— сказал он,— если вы возражаете против общества Томаса Уолси, я могу лишь просить вас покинуть нас, ибо очень скоро Уолси будет с нами.

Сюррей стоял в нерешительности. Уйти значило бы отстраниться от дел. Он стареет; Фокс и этот его выскочка, наверно, были бы рады, если бы он пропал в безвестности. Он не мог этого допустить.

— Я стараюсь,— сказал он.— Но, клянусь Богом, не потерплю дерзости со стороны отродья мясника.


* * *

Томас Уолси выбрал время, чтобы навестить свою семью. Это была одна из радостей в его жизни; кроме радости быть супругом и отцом — то, что он должен это делать тайно,— придавало особую остроту этому удовольствию.

Он был священником, но это не помешало ему совершить неканонический акт женитьбы. Когда он влюбился в своего маленького жаворонка, а она в него, стало ясно, что их отношения выходят за рамки легкого флирта на несколько недель и что их следует перевести на более респектабельную основу, насколько было возможно при данных обстоятельствах.

Поэтому он совершил нечто вроде брачного обряда с дочерью м-ра Ларка и подыскал ей дом, куда время от времени наведывался одетый не в священническую рясу, а так, чтобы можно было пройти по улицам и сойти за обыкновенного джентльмена, возвращающегося домой.

Это был роскошный маленький дом, ибо хвастовство было ему не чуждо и он не мог удержаться от удовольствия продемонстрировать своей семье, что приобретает все больший вес в обществе.

Войдя в дом, Уолси позвал:

— Кто сегодня дома? Кто готов принять посетителя?

Появившаяся служанка издала изумленный возглас. За ней в комнату поспешно вбежали мальчик и девочка, которые услышали его голос.

Томас Уолси положил руку на плечо мальчику и обнял девочку. От расцветшей на его лице улыбки он стал выглядеть моложе своих тридцати семи лет. Настороженность в глазах почти исчезла; хоть и ненадолго, у Томаса был вид человека, который всем доволен.

— Ну, мой сын, моя маленькая дочурка, так вы рады видеть своего отца, а?

— Мы всегда рады видеть нашего отца,— сказал мальчик.

— Так и должно быть,— ответил Уолси.— Том, мальчик мой, где же твоя мать?

Спрашивать было не нужно. Она уже спускалась по лестнице, и когда Томас посмотрел на нее, она остановилась и несколько секунд они не отрывали взгляд друг от друга. Женщина, ради которой он готов многим рисковать, подумал Томас. Не всем, да и риск был пока не очень велик, ибо почему бы священнику не иметь жену, если он об этом не болтает; но о его чувствах к ней говорила его готовность рискнуть чем угодно, остановиться на своем пути вверх по крутым и трудным ступеням честолюбия, чтобы провести немного времени с этой женщиной и их детьми.

— Томас, если бы я знала...— начала было она и стала медленно, почти благоговейно сходить вниз по ступенькам, как бы опять дивясь тому, что этот великий человек нашел для нее время.

Он взял ее руку и поцеловал.