Кэтлин Эшенберг - В свете луны

Ройс узнал голос Хетти. Он поднял голову и расплылся в улыбке. Мужчинам следовало остаться дома и позволить женщинам вести войну. Возможно, тогда результаты были бы совсем другими.

Он хотел встать, но Гарриет Шервуд остановила его, положив ему на плечи свои пухленькие ручки и запечатлев на его макушке материнский поцелуй.

– Жаль, что вы так редко к нам приезжаете. Мы не видели здесь ни одного янки с момента пожара.

Ройс хотел напомнить ей, что янки пришли сюда с намерением сжечь ее дом именно потому, что он здесь бывает, но не успел.

– Ливви, джентльмены приехали. Думаю, полковнику Дешилдсу будет гораздо приятнее, если его встретишь ты, а не я.

Ройс проводил взглядом выходящую из кухни Оливию. Он слышал, как открылась дверь, и вслед за робким голосом Оливии раздался раскатистый бас Джона. Хетти поставила перед Ройсом дымящуюся чашку и потрепала его по плечу. Он зажал чашку в ладонях, чтобы согреться.

– Ройс!

Он посмотрел на Джона и поднялся со стула. Как же он устал! Эта война его измотала. Она преследовала его повсюду, даже на этом островке мира и спокойствия, который он не навещал слишком часто из страха навлечь несчастье на головы живущих здесь невинных людей.

– Мы с Чанси столкнулись близ Кулпепера, и я привез его сюда, – сказал Джон.

Его лоб прорезала глубокая складка, и Ройс понял, что известия из штаба Ли неутешительны.

Он кивнул:

– Чанси!

Молодой человек вошел в комнату и подал Ройсу пакет. Тот помедлил с минуту и сломал печать. Пробежал глазами донесение и громко вздохнул.

– Вы знаете, что здесь написано? – обратился он к Чанси.

– Президент выразился предельно ясно, генерал.

– Президент глупец.

Ройс перевел взгляд на Джона. Солнечный свет, проникающий сквозь окна, падал на его лицо с резкими чертами. Под глазами пролегли тени.

– Что сказал Ли?

Джон сдвинул шляпу на затылок, а потом бросил ее на стол рядом со шляпой Ройса.

– Ли сдался у Аппоматокса, – тихо ответил Джон.

Он слышал, как охнула Оливия, как кашлянул Бо, но не оторвал взгляда от измученного лица Джона. У них могло оставаться еще несколько армий, но Ли сдался, и последняя надежда умерла.

Ройс ощутил глубокую печаль. Ему жаль было этих двух отважных офицеров и других солдат, которые сражались, выжили и теперь вынуждены были стать свидетелями полного краха их надежд. Сам он ничего не чувствовал, как если бы уже умер. Ведь огонь жизни в его душе погас в тот ноябрьский день, когда Аннабель уехала от него навсегда.

«Энни, милая Энни, если бы только я мог все изменить…» Ройс посмотрел на донесение, которое держал в руке, – новый приказ президента Дэвиса. Ройс принял решение и смял бумагу.

– Капитан Петтигру, вы доставили мне эти приказы, а теперь забудьте о них. Я беру всю ответственность на себя.

Он подошел к камину и бросил донесение в огонь.

Когда бумага догорела, он закрыл глаза и попытался представить себе лицо Энни.

Он бы отдал оставшиеся дни жизни, чтобы еще раз увидеть ее, зарыться пальцами в ее волосы, поцеловать, почувствовать вкус ее губ.

Он обернулся, поймав на себе взгляд Чанси, и молодой человек печально улыбнулся. Ройс перевел взгляд на Джона. Выражение его лица было таким же невозмутимым, как у него самого.

– Что там в приказе? – Джон едва сдерживал гнев.

– Мы должны встретиться с Джонстоном в Северной Каролине, – ответил Ройс.

– Ты хочешь сказать – сдаться, не так ли?

– Война закончена, но, возможно, Дэвис не понимает этого. Поезжай завтра в штаб Хэнкока и предложи перемирие. Я готов встретиться с ними и обсудить условия капитуляции.

– Они арестуют тебя, черт возьми. А потом повесят.

– По крайней мере, на мне не будет лежать ответственность за смерть солдат.

Джон вцепился в спинку стула с такой силой, что костяшки пальцев побелели.

– А я не хочу быть ответственным за твою смерть. – Джон приподнял стул и с громким стуком поставил его. – Подумай об Аннабель.

– Я думаю об Аннабель. Возможно, это единственное, что я могу для нее сделать, и о чем она когда-либо просила меня.

В его душе затеплился огонек. Он никогда больше не обнимет ее и никогда не увидит своего ребенка, но он сможет сделать ей прощальный подарок.

– Я закончу эту войну для нее. И когда наш ребенок появится на свет, в Виргинии воцарится мир.

Сгущались сумерки. Пэтси сидела на трехногом стуле у двери хижины, в которой жила с Кларенсом и их сыновьями. Она провела пальцами по бумагам, которые держала в руках, глядя на Пейтона, поднявшегося из кресла-качалки в галерее большого дома.

Все перевернулось с ног на голову, и, несмотря на удовлетворение, Пэтси не чувствовала ожидаемого ликования по поводу освобождения ее народа от рабства. Ведь мистер Линкольн отдал жизнь за то, чтобы рабы получили свободу. Впрочем, были и другие причины.

Так много смертей вокруг. Слишком много. Это нагоняло тоску.

За последние четыре года Пэтси довелось поближе узнать белых людей, и она не чувствовала к ним ненависти. Возможно, это и было сущностью свободы – жить без ненависти в душе, которая лишает человека гордого звания сына Бога.

Пэтси задумчиво прихлопнула москита, севшего на руку. Она увидела, как Пейтон коснулся губами затылка Аннабель, занятой вязанием, после чего исчез за дверью большого дома. Пэтси услышала за спиной тяжелые шаги Кларенса и обернулась, когда его темная массивная фигура загородила дверной проем. Кларенс глубоко вздохнул.

– Она сейчас одна, – сказала Пэтси. – Может, пойдешь вместе со мной?

– Я не знаю, что ей сказать.

– Думаешь, я знаю?

– Да, любовь моя. Тебе тоже знакома печаль. По крайней мере ты не скажешь ничего лишнего.

Конечно, он лгал. Как лгала она, убеждая себя в том, что в один прекрасный день найдет своего потерянного мальчика. Иногда человеку нужно лгать, пусть даже самому себе. Чтобы справиться с тяготами, которые несет день грядущий. Возможно, и Аннабель так поступала, надеясь, что, если будет все время молиться и писать письма, ее молитвы будут услышаны и мужа не повесят.

Возможно, так оно и будет.

Пэтси глубоко вздохнула и направилась к дому по протоптанной дорожке, по которой ходила бесчисленное количество раз за долгие четыре года. Когда она подошла к галерее, Аннабель подняла голову от вязанья.

– Ничего не случилось с детьми?

– Нет. Они спят.

Пэтси села на верхнюю ступеньку, держа в руках сложенные бумаги. Над лужайкой порхали светлячки.

– Слышала, вы получили еще одно письмо от этой монахини насчет массы Гордона.

«Масса». Ей не нужно больше называть его так, но это слово по привычке сорвалось с ее языка. Теперь ей нужно научиться обращаться к людям по-другому. Уважительно. Не потому, что они требуют к себе уважения, а потому, что заслуживают его. Белые господа обращаются друг к другу «мистер», и Пэтси попыталась мысленно произнести это слово.

Аннабель вязала крошечную кофточку, постукивая спицами.

– Сестра Бернадетт, – устало начала Аннабель, – забрала Гордона в свой дом в Филадельфии. Он пробудет там, пока… пока мы не найдем возможность забрать его домой.

– Он стал хромым?

– Он… – Спицы застыли в руках Аннабель, и она судорожно вздохнула. – По словам сестры Бернадетт, у него отнялись ноги.

– Мне очень жаль.

– Спасибо, Пэтси. Я тронута твоим сочувствием.

Пэтси прислонилась плечом к белой колонне с облупившейся краской, вдохнула сладкий аромат цветущей магнолии на поросшей сорняками лужайке и посмотрела вдаль на пустые пастбища и невозделанные поля.

– Мы с Кларенсом скоро уезжаем.

– Кларенс сможет работать кузнецом. Но я буду скучать по вам обоим.

Вот так просто. Внезапно Пэтси поняла, что тоже будет скучать по этой добросердечной молодой женщине, которая никогда не понимала, почему белая леди и чернокожая рабыня не могут быть друзьями. Но может быть, теперь…

– Мы хотели бы еще некоторое время пожить здесь, накопить денег на землю, постройку дома и кузню. Мистер Пейтон не будет возражать? Я бы продолжала работать в доме, да и Кларенс тоже.

– Пейтон не будет возражать, Пэтси. Я с ним поговорю. – Аннабель печально улыбнулась. – Пейтон всегда чувствовал себя ответственным за тебя и Кларенса. За всех вас. И желает вам только добра.

– Все негры должны зарегистрироваться в городе, чтобы наши браки и семьи стали законными.

– Вам нужно имя.

– Да, фамилия.

– Я почту за честь называть тебя миссис Кинкейд.

У Пэтси отлегло от сердца. Она улыбнулась белой женщине, которая теперь могла быть ее подругой. Теперь они обе свободны и у обеих одни и те же женские заботы.

– Видите ли, мы с Кларенсом решили по-другому. Он сказал, что ваше девичье имя Холстон, и он почел бы за честь дать нашей семье это имя.

Помолчав, Аннабель произнесла:

– Для меня это тоже большая честь. – Она улыбнулась. – Очень большая.

Пэтси кивнула, улыбнувшись в ответ. Все оказалось не так сложно, как она ожидала.

– Но это еще не все. – Аннабель удивленно приподняла бровь, когда Пэтси протянула ей какие-то бумаги. – Прочтите сначала это.

Аннабель опустила вязанье на колени. Их пальцы соединились, когда она брала бумаги из рук Пэтси.

– Что это? А, купчая, – догадалась она, посмотрев на первый документ, и взглянула на служанку – Это когда Ройс купил тебя?

– Да Особенно важна дата, которая на ней стоит. А теперь прочитайте другой документ.

Аннабель наморщила лоб, пытаясь прочесть написанное в сгущающихся сумерках.

– Вольная, – наконец вымолвила она и тихонько засмеялась. – Подписана в тот же самый день. Он купил тебя и дал свободу в один и тот же день.

– Я чуть не ушла от Кларенса, когда узнала, что это за бумага, – призналась Пэтси. – А потом он объяснил мне закон, касающийся освобожденных рабов. Ну, то, что они должны уйти на Север.