Анна заметила, как мать отошла и внимательно смотрит на нее.

— Еще ничего не видно.

— Я же говорю, что сама только недавно узнала об этом.

Элизабет покачала головой.

— Может, нам повезет. Может, ты его все-таки потеряешь.

Анна лишь сжала кулаки, хотя еще недавно сама подумывала об этом. Cейчас она впервые почувствовала связь с живым существом, которое росло в ней. Девушка не могла найти подходящих слов. Она не хотела возражать матери.

Анна с облегчением обернулась к двери, которая вдруг распахнулась. Вошла Ленхен, стараясь скрыть улыбку на лице. Что же она делала? На воскресной службе сестра явно не была.


Беременность шла своим чередом, но Анна хорошо скрывала растущий живот. Наступила середина июля. Она была уже на пятом месяце, но оставалась такой же стройной и чувствовала себя хорошо.

Начался очередной рабочий день на фирме Брейфогеля. Во двор въехал экипаж. Кучер бросил поводья поджидавшему конюху. Анна помогла распрячь коней, оттащила тяжелую сбрую на место, принесла воды и дала животным первую порцию овса.

Пот выступил у нее на лбу, когда она принялась вычесывать щеткой первую лошадь. У входа в контору появился Йорис и взглянул на девушку с самодовольной улыбкой.

«Мне нужно быть осторожнее, — подумала Анна, — нельзя оставаться с ним наедине». Сын Брейфогеля словно прочитал ее мысли. Он широко и недвусмысленно ухмыльнулся. Анна продолжала работать, подавляя растущую злость, и размышляла.

Бывали и другие, хорошие дни, когда она гуляла по городу. Бывали дни, когда после работы она бежала в порт, к зданию таможни, и смотрела на пенную или спокойную воду. По воскресеньям Анна могла бесцельно бродить по богатому кварталу Сан-Тельмо, разглядывая красивые дома. Иногда с улицы ей удавалось заглянуть в патио. От Ленхен Анна знала, что в богатых домах есть внутренние дворики, к которым примыкали разные строения. Комнаты прислуги, кухня и подсобные помещения находились в задней части дома. В Буэнос-Айресе был налог на фундамент под фасадом дома, поэтому большинство строений оказывались длинными.

Вечером в богатых кварталах становилось тише. Перед домами попроще сидели обычные ремесленники, хозяева лавчонок, мелкие торговцы и коммерсанты средней руки. Они выносили стулья, чтобы послушать гитариста, рассказчика или певца.

Иногда богачи жили рядом с простым людом. По другую сторону Калле-Дефенса переулки соседствовали с грязными трущобами на островках, недалеко от побережья, а респектабельные дома строились рядом с борделями. Чем дальше на север, тем проще одевались женщины, которые предлагали на улицах свои услуги; было множество борделей и казино.

Да и в центре города жили не только богачи. В магазинчиках розничной торговли, кофейнях, государственных учреждениях и церковных организациях работали необразованные люди наряду с владельцами и чиновниками высокого ранга.

Анне казалось, что в Буэнос-Айресе сделки купли-продажи товаров не прекращаются никогда. Узкие улочки с витринами лавочек, непрерывно толпящиеся продавцы и покупатели… Уже ранним утром бродячие торговцы раскладывали на лотках товар. И вскоре в воздухе распространялся запах жареной рыбы, которую выставляли на продажу в основном женщины. Другие торговали всякой мелочью — пряжей, иглами и пуговицами. Повсюду царили шум и оживление, кто-то смеялся, бранился, кому-то грозили кулаком. Движение на улицах было адское — из-за слишком узких тротуаров народ шел прямо по проезжей части, среди лошадей, повозок и экипажей.

Особенно тяжело было разъехаться на перекрестках: там дороги сужались и было не видно, что находится за углом. Многие торговцы открывали пульперии именно там. У входа в питейные заведения стояли крупные парни, гаучо из сельской местности в разноцветных пончо и светлых штанах длиной в три четверти — чирипах. Они пили, глядя перед собой, пока их товарищи внутри пропивали свое добро.

В Буэнос-Айресе каждый год приходилось бороться с наводнениями, поэтому в кварталах строили много домов на сваях. Лачуги и высокие тротуары виднелись вокруг Плаца-де-ла-Викториа, где, чтобы ступить на мостовую, нужно было спуститься по ступенькам, которые так истерлись, что ребятишки с веселым гиком скатывались по ним, как по перилам.

В последние годы город разрастался в основном в западном направлении. В кварталах появлялись новые площади — места, где можно раздобыть товары, получить услуги, узнать новости. Улицы в западных кварталах еще не были вымощены брусчаткой; тротуары и указатели улиц встречались редко. В зависимости от времени года улицы могли превратиться в болото. Иногда ветер поднимал тучи пыли, что усложняло жизнь пешеходам.

Дома на окраинах города строились дешевые. На немногих свободных участках между строениями жители выращивали овощи, так что можно было подумать, будто это какая-то деревня.

Но если идти на восток, к реке, то вид разительно менялся: рабочие, служащие и нарядные дамы фланировали по мощеным улицам. Здесь уже были тротуары, хотя об освещении улиц пока приходилось только мечтать.

Однажды вечером Анна в очередной раз остановилась перед витриной одного из самых дорогих ресторанов города. Она часто там стояла, наблюдая за тем, как нарядные мужчины и дамы входят в заведение, а потом смотрела через окно, как они беседуют за столиками. Если изловчиться, можно было оставаться незаметной, и тогда тебя не прогонят. Анна ловко проделывала этот трюк, ведь ей так хотелось принять участие в роскошном представлении, которое разворачивалось каждый вечер за большими стеклами.

Стало прохладно, но Анна ничего не чувствовала. Она устала сильнее, чем обычно, была измождена. День выдался напряженный. Утром отец разозлил ее колкими упреками, мать и сестра беспрестанно жаловались. Днем, во время работы, она не отдыхала. Анна вычесывала лошадей, кормила их, чистила стойла. Один из конюхов попросил ее взглянуть на очень пугливую лошадь.

После того как работа в конюшне закончилась, Штефан Брейфогель задержал Анну и попросил ее убрать в конторе. Ей предстояло навести порядок даже на письменном столе.

В какой-то момент, когда рядом никого не было, Анна, дрожа, потуже затянула шаль, положила руки на полированную поверхность стола и стала любоваться маленькой статуэткой какой-то греческой богини, которую Брейфогель использовал как пресс-папье. Девушка с облегчением подумала о том, что Йорис Брейфогель уже несколько дней разъезжал по окрестностям в поисках земельного участка — Брейфогель-старший мечтал разводить овец, — и поэтому Анна могла беспрепятственно насладиться покоем и теплом конторы, не опасаясь поползновений Брейфогеля-младшего.

«Как давно я не размышляла о своем будущем! — задумалась Анна. — С тех пор как жизнь превратилась в ежедневную борьбу — борьбу за семью, борьбу за Калеба, которому не становится лучше». Она уже привыкла к тому, что ее красивый муж превратился в развалину. Ей нужно было свыкнуться с мыслью, что он умрет.

В следующий же миг, когда Анна стояла у полированного стола и смотрела сквозь чистое окно на двор, в ней зародилось стремление — желание жить так же. Она обязательно будет сидеть за таким же письменным столом и читать деловые бумаги.

Позже, днем, Кандида Брейфогель отправила Анну за покупками, из-за чего господин Брейфогель с ней повздорил.

— Это моя рабочая сила, — кричал он, — посылай своих девчонок! У тебя их предостаточно.

Анна все еще стояла немного поодаль, понурив голову и держа в руках корзину с покупками. Кандида Брейфогель возразила мужу резко и громко. Анна ничего не поняла. Она все еще недостаточно хорошо понимала испанский, когда на нем говорили слишком быстро. Потом двери распахнулись, но, вопреки опасениям Анны, Штефан Брейфогель ничего ей не сказал.

Анна озябла, пока рассматривала посетителей ресторана — красивых женщин в широких юбках из блестящих разноцветных тканей, расшитых шалях из тонкого льна и видных мужчин в дорогой одежде. Она видела брюнеток и блондинок, каштановые локоны и даже рыжую шевелюру, принадлежавшую, наверное, англичанке, которых в многонациональном городе было не так уж много.

Анна, в общем-то, уже давно рассчитывала быть дома, но просто не могла отвести глаз от яркого зрелища за большими окнами. Газовые лампы превратили зал в море огней. Опрятно одетые официанты сновали между столиками. Гости наслаждались вкусными блюдами, разговаривали друг с другом и смеялись. Да еще как смеялись!

Вглядываясь в их лица, Анна разрывалась от желания то ли рассмеяться вместе с ними, то ли залиться слезами. Это был другой мир, роскошь которого разворачивалась у нее на глазах. Мир, к которому она никогда не будет принадлежать. Анна еще не чувствовала себя настолько чужой в этой стране, как в тот день. Она быстро провела рукой по глазам.

Деньги к деньгам, — так говорил Калеб в хорошие времена, и они вместе над этим смеялись.

«Но ведь он был прав, — подумала Анна, — все так и есть: что бы я ни делала, все напрасно, как бы ни старалась, я не двигаюсь вперед. Но я хочу идти вперед».

Анна подняла руки и взглянула на царапины, шрамы и синяки. В тот миг она не смогла сдержать слезы. Вдруг она заметила движение, которое показалось ей странно знакомым. Девушка снова потерла глаза, потом присмотрелась внимательнее. Нет, она не ошиблась. За одним из крайних столиков сидел Юлиус. Он как раз повернулся к собеседнику, сидевшему слева от него. Этот костюм она видела еще на корабле — Юлиус надевал его на званый ужин у капитана, куда были приглашены только богатые пассажиры.

Анна уставилась на Юлиуса и не могла пошевелиться. Она напряженно смотрела, как он сидит и разговаривает. Его волосы были тщательно зачесаны назад. Он дружелюбно улыбался, двигался раскованно и изящно. Девушка наблюдала за тем, как Юлиус поднял хрустальный бокал с вином и поднес его к губам. Анна подумала о Калебе, которому становилось все хуже. Никто не знал, не умрет ли он в ближайшее время. Он становился все слабее, часто кашлял кровью и не мог встать с постели. Ходить в гости к Луке и Марии они не могли уже давно.