— Прекрасная рыба, — похвалил Келлз и с одобрением добавил:

— Вам очень идет это платье.

— Рыбу не я готовила, — строптиво отозвалась Каролина, пропустив мимо ушей последнее замечание.

— Даже не вы ловили и чистили ее, — подхватил Келлз, — и все-таки она превосходна.

— Я счастлива, что вам нравится. Кажется, вы скоро собираетесь в плавание?

— Да.

— Вы хотите уехать, а меня оставить взаперти?

— Ну вот, опять, — вздохнул Келлз.

— Интересно, что скажут ваши люди, конечно, не преданные вам земляки, а пестрая толпа буканьеров из разных стран, если узнают, что вы совсем не ирландец, вынужденно подавшийся в морские разбойники, а благородный джентльмен из английского графства Эссекс?

Смуглое лицо капитана окаменело.

— Начнем с того, что они вам не поверят, — растягивая слова, ответил Келлз. — Тут много людей, которые поклянутся, что знали меня в Ирландии.

— Разумеется, ваши английские сторонники именно так и скажут, — заявила девушка, позабыв всякую осторожность. — Но если обман все-таки откроется?

— Тогда вы узнаете еще одну «правду» обо мне, — с недоброй улыбкой ответил Келлз. — Вы с удивлением услышите, что вообще-то я испанец, приговоренный к смерти за ересь, но в последний момент помилованный и сосланный на галеры. И я сумею это доказать, если захочу.

— Вы действительно были на галерах?

Она знала, что иногда это случается, но ни разу еще не встречала человека, пережившего такое испытание.

—  — Четыре месяца, семь дней и шесть часов. Я считал каждый час. Мне достались удары, какие лорду Томасу не могли привидеться даже в кошмарном сне. Поэтому не торопитесь распространять обо мне слухи, Кристабель. Иначе вас примут за очередную ревнивицу, которую я бросил. До вас уже были такие.

Сочувствие, зародившееся в ее душе к бывшему узнику испанской галеры, мгновенно исчезло.

— В таком случае я приложу все усилия, чтобы каждый на этом острове узнал, что между нами ничего не было, — холодно сказала она. — Никогда и ничего!

— Да, любыми средствами храните себя для лорда Томаса. — Оттолкнув стул, Келлз вышел.

Но выдавались и хорошие дни. Например, когда он взял ее с собой на верховую прогулку и они устроили пикник у горного ручья. Лежа на склоне высокого холма, они глядели на панораму Тортуги: на город, на порт, на корабли, стоявшие в бухте.

Келлз отпил вина из фляги и откинулся на локти, запрокинув голову к лазурному небу, а она клала ему в рот виноград.

— Хорошо бы нам встретиться в другое время и в другом месте, — вздохнул он.

— Хорошо бы. Когда мы были молодыми.

— А семнадцать лет уже старость? — засмеялся Келлз.

— Мне кажется, прошли годы с тех пор, как я здесь, — призналась Каролина. — Тут кругом — и в городе, и в людях — какая-то… суетность, что ли… — Она запнулась, не сумев объяснить, почему в буканьерском городке чувствуешь себя старше.

— Понимаю, я тоже это чувствую.

«Здесь я растратил свою юность, — думал Келлз. — Именно здесь, а не на испанских галерах. Там я был молодым, и, когда меня приковали к веслам, ярость моя вздымалась до самых марселей».

— Сколько вам лет, Келлз? — спросила Каролина, отшвырнув пустую веточку.

— Двадцать семь.

— А выглядите старше.

— У буканьеров трудная жизнь, — улыбнулся он, переворачиваясь на живот.

— Ваша-то жизнь не так трудна! — фыркнула девушка. — Множество слуг, лучший дом на Тортуге, женщины так и льнут к вам.

«Значит, все-таки заметила», — подумал Келлз.

— Мне нет до них никакого дела.

— Ни до одной? Никогда? — спросила Каролина.

Буканьер посмотрел на нее страстным взглядом. Она казалась такой юной, хрупкой в своем белом корсаже и желтой льняной юбке. Келлз решил подарить ей к этому наряду золотую цепочку, которая будет красиво блестеть на солнце.

— Ни до одной женщины? — настаивала она.

— Была одна. Испанка.

Больше Келлз ничего не сказал, а Каролина не стала расспрашивать. Вдруг она вспомнила: «Четки в шкафу! Наверное, они принадлежали той девушке».

— Испанка, — пробормотала она. — Раз вы воюете с Испанией, то не сможете к ней вернуться.

— Да.

Все это случилось давно, но рана от той несчастной любви еще саднила, ему не хотелось бередить ее.

— Мы оба что-то потеряли в жизни, — печально сказала девушка, отчего сердце у Келлза сжалось.

Некоторое время они молчали, уже не пленница и тюремщик, как прежде, а просто мужчина и женщина, пойманные в сети судьбы.

Когда они уже ехали домой, Каролина несколько раз улыбнулась и, кажется, простила ему свое пленение.

— Келлз, почему вы решили стать буканьером?

— Из-за женщины, — честно признался он.

Каролина резко повернулась в седле:

— Из-за той испанки?

— Я любил ее. — Голос звучал жестко, глаза походили на окна в преисподнюю. — Из-за того что я любил ее, они ее убили. С тех пор испанские доны расплачиваются за это своей кровью и своими богатствами.

Выражение его лица было столь устрашающим, что Каролина не решилась приставать с новыми вопросами. «Месть без границ, — содрогнулась девушка и тут же подумала почти с ревностью:

— Наверное, он сильно любил испанку. Но она умерла, и ему никогда не вернуть ее. К тому же годы изменили его. Как и меня». Действительно, теперь Каролина чувствовала себя уже не Каролиной Лайтфут, беззаботной красавицей из Виргинии. В нее вошла Кристабель, Серебряная Русалка карибских буканьеров.

Тортуга изменила их обоих.

Шли дни. Участились тропические дожди, которые барабанили по нервам не слабее, чем по крыше, и по мере того как близился отъезд Келлза, росло раздражение Каролины.

Однажды, бесшумно проходя по коридору, она услышала голос Хоукса, мрачно разговаривавшего с кем-то у входной двери.

— Да, плавание снова отложено на другой день, — ворчал он.

— Как так? — Голос его собеседника Каролина не узнала.

— Причина одна: капитан Келлз не может оставить Русалку. И не хочет брать ее с собой, боится, как бы мушкетная пуля не испортила ее красивые волосы.

При слове «русалка» Каролина сразу остановилась.

— Ты не можешь отрицать, что она красавица, Хоукс.

Каролина не стала дожидаться ответа и потихоньку удалилась.

Неужели правда? Неужели она действительно имеет над этим человеком какую-то власть? На ум сразу пришли воспоминания об Эссексе, о Ребе, о заснеженном лабиринте, о той лжи и хитростях, встававших между ними на Тортуге. Нет, Келлз продолжает удерживать Серебряную Русалку лишь потому, что она в глазах буканьеров — символ его превосходства, а еще потому, что каждый вечер ему нравится дополнять ею интерьер своей «английской» столовой. Так легче представлять себя в Эссексе, английским джентльменом.

— Почему вы остаетесь тут, Келлз? — приступила к нему с расспросами Каролина. — Вы же англичанин. Почему бы вам не вернуться и не жениться на ком-нибудь вроде Ребы?

— Я бы так и поступил, если бы не встретил Серебряную Русалку.

— Нет, просто вы буканьер, это у вас в крови! Вы никогда не расстанетесь с морем.

Она знала, что не права, но ей хотелось вывести его из себя.

Она снова надела красное платье, чтобы взбесить Келлза.

— Почему вы не отпустите меня? — закричала Каролина. — У нас же нет общего будущего!

— Я бы вернул вас самому дьяволу, если бы вы принадлежали ему.

— Если я кому-то принадлежу, то лорду Томасу Энгвину! — выпалила она. И напрасно.

— Вы так думаете? — холодно спросил Келлз.

Каролина угадала его намерения и хотела бежать, но буканьер, мгновенно схватив ее за руку, притянул к себе. Его губы прильнули к ее рту, потом он начал целовать ее лицо, глаза, шею, спускаясь к груди. Когда он наконец отпустил ее, ноги у Каролины подкашивались, ей пришлось опереться на стол.

— То, чего вы от меня хотите, вам придется брать силой, — мрачно заявила она. — Пока я ваша пленница, я ничего не дам по доброй воле.

— Вы сами вынудили меня, — ответил буканьер и отвернулся, словно не мог смотреть на нее.

Но как только она ушла, Келлз попытался унять вспыхнувшее в крови пламя. Держа ее в своих объятиях, он представил, что Каролина так же пылко любит его. Представил, как они вернулись туда, где снова могли быть Рэем и Каролиной, где он проведет остаток дней в лучах ее улыбки, представил чудесных детей, таких же светловолосых.

Келлз нахмурился: она заставила его думать о женитьбе. А женитьба, особенно на этой беспечной холодной девушке, не входила в его намерения. Келлз вздохнул.

Он совсем пропал, только надеялся, что Каролина об этом не узнает.

Целый вечер он просидел один, в темноте, глядя в пустоту, мечтая о том, чего никогда не будет.

А Каролина, гораздо более взволнованная его поцелуями, чем хотела себе признаться, вбежала в свою комнату и упала на кровать, чтобы унять слезы.

Несмотря на свои попытки закрыть глаза на правду, она знала, что с каждым днем все больше влюбляется в проклятого буканьера, изменяя лорду Томасу. Выходит, она такая же изменница, как и ее мать. Каролина вздрогнула. Пожалуй, впервые в жизни она призналась себе, что ее мать — неверная супруга.

Положив голову на руки, девушка заплакала от стыда и горя. Чем она лучше матери? Ведь той ночью, в объятиях Келлза, ее тело выгибалось от наслаждения. Она же не хотела этого… Господи, нет, она только изображала страсть… которая стала настоящей и потрясла ее до глубины души! Она перепутала страсть с любовью!

То, что произошло между ней и Томасом, не было в глазах общества браком. Но придя в его объятия, она навеки связала себя с ним. Пусть это было давно и на другом конце земли.

Неужели ей никогда не обрести покоя? Неужели, взглянув в зеркало, она никогда не увидит в нем честную женщину, которой нечего скрывать?

Каролина вытерла слезы и решила, что немедленно убежит от Келлза. И вдруг она поняла, как это сделать.