Его сердце билось четко и ровно, когда он взял один пистолет и встал на место, указанное секундантом. Если его смертельно ранят, он должен успеть объяснить на последних вздохах, почему он отказался стрелять в своего визави.

Хотя нет. Объяснять свой выстрел в сторону уверенностью в том, что его противник поступит так же, — это проявление робости. А дуэль — это не место для робких.

Двадцать шагов. Он встал так, чтобы видеть Лидию. Она перестала придерживать от ветра полы пальто, опустила руки и сжала их в кулаки. Гордо вскинутой головой она как бы хотела показать любому стороннему наблюдателю, что ее не пугает разворачивающаяся перед ней сцена. Ее глаза блестели, как ртуть, растекшаяся по осколкам стекла.

«Я люблю тебя за твою стремительность, за твою хрупкость и за твою непокорность». Пусть она прочтет это в его глазах, на его лице, во всем нем.

Он поднял правую руку и отвел ее в сторону, потом повернул голову вправо и посмотрел на пистолет, затем согнул руку в локте и приготовился к выстрелу.

В сорока шагах от него Роанок делал то же самое, и где-то вне поля его зрения начал обратный отсчет один из секундантов.

Пусть случится то, что должно. Он снова повернулся так, чтобы еще раз взглянуть на Лидию, на ее неистовую, необычную красоту. Она увидела, как он отвел взгляд от своей цели, увидела, как он неожиданно слегка вывернул запястье. Когда порох вспыхнул и пуля вылетела из дула, для него весь мир сузился до ее улыбки, которая своим теплом и сиянием могла затмить солнечный свет.

Эпилог

Три месяца спустя


— Я абсолютно уверена, что твои родители однажды изменят свое отношение. Ведь и правда, подобное родство не делает чести ни одной барышне. — Лидия говорила негромко, а родители, о которых шла речь, шли на несколько шагов позади. Мисс Мирквуд слушала адресованные ей слова с максимально возможным для младенца вниманием и увлеченно засовывала в рот ленты от шляпки.

Естественно, все это она уже не раз слышала. При каждой встрече Лидия в той или иной форме повторяла те же слова. Если Мирквуды со временем образумятся и пресекут родственные отношения с ней и Уиллом, для нее это не станет неожиданностью.

— Однако если они будут проявлять беспечность в этом вопросе достаточно долго, так что ты успеешь достичь подходящего возраста, я научу тебя играть в карты. Умение хорошо играть в двадцать одно — это во многих аспектах ценное качество для дамы и часто определяет ее судьбу. — Если мисс Мирквуд поняла ее, она обязательно должна задаться вопросом, что же за судьба привела женщину на эти узкие грязные улочки с полуразвалившимися зданиями и специфическим запахом, в котором смешивается вонь гниющих отбросов и нечистот, стекающих в реку. — Вы уверены, что хотите идти дальше? — оглянувшись, спросила Лидия. — Если нет, то можете вместе с ребенком подождать здесь, а я дальше пойду сама.

— Нет. Миссис Мирквуд нравится нищета и запущенность. — Муж упомянутой дамы озорно улыбнулся, демонстрируя идеальные зубы. Такая улыбка всегда восхищала посторонних дам и сейчас должна была бы поколебать терпение его рассудительной жены.

Однако отношения супругов — это всегда тайна, и миссис Мирквуд, судя по всему, вполне устраивало, что ее терпение испытывают.

— Нет, меня, как любого деревенского землевладельца, интересует совсем другое: каким образом можно справиться с нищетой и запущенностью. — У нее, как и у брата, были шоколадные глаза и прямой взгляд. — Нищета присуща не только городу. Думаю, я повидала достаточно, в частности в Сассексе, чтобы быть готовой ко всему, что приготовила мне эта прогулка. Именно это и хотел сказать мистер Мирквуд.

— Именно это я и хотел сказать, — согласился с ней муж, довольный тем, что она поправила его в той же мере, как и он тем, что подтрунивал над ней. — Мы ничего не боимся. Ведите нас вперед.

И они пошли. На пути им встречались рабочие с верфи — спотыкаясь, они брели домой после посещения пивных, — проститутки, пытавшиеся подцепить моряков, которые вернулись после долгого плавания; дети, бегущие за повозками в надежде, что от тряски из кузова свалится что-нибудь полезное. Она стушевалась бы в подобной обстановке, если бы до сих пор оставалась респектабельной. И очень многого не заметила бы.

У нее часто забилось сердце, когда под ногами брусчатку мостовой сменили доски массивного причала со складами, конторами и всегда царящей здесь суматохой. Впереди жались друг к другу готовые к отплытию эмигранты, ожидая, когда лодки доставят их на один из пароходов, которые стояли на рейде. Держа мисс Мирквуд на руках и ведя за собой двух старших Мирквудов, она протолкалась через эту небольшую толпу и резко повернула направо, к конторе, которая и была ее целью. Дверь была открыта, и она, остановившись на пороге, заглянула внутрь.

Ее муж без сюртука, с завернутыми до локтей рукавами рубашки стоял возле стола, расположенного напротив двери, и, опершись на крышку, внимательно читал какой-то документ.

Справа от него стоял мужчина — она узнала в нем первого помощника капитана — и что-то объяснял ему, а он кивал с тем властным видом, который выработался у него, когда он командовал своими солдатами на континенте. Он поднял голову, чтобы задать собеседнику какой-то вопрос, и тут увидел ее и улыбнулся.

От его улыбки, поистине мужской, несовершенной, но преисполненной характера, у нее внутри все затрепетало и ожило, как цветы под тропическим солнцем.

Она точно так же расцвела от его улыбки в то утро на Примроуз-Хилл, когда поняла, что он решил оставить Эдварда в живых. Она бы сама прикончила Эдварда, если бы он проявил трусость и ответил на милосердие метким выстрелом, однако ей не понадобилось этого делать. Что-то перевернулось в душе Эдварда, во всяком случае, на тот короткий миг, когда он выстрелил в землю и сердито заявил, что пистолет ни на что не годен и из этой дешевки невозможно попасть в цель. Вот так действовал на людей ее муж.

— Привела благородных господ поглазеть на тех, кто трудится в поте лица, зарабатывая себе на хлеб, да? — Он вышел из-за стола. «Один момент», — говорил его жест, адресованный моряку. — Надо бы взимать плату за вход. Шесть пенсов или первенец. — Мисс Мирквуд уже тянула к нему ручки. Он забрал ее у Лидии и усадил к себе на плечи. — Что скажешь, Фуллер?

Мистер Фуллер, сидевший за другим столом у стены с окнами, поспешил встать.

— Порядком в своих гроссбухах я обязан миссис Блэкшир. Она вправе приводить сюда любых гостей по своему усмотрению. — Фуллер поклонился Мирквудам.

Он познакомился с ними на торжественном завтраке в честь бракосочетания. А что касается гроссбухов, тут он явно преувеличивал.

Ей все еще не верилось в свое счастье, оно казалось ей изящной и хрупкой музыкальной шкатулкой, которая вдруг оказалась в руках неуклюжего ребенка. Однако она в полной мере ощущала это счастье, видела в нем приз, который им с Уиллом чудом удалось выиграть. Или здание, которое они построили собственными руками из груды ошибок и злоключений.

Впредь на плечах ее мужа будут сидеть только чужие дети. Они должны жить скромно, в квартале торговцев, на небольшой доход от того, что осталось от их выигрышей, и на его жалованье. Их круг общения будет очень узок. И все же, имея большие познания в том, что такое счастье и беда, она понимала: судьба щедро одарила их.

— Мы не будем вам мешать. — Она прошла в контору, где чувствовала себя как дома. — Мистер и миссис Мирквуд заехали к нам, чтобы пригласить нас на ужин. Я сказала, что отнесу тебе приглашение, и они решили пойти со мной.

— Замечательно. — Он снова одарил ее улыбкой, от которой запела ее душа. — Дайте мне минутку, чтобы закончить с делами, и я вам тут все покажу. — Одной рукой придерживая племянницу на плечах, он снова заговорил с моряком.


Даже несколько часов спустя он все еще с гордостью и удовольствием вспоминал о том, как не пожелавшие разрывать с ним отношения родственники восхищались его успехами. Утолив один голод шестью блюдами во время ужина на Брук-стрит, а другой — только отчасти, он лежал в кровати и буквально излучал счастье. Казалось, от него вот-вот посыплются искры и подожгут простыню.

— Лидия, — произнес он. — Миссис Блэкшир. — Он выждал несколько мгновений, пока слова растворятся в воздухе, и повернулся к ней. — Ты ведь знаешь, что у меня есть основания не верить в благожелательность судьбы.

— Знаю. У меня тоже. — Она повела кончиками пальцев по небритой щеке.

— Тогда как мы все это объясним? Как ты все объяснишь? — Он ласкал ее не прикасаясь, голосом, ароматом лавровишневой воды, верой в ее здравый смысл. — Что мы нашли друг друга! Что из всех эпох наши души выбрали именно эту для рождения, что мы оба родились в Англии! А ведь могло получиться так, что я родился бы во Франции, а ты — в Китае.

— И что мы оба дожили до зрелости.

— Именно. Это немалое достижение. — Теперь он ласкал ее еще и рукой. — Что различные обстоятельства, одно за другим, привели нас в один и тот же игорный клуб.

— И что ты не шарахнулся от меня в первый же вечер, когда я ободрала тебя как липку.

— И это тоже верно. — Он усмехнулся. — Вероятность того, что мы с тобой окажемся в этой кровати, будем счастливы тем, что у нас есть, была ничтожно-мала. И все же мы вместе. Как это понимать?

— Ну, не настолько мала, чтобы ее нельзя было подсчитать. Если мы возьмем, например, количество людей, живущих в настоящий момент в каждой стране мира, и если соотнесем это с примерным количеством людей, когда-либо живших на земле… — Но ответ был неправильным. Она поняла это, но не потому что изменилось его выражение — он смотрел на нее так же ласково, — а потому что правильный ответ нашелся сам собой, точный и недвусмысленный.

— Нам повезло, — сказала она, причем нив коей мере не покривила душой. — Думаю, мы должны объяснить все это удачей.