А вот Роанок повернулся. Его аристократические брови слегка сдвинулись на переносице.

— Ее зовут Лидия, — ответил он и бросил следующую карту.

«Прекрати, Блэкшир». Но раздражение снова заявило о себе, причем не предупредительным покалыванием по позвоночнику, а мощной пульсацией, похожей на удары кулаков.

— Я имею в виду, как к ней следует обращаться.

Проклятие. Когда же он научится различать, что касается его, а что — нет?

— Вы желаете обратиться к ней с конкретной просьбой? — Роанок посмотрел на него очень внимательно. Его примеру последовали и остальные понтеры. Атмосфера за столом накалилась, как перед вспышкой молнии. Если он сейчас ошибется с ответом, то следующая его встреча с мистером Квадратная Челюсть состоится на дуэли.

Вот будет забавный конец. Вызван на дуэль из-за излишней воспитанности. Убит из-за женщины, которой даже не обладал.

По мере того как подобная перспектива обретала более четкие очертания, гул, стоявший за другими столами, все сильнее отдалялся от него. Несколько язвительных, не особо тонких замечаний — этого будет достаточно. Он без труда спровоцирует Роанока на охоту за его головой, а собственный выстрел попадет в молоко.

Насколько сильно подобное дурачество запачкает родовое имя? Эндрю это, естественно, не понравится, но его представительность выдержит с десяток семейных скандалов. Китти и Марта уже замужем, причем удачно. Их будущему он не нанесет никакого вреда.

Правда, есть Ник, еще один старший брат. Он полон политических амбиций, и для него важно доброе имя. Вот Нику от его безрассудства пользы не будет.

Кроме того, ему нужно выиграть порядочную сумму.

— Мне нечего ей сказать. — Он твердо посмотрел Роаноку в глаза. Нельзя отступать. — Я просто не привык, чтобы о даме говорили в такой манере и чтобы ее называли по имени. Но я давно не был в обществе. Возможно, нравы и изменились.

— То есть вы были на Пиренейском полуострове? — пронзительным голосом спросил ясноглазый юноша, которому, судя по возрасту, давно пора было лежать в кроватке. — Или даже в решающей битве при Ватерлоо?

Такие личности встречаются на удивление часто — мужчины, проглотившие горькую пилюлю неучастия: наследники, которые не имели права рисковать собой; горемыки, которые не смогли наскрести деньги на покупку звания. Теперь они желают во всех подробностях узнать, что же они пропустили.

— Лейтенант тридцатого пехотного, — представился Уилл коротким поклоном. — Боевые действия при Катр-Бра и Ватерлоо. — Если этому сосунку хочется узнать побольше, ему придется вытаскивать из него каждое слово клещами.

К счастью, господин через три места от Уилла имел собственное мнение насчет Веллингтона, а это, в свою очередь, подтолкнуло еще кого-то к оценке действий Блюхера. Дальше началось обычное осмеяние принца Оранского, а потом все, как обычно, согласились, что восемнадцатое июня прошлого года стало знаменательным днем в английской истории. Настроение у игроков поднялось, напряжение, на короткий миг возникшее между Уиллом и Роаноком, растаяло, как воск.

Уилл откинулся на спинку стула. У него по крайней мере хватало выдержки слушать подобные дискуссии. А вот у некоторых солдат — нет. Рассказывали, что у многих начиналось головокружение и они выходили из комнаты, когда поднимались подобные темы. Были и такие, кто впадал в ярость, когда слышал, как о сражении рассуждают, словно о новом виде спорта; как о чем-то вроде тысячи одновременных боксерских матчей, дополненных стратегией, безвкусной формой и оружием.

— Погибель, — пробормотал Каткарт, выдыхая клуб дыма.

Вот так всегда. Те, кто не считает нужным романтизировать событие, высказываются, что вся ситуация была «почти провальной», что лучшие солдаты находились в далекой Испании или Португалии, а на полях у замка Угумон сражались неопытные молокососы да второсортные офицеры.

Он слышал такое и раньше. От одного друга. И каждый раз подобные заявления причиняли боль.

— Действительно, погибли очень многие. — Он приложил все силы к тому, чтобы голос звучал ровно, тихо и беззаботно. — Потери были с обеих сторон, уверяю вас.

Виконт покачал головой.

— Твою погибель зовут мисс Слотер. — Перед ним шлепнулась карта, и он приподнял уголок. — Не самый оригинальный гамбит, чтобы защитить честь киприотов, но зато, как всегда, эффективный.

Любовница. Да, теперь все встало на свои места. Все семь лет, что Уилл знает Каткарта, виконт воспринимает жизнь как череду веселых забав. И с какой стати он вдруг стал бы рассуждать о военной стратегии?

— Нет никакого гамбита, — сказал он с горячностью, граничившей с облегчением. Ему не хотелось, чтобы между ним и старым другом, который на мгновение стал чужим, пролегла трещина. Поэтому он предпочитал спорить о женщинах, а не о битвах. — Неужели я здесь единственный, у кого есть сестры? Кто обладает хотя бы примитивными представлениями о благопристойности? Ни одна женщина не заслуживает, чтобы о ней так говорили.

Не удержавшись, он покосился на нее, но если мисс Слотер и слышала хотя бы часть из его опрометчивых любезностей, виду не подала. Она еще что-то чиркнула на бумажке, расправила плечи и гордо подняла голову. Она ни разу не бросила взгляд, бесстрастный и безжалостный, как у сокола, в его сторону.

На этот раз и фортуна не сочла его достойным своего внимания. С его помощью мистер Роанок разбогател на двадцать фунтов на одном хенде и на тридцать — на следующем, то есть присвоил треть его выигрыша за вечер. Пусть это послужит для Уилла уроком. Не надо было отвлекаться. Он с отвращением отодвинулся от стола.


Это здание было чьим-то домом, прежде чем стало клубом для самой разношерстной публики. Кое-где снесли стены, чтобы освободить место для просторных салонов и столовых, однако следы старой планировки еще были заметны. Гостиную в задней части второго этажа, например, сейчас занимали дамы, не интересующиеся карточными играми. Сбежав от яркого света и гула голосов, Уилл неторопливо шел по коридору, окна которого выходили на парадный фасад здания. Случайно открыв одну из дверей, он обнаружил за ней скромную библиотеку. Свечи не были зажжены, камин не горел, но это только увеличивало вероятность того, что ему ни с кем не придется делить эту комнату.

Книжный шкаф стоял под углом к эркеру, а рядом с ним на фоне окна виднелось темное пятно, которое при ближайшем рассмотрении оказалось креслом. Идеально. Уилл сел в него и закрыл глаза. Через открытую дверь до него доносились звуки, отдаленные и неразличимые. Разговоры. Смех. Тихая мелодия — скрипка? — из бального зала этажом ниже. Чуть позже наверняка начнутся танцы. Одно из тех милых развлечений, которое делает это заведение пристанищем для истинных джентльменов. Местом, где они могут вальсировать с куртизанками, напиваться до помрачения сознания и губить себя к пользе своих друзей, а не какого-то безликого владельца.

Кто ты, чтобы осуждать их за это? Он поудобнее устроился в кресле и сложил руки на груди. Иногда ему кажется, что он утратил способность… развлекаться, беззаботно веселиться. Так, как следует. Так, как он когда-то умел. Все восемь месяцев после возвращения в Англию он отказывается от приглашений и избегает знакомых, школьных приятелей, как будто забыл, как с ними общаться. Из всех остался только толстокожий, неунывающий Каткарт. Правда, он не отдалился от виконта не из-за давней дружбы, а из-за возможности с его помощью проникнуть в игорный клуб, когда у Уилла появилась нужда раздобыть несколько тысяч фунтов.

Он положил руки на грудь и ощутил, как на нее что-то давит. В нагрудном кармане лежал предмет квадратной формы, только он никак не мог вспомнить какой.

Ах, Господи. Табакерка. Ведь он был в этом сюртуке, когда впервые навестил миссис Толбот.

Он ощупал карман и вытащил табакерку, затем встал, подошел к окну и подставил под лунный свет раскрытую ладонь.

Слишком дорогая вещица для человека со скромными средствами. Золотой замочек, золотые петли, эмалевая крышка с изображением лошади и гончих. Наверное, стоит немалых денег. Вот поэтому-то она и осталась в его кармане, когда он увидел, с какой жадностью родственники Толбота набросились на его остальные вещи. Когда миссис Толбот освободится от этих людей и обретет независимость, он передаст табакерку ей прямо в руки, чтобы она сохранила ее для ребенка. Она не будет рассматривать ее как вложение капитала, так что искушения продать ее не возникнет.

Он сжал табакерку в кулаке, потом снова раскрыл ладонь, покачал ею, и металл заблестел в лунном свете.

Он слишком много размышляет весь вечер. Все его надежды на выигрыш рухнут, если он не вернет себе хладнокровие. Он положил табакерку обратно в карман.

Внезапно в коридоре послышались шаги. Поддавшись импульсу, он поспешно вернулся в кресло и подобрал под себя ноги, чтобы лунный свет не падал на ботфорты. Безотчетный рефлекс, который вырабатывается у человека на войне. И сейчас он сработал вовсе не потому, что французы взяли за правило время от времени подкрадываться под покровом ночи и убивать. И не потому, конечно, что шаги таили угрозу.

Просто по коридору шли двое человек, причем один ступал легче, чем другой, и они точно направлялись сюда. Мужчина и женщина. Как же он раньше не сообразил! Ведь он сам в дни беззаботной юности точно так же сбегал от компании в какую-нибудь погруженную в полумрак комнату.

Он собрался было встать, но что-то остановило его. Возможно, нежелание оказаться в неловкой ситуации, когда придется объяснять, почему он сидит тут один, в темноте. Или упрямство — с какой стати ему освобождать территорию для тех, кем движут грязные цели? Как бы то ни было, он остался сидеть. Судя по шагам, эти двое вошли в комнату. Более высокая фигура протянула руку к ручке, чтобы закрыть дверь, и Уилл успел заметить, как в свете коридора блеснула запонка с зеленым камнем.