В воцарившейся тишине было слышно их дыхание. Неожиданно он прижал ее к себе и припал своими губами к ее губам.

Глава 12

Лидия была ошеломлена, и ошеломление ее возникло так быстро, как парус раздувается на ветру. Она уперлась ладонями ему в грудь и отстранилась.

— Черт побери, что вы делаете? — От шока ее дыхание стало частым и неглубоким.

— Одну минуту. — Он продолжал держать ее так же крепко. — Шестьдесят секунд. — Его губы были так близко, что она буквально ощущала вкус произнесенных им слов. — Больше мы об этом не вспомним. Все останется по-прежнему.

Разве такое возможно? Разве могут мужчина и женщина отдаться страсти, пусть и на шестьдесят секунд, а потом разойтись как ни в чем не бывало? По-прежнему ничего уже не будет.

Может, пусть? Его ладонь, лежавшая у нее на затылке — он, вероятно, стоял в темноте и готовился, раз на нем нет перчаток, — поддерживала ее голову ласково, без нажима, а это означало, что он не станет подчинять ее своей воле.

Она губами, щеками чувствовала его теплое дыхание. До нее донесся слабый аромат гвоздики — наверняка от его зубного порошка. Он почистил зубы, прежде чем отправляться в клуб. Возможно, он уже тогда все продумал.

Вот бы прикоснуться языком к этим чистым, идеальным зубам с запахом гвоздики.

Господь всемогущий. Трудно поверить, что запах зубного порошка может побудить женщину поцеловать мужчину. Она, наверное, не в своем уме. Опьянела от своего успеха за игорным столом, совсем голову потеряла. Вернее, от их успеха. В одиночку у нее ничего бы не получилось.

Она провела руками по его груди и опустила их ему на талию. Он лишь вздрогнул. В ожидании ее ответа.

— Шестьдесят секунд. — Она повела рукой, и ридикюль соскользнул с запястья на пол. — Считайте.

Он быстро преодолел расстояние, разделявшее их губы, на этот раз не так поспешно. Она ощутила отросшую щетину, и от этого у нее по коже побежали мурашки. Он целовал ее медленно и умело, овевая ее ароматом лавровишневой воды.

Им сразу стало ясно, что, имея в распоряжении шестьдесят секунд, медлить нельзя. Она обхватила его за шею — жаль, что у нее не было времени снять перчатки, тогда она почувствовала бы под ладонью его коротко стриженные волосы! — решительно скользнула языком в его рот и провела им по его зубам.

Он издал горловой звук. Наверное, не привык иметь дело с решительными женщинами. Но ясно, что ему понравилась эта решительность. В следующее мгновение его руки оказались на ее груди и пробрались под верхнее платье.

Да. Именно это ему и следовало бы сделать. Правильно, что его руки узнают контуры ее тела. Она чувствовала себя мягкой глиной под его ладонями, или теплым воском, или чем-то еще, что он мог бы формировать по своему желанию. Лидия только сейчас заметила, что он привалил ее к стене. Она расслабилась и отдалась наслаждению, которое дарили ей его прикосновения.

Шестьдесят секунд прошло? Ну и пусть. Она нашла крючки, скреплявшие верхнее платье, и расстегнула их, чтобы запустить туда его руки.

Какие же у него большие руки, да еще и ловкие. Левая заскользила от ее бедра к талии, собирая шелк, и остановилась на ее груди. Его дыхание участилось. Он разгладил ткань, чтобы его руки от ее сосков отделял только один тонкий слой, тончайший из всех возможных барьеров.

Хвала небесам — она отправится в ад за такое богохульство, хотя там ей уже давно зарезервировано место, — так что хвала небесам, что она сделала вырез у нижней сорочки таким же глубоким, как у корсета, и не надела нижнюю юбку. Потому что сейчас она поняла, зачем когда-то изобрели такую ткань, как шелковый трикотаж. Его палец медленно скользил по ее соску, сладостная пытка становилась вдвое мучительнее от того, что гладкая ткань мешала ей в полной мере ощутить это прикосновение, и от того, что он языком ласкал ее губы, повторяя движения пальца по соску.

Она выгнулась ему навстречу, а он вдруг оторвался от нее. Она почувствовала, что он наблюдает за ней, хотя в темноте ничего видеть не мог. Его правая рука легла на ее левую грудь, и на нее нахлынул восторг… почти благоговейный. Это было прикосновение мужчины, который долгое время не касался женщины. Или прикосновение мужчины, который заглянул смерти в лицо и принял решение больше никогда не воспринимать земные радости как должное.

Последнее предположение скорее всего правда. Вероятно, он именно так смотрит на жизнь. Она поразмышляет над этим позже.

— Сделай языком, — попросила она, и от сильного желания ее голос прозвучал хрипло, как раз так, чтобы разрушить иллюзии достопочтенного джентльмена.

Но нет, ему понравилось. Он пробормотал что-то неразборчивое, потом бархатно рассмеялся, и его рот оказался там, где она хотела его чувствовать. Теперь больше ничего не имело значения.

Она приподнялась на цыпочках и выгнулась еще сильнее, чтобы облегчить ему задачу и чтобы ничто ему не мешало. А еще потому что он ласкал ее через шелк. Его язык двигал ткань, и от этого ощущения становились еще острее. Одной рукой он прижал к стене ее плечи, а другой крепко держал за талию, чтобы она не могла увернуться от изощренной пытки, которой он мучил ее.

Он не останавливался. Если бы он сейчас вошел в нее — а ведь именно так поступил бы любой нормальный мужчина, — она мгновенно кончила бы, и тогда уж точно они уложились бы в шестьдесят секунд.

Она обняла его и надавила пальцами именно на те мышцы, которые должны работать, когда мужчина после настоятельных уговоров входит в женщину.

Он ответил на это укусом, чем вызвал в ней волну непередаваемого наслаждения, которая едва не свалила ее с ног. Отлично. Она знает, как вести такие диалоги. Она просунула руку между ними, ниже его живота, и стала ласкать его. О Господи! Он сказал правду.

Естественно, правду. Она, в сущности, и не сомневалась в этом. Но принимать рассказы на веру — это одно.

А рукой ощутить живое доказательство — это совершенно другое.

Она сжала пальцы. Ткань брюк и тело разделял подол сорочки и тонкое нижнее белье. Он с шумом втянул в себя воздух, и ради этого ему пришлось выпустить сосок. Она почувствовала, как напряглись его руки, все его тело, хотя их разделяло крохотное расстояние.

— Стой. — От этого коротенького слова, произнесенного хриплым голосом, ее сердце затрепыхалось, как куропатка, которую испугали выстрелом. Он вспомнил даму из Кэмден-Тауна.

Она не могла этого допустить.

— Зачем? — Она не остановилась и только сильнее вжала руку в его плоть. — Я чувствую, что ты полностью готов.

— Нет. Я не… — У него перехватило дыхание — это она просунула руку чуть глубже ему между ног. Что бы он ни говорил, но ему понравилось.

Она нащупала первую пуговицу на его брюках и расстегнула ее. Она даст ему то, что он хочет. И заставит его забыть обо всем. Они оба совершат преступление и отбросят прочь свои понятия о добропорядочности и долге, чтобы удовлетворить свое одномоментное желание, а потом они вместе…

— Нет. — Может, в его голосе и слышалась мольба, но ее крепко стиснутое запястье свидетельствовало о том, что это приказ. Он каким-то нервным движением оттолкнулся от стены, как будто вырывался из шелковой паутины, в которую она, как паук, заманила его. — Хватит.

Она сникла. Ее тело, лишенное его ласк, охватила мучительная боль. Что это с ней? Месяц назад у нее хватило бы благопристойности устыдиться, что она приняла его сестру за даму, за которой он ухаживает. А сегодня ей на все плевать. Она хочет одного: обладать им, и всем дамам Кэмден-Тауна не остановить ее.

Это под силу только ему.

— Простите. — Его голос дрогнул. Он привалился к стене рядом с ней, причем, судя по дыханию, уперся лбом в обклеенную обоями поверхность. — Простите, Лидия, — повторил он. — Я хотел не этого.

В ней вспыхнула крохотная искорка сожаления, однако она не дала ей разгореться. Это было не в ее характере. Развращенность пропитала ее насквозь, бесконечная похоть опалила каждый нерв, а та пустота, где у женщины должно быть пылкое сердце, до верха наполнилась обжигающими углями гнева.

«Я хотел не этого», — сказал он.

Как же, она сама держала в руке доказательство обратного.

— Я вижу. — Голос мисс Слотер был холоден как лед. — Примите мои поздравления. Значит, вы ловко притворялись.

Неужели она решила, что ему нужна помощь в том, чтобы почувствовать себя жалким?

— Вы же знаете, что я имел в виду совсем другое. Я уже признался, что хочу вас. Я просто… — К черту, зачем стараться, она все равно не поймет. — Я хочу, чтобы все было по-другому. Я не хочу быть тем, кто кидается на чужую женщину и овладевает ею в коридоре игорного клуба.

— Надеюсь, вы простите меня за то, что я по ошибке приняла вас именно за такого. — А теперь к ледяному холоду примешалась горечь. — И те ваши ласки, когда вы держали во рту мой сосок, подействовали на меня опьяняюще.

Опьяняюще — это не совсем точное определение. Правильнее было бы сказать: поразили, ошеломили, очаровали, возбудили. Пока он жив, он будет помнить, как она выгнулась навстречу ему, точно зная, чего хочет, и бесстыдно требуя этого.

Проклятие! Почему он не смог? Почему он не смог взять то, что она желала отдать, и отдать то, что она желала взять, позволить наслаждению захватить их?

Потому что он сказал ей, что не будет этого делать.

«Я не хочу, чтобы вы видели во мне очередного похотливого самца, желающего попользоваться вами», — сказал он, и она поверила ему. А ее доверие, черт бы его побрал, кое-что да значит, и она должна быть уверена, что он понимает это. Он нащупал пуговицу, которую она расстегнула, и застегнул ее.

— Это полностью моя вина. Я начал не с того и совершил ужасную ошибку, позволив этому продолжаться. Мои действия запятнали нас обоих.