— Ну, не знаю. — Виконт слегка повернул к нему красивое лицо. — Младший сын, который только что продал свое офицерское звание, может устремлять свои взоры гораздо дальше жадной до редких приключений вдовушки.

— Вдовы меня вполне устраивают. У них нет торгашеских замашек, не надо беспокоиться, что соблазнил благородную даму, которая теперь сожалеет о содеянном.

Слова звучали вяло и фальшиво. Мнение, оставшееся от прежней жизни, было таким давним, что уже попахивало гнилью. Он головой указал на столик, за которым сидели куртизанки. — Как бы то ни было, твои райские птички слишком роскошны для моего темперамента.

— Ха, готов спорить, что у твоего темперамента свое мнение на этот счет. Взять хотя бы ту крошку с острым подбородком и «греческим узлом». Стик, — сообщил он всем понтерам, когда до него дошла очередь.

— Сплит, — сказал Уилл и перевернул свою семерку. Его пульс участился, но это не имело никакого отношения ни к той «крошке», о которой упомянул Каткарт, ни к какой-либо другой. Он продвинул вторую карту вперед и сосредоточил все свое внимание на двух новых картах.

Восьмерка увеличила один хенд до пятнадцати. Хороший шанс остаться ни с чем на третьей карте, и мало шансов обыграть банкомета, если он остается в игре. Второй хенд был лучше: туз давал возможность набрать восемнадцать, а также искушал возможностью сыграть на пяти картах, если он будет считать туза за единицу, а не за одиннадцать и если ему повезет с тремя следующими картами.

Так какова вероятность? Двадцать один минус восемь — получается тринадцать. Сколько комбинаций из трех карт дают тринадцать или меньше? Если в игре сто четыре карты… восемь тузов, восемь двоек и так далее, а за столом еще одиннадцать человек, у которых есть некоторые из этих карт… черт, надо было лучше слушать на занятиях по математике. Хорошо же он «отблагодарил» отца, да упокоит Господь душу старика, за то, что тот дал ему возможность получить образование в Кембридже.

— Покупаю на обоих хендах. — Еще двадцати фунтов как не бывало. Лучше изображать беспечность в начале вечера, когда ставки малы. А благоразумие подождет еще несколько часов, когда большинство захмелеет и будет ставить суммы, о которых утром пожалеет.

Новые карты упали на стол, и он приподнял их уголки. Пятерка и тройка. Двадцать и двадцать одно. Или двадцать и одиннадцать. И если считать как одиннадцать, то для двойного выигрыша на пяти картах ему нужно набрать десять очков и прикупить две карты.

Он постучал затянутым в перчатку пальцем по уголку одной карты. Неужели он действительно подумывает о том, чтобы купить еще одну карту, когда у него на руках двадцать одно очко?! Он здесь впервые, не просидел за столом и двух часов, а уже изо всех сил испытывает фортуну.

И что тут необычного? Он хорошо знает, что она может выкинуть. И по сравнению с этим потеря тридцати фунтов — ничто.

— Еще одну сюда. — Он выложил банкноту перед своим вторым хендом.

Валет червей усмехнулся Уиллу, когда он поднял новую карту и испытал тихое облегчение. Узлы, затянувшиеся где-то внутри его, распустились. Не будет выигрыша на пяти картах, но и не будет расплаты за его беспечность. Если у банкомета на руках не окажется двадцать одно очко, можно утверждать, что у него как минимум один выигрышный хенд. А может, и два.

— Стик, — сказал он. Игра переместилась влево от него, и он опять подпер голову ладонью.

Пока он наблюдал, дамы разыграли подряд две взятки на трефах, причем та, которая с острым подбородком, уверенными движениями клала на стол карты, которые так и не переложила в руке после сдачи.

Пусть Каткарт подтрунивает, если ему так нравится. Эта крошка дает пищу для мужского ума. Красивые женщины вывешивают свою привлекательность, как выстиранное белье, и оно начинает хлопать на ветру, привлекая всеобщее внимание. Та же женщина, которая не выставляет все напоказ, которая носит свои достоинства, как шелковое нижнее белье на голом теле, и искушает мужчину добраться до них, — такая женщина всегда будет заставлять работать мужское воображение. Даже если у него не хватит денег на то, чтобы дать поработать не только своему воображению, но и телу. Уилл вздохнул.

— Что такое «греческий узел»? — понизив голос, спросил он. — Это то, как она собирает волосы?

— Безнадежно, — прошипел виконт, окутанный облаком дыма. — Видимо, они не так уж тебя и привлекают, эти твои вдовушки. Имей в виду, я считаю, что твоя Афродита с ястребиным профилем не слишком разборчива, если судить по тем, с кем она водится. — Он выставил подбородок, указывая на понтера чуть дальше за столом, красивого, с квадратной челюстью, который не стал рисковать на следующей сдаче, заполучив двадцать одно очко на первых двух картах.

Любопытство стало донимать Уилла, как жужжащая возле уха оса. Он отмахнулся от него. Он пришел сюда не для того, чтобы интересоваться слухами. Какое ему дело до того, кого та дама выбрала себе в покровители.

— Ястребиный профиль, говоришь? — Он откинулся на спинку и вытянул перед собой руки. — Постарайся быть корректным.

Хотя, по сути, это заведение не для корректных людей. Бутылки на столе. Мужчины дымят как паровозы, несмотря на присутствие дам. Хотя настоящий игорный ад выглядит гораздо хуже. Джиллрей, артиллерист, утверждал, что к четырем-пяти утра можно и в самом деле учуять запах отчаяния. От простофиль так и воняет, говорил он, исходит запах кислого пота, а вот от хорошо поработавшего человека пахнет по-другому. А почему бы нет? Считается, что у страха тоже есть запах — это можно было бы проверить на поле сражения, но там всегда мешанина из запахов. И никто никогда не замирал и не объявлял, что от него пахнет страхом, — так почему бы и отчаянию не иметь запах?

Он думает не о том. Банкомет — тучный тип с одышкой банкротился. Очередь сдавать карты перешла к его соседу. Уилл покрутил рукой, чтобы размять запястье. За дамским столом девица с волевым лицом взяла третью взятку подряд и спокойно сделала пометку на листке, лежавшем у ее правой руки.

Ястребиный профиль. И в самом деле. Он сложил руки за голову. В ее облике действительно есть нечто птичье: и в форме носа, и в ничего не выражающих глазах, и в светло-каштановых, как оперенье вьюрка, волосах. Эти птицы — холодные маленькие создания, несмотря на мягкие перышки и красивое пение. Стоит такой пташке взглянуть на тебя — и вот уже на завтрак она клюет твои мозги. Странных знаний набирается человек на войне…

Банкомет набрал девятнадцать, и Уилл разбогател на пятьдесят фунтов. Еще один крохотный шажок к вершине. Он сгреб свой выигрыш и подвинул карты к покровителю девицы с ястребиным профилем.

Тот на вид был примерно одного с ним возраста, лет двадцати пяти. Ему предстояло сдавать, и он буквально раздувался от важности. Даже поправил галстук, прежде чем взять в руки карты. С хорошо отрепетированным снисходительным выражением слегка наклонил голову, давая понять соседу справа, что слышит разглагольствования о своей любовнице.

— Вот что я скажу, Роанок, — тем временем говорил сосед. — Зря я спорил на то, что вы не станете долго держать ее подле себя. Она даже вполовину не так привлекательна, как та, с которой вы крутили прошлым летом. Уж больно та была хороша.

Губы Квадратной Челюсти слегка сжались — это был единственный признак того, что его оскорбило замечание соседа.

— Та одарила меня внебрачным ребенком. — Зеленый камень в запонках блеснул, когда он вытянул руки, чтобы собрать карты. — А эта не может.

— Или просто говорит, что не может, я уверен, — с многозначительным видом возразил сосед.

— Не может. — Роанок произнес это с терпением кронпринца, привыкшего к общению с тупыми подданными. — У нее внутри какие-то неполадки. Нет месячных.

Замечательно. Лишние сведения, причем такие, какие пожелал бы практически любой из мужчин, сидящих за столом. Уилл посмотрел на виконта, и тот в ответ лишь приподнял плечо. Очевидно, подобного рода разговоры здесь обычны.

Тема беседы становилась еще более мерзкой.

— Я бы тоже против такой не возражал, — высказал свое мнение тип в сюртуке бутылочного цвета и с грубыми чертами лица. — Доступна все дни месяца, правда? И не может сослаться на недомогание и прогнать тебя. Где вы ее нашли?

— Выдернул из заведения миссис Пэрриш. — Роанок подровнял карты в колоде и положил ее на стол рубашками вверх. — Можете не сомневаться, там ее хорошо натаскали. Если и есть что-то, чего она не умеет делать в постели, то я этого еще не обнаружил.

Заведение миссис Пэрриш. Даже тот, кто туда никогда не заглядывал, знал немало об особенностях этого места. И слышал немало интересного. Например, о хитром изобретении, управляя которым, одна женщина стегает мужчину, в то время как его ублажает другая. О дамах, которым нравится, когда их самих хлещут плетью, о диких, чуждых пониманию оргиях. Интересно, на каком «развлечении» этот тип познакомился со своей любовницей?

Черт побери. Это его не касается. Ему не пристало строить предположения по поводу частных дел какой-либо дамы. Это вообще не следует делать мужчинам, сидящим за столом, а они как раз принялись забрасывать Роанока наглыми вопросами: «А это она делает?», «А это она тебе позволяет?» Его скупые, односложные ответы лишь разжигали интерес, но он спокойно сдавал карты.

По спине пробежали мурашки: в нем поднялось раздражение. Она наверняка слышит все это. Она наверняка видит, как мужчины один за другим оборачиваются и окидывают ее оценивающими взглядами. Он не заметил, чтобы выражение ее лица как-то изменилось или чтобы ее движения стали суетливыми. Но чего ей стоит, спрашивал он себя, сохранять самообладание, будучи предметом вожделения похотливых грубиянов?

— А у нее есть имя? — это был его собственный голос, перекрывший другие.

Какого черта он это делает? Хочет вызвать подозрения у всей компании? По тому, как напрягся Каткарт, он понял, что привлек к себе внимание, хотя виконт даже не повернулся к нему.