Мысль о том, что она ошибочно приняла Коннора Холидея за врача, ей понравилась. Она улыбнулась, из глубины ее горла вырвался хриплый смешок.

— Твое поведение у постели больного не совсем этично, — заметила она. И уже без смеха спросила: — Ты говоришь серьезно?

— Ты была больна, и Харлан Портер с тобой плохо обошелся. Миссис Холл сказала, что собирается послать за доктором. Я вошел с кожаным чемоданчиком…

— Полным денег.

— …который можно было принять за медицинскую сумку, — продолжал Коннор. — Не знаю, что ты тогда думала, Мэгги, но знаю, что с тобой все в порядке. И всегда было в порядке. Твое любопытство так же естественно, как и твое желание. Но когда я встретился с тобой в следующий раз, то намеренно заставлял тебя чувствовать себя вульгарной и стыдиться себя, потому что так было легче, чем признаться, что сам себя так чувствую. Легче было спрятаться за гневом по поводу потерянных денег, чем признаться, что я причинил тебе боль в ту ночь, легче назвать тебя шлюхой, чем поверить, что, возможно, я взял тебя против твоей воли. Кровь твоей девственности была на мне, на простынях, а мне все равно было удобнее думать, что ты сыграла со мной дешевый трюк, чем примириться с явными доказательствами.

Коннор прижал ее ладонь к своей груди. Его голос был тихим и серьезным.

— Я ошибался в тебе. Всегда ошибался. Понимаю, почему ты не сказала мне правду насчет ребенка. В тебе говорит материнский инстинкт, призывающий защищать детей, а у тебя были все основания предполагать, что я стану очень плохим мужем и отцом.

— Коннор, — мягко произнесла Мэгги, — тебе вовсе не нужно…

— Нет, — перебил он, — Я хочу тебе все это высказать. Этим летом, пока ты была у Дансера, я понял, что если бы отнесся к тебе по-другому, ты бы не избавилась от ребенка. Когда Дансер приехал сюда за помощью и сказал мне, что ты беременна, я обвинил в этом его.

Мэгги уставилась на него в изумлении:

— Не может быть!

— Может, — вздохнул Коннор. — Потом я снова увидел тебя, и все мои благие намерения улетучились. У твоих ног лежал бандит, ты держала меня на мушке, выражение твоих глаз поместило меня прямо в самый нижний круг ада, и на твоей руке все еще было обручальное кольцо. Я не способен был рассуждать разумно.

— Я и сама не очень разумно рассуждала тогда, — призналась Мэгги.

Коннор погладил большим пальцем тыльную сторону ее руки.

— Я не огорчился, когда Дансер сломал ногу. Это было предлогом, которого я хотел. Мне не терпелось побыстрее забрать тебя в «Дабл Эйч». — Он выпрямил ноги и просунул одну из них под щиколотки Мэгги. — И еще я нашел неподписанные документы на развод. Они позволили мне надеяться. — Он рассмеялся. — Как выяснилось, я зря надеялся.

— Все получилось просто чудесно, — сказала Мэгги. — Хотя и не слишком приятно обнаружить, что Дансер Таббс так же любит вмешиваться в мои дела, как отец. — Она на мгновение задумалась. — Раштон тоже приложил к этому руку, ты знаешь.

— Знаю, — ответил он. — Поэтому я здесь, а он там. Всем так лучше.


Нью-Йорк

Берил поплотнее закуталась в шелковую накидку. Вошла в комнату с балкона и быстро закрыла за собой французское окно. Несколько сухих листьев влетели вслед за ней в комнату. Она пнула их ногой.

— Не понимаю, почему мы не можем поехать на ранчо, — сказала она. Ее нижняя губка выпятилась вперед, что, как она знала, все еще делало ее привлекательной.

Она не раз упражнялась перед зеркалом, придавая лицу это выражение. — Или по крайней мере в Денвер.

— Скучаешь по дому? — спросил Раштон. Он не отрывал глаз от газеты, которую читал, сидя на кровати, так что ухищрения Берил на него не подействовали.

— Да, — ответила она. — Скучаю. Именно так. Мне недостает гор и неба. И я почти два года не виделась с мамой.

— Ты же не могла дождаться, когда уедешь оттуда. Насколько я помню, твоя мать входила в перечень всего того, что ты презирала в Денвере.

Берил присела на край постели. Ее бледно-голубые глаза вспыхнули. Она выдернула из рук Раштона «Кроникл» и швырнула на пол.

— По крайней мере будь добр смотреть на меня, когда мы разговариваем, — резко сказала она.

Раштон вежливо поднял свои невозмутимые черные глаза. Голос его звучал спокойно и терпеливо:

— Гнев не идет тебе, Берил. Щеки краснеют и становятся непривлекательными.

— Черт бы тебя побрал, Раш. — Берил откинула назад локон, упавший ей на плечо. — Я не хочу говорить о том, как выгляжу.

В его глазах мелькнуло что-то похожее на насмешку.

— Это в первый раз, — сухо сказал он. Раштон не испытал разочарования, так как Берил тут же попалась на эту приманку. Он взял ее за руку и удержал, когда она хотела вырваться. Притянул поближе, чтобы посадить рядом, и прижал ее руку к себе. — Ладно, — примирительно сказал он. — Ладно. Скажи мне еще раз, что у тебя на уме.

Берил положила ладонь на плечо мужа. Широкие лацканы ее халата разошлись, открыв идеальную округлость груди. Она не стала прикрываться.

— Мы не ездили в Колорадо. Никогда даже не обсуждали эту поездку. Я люблю Нью-Йорк, Раштон, но у меня есть семья в Денвере, которую я не видела с тех пор, как вышла за тебя замуж.

— Я думал, что тебе так хочется, — сказал он.

— Хотелось… хочется… Не знаю.

— Ты редко пишешь матери.

— Не люблю писать. Это не значит, что мне не хочется ее видеть. — Она потерла о его плечо свою ладонь. — Ты не пишешь Коннору, а я знаю, что тебе хотелось бы снова повидать его.

— Знаешь, вот как?

— Не отказывай мне в некоторой доле здравого смысла, — сказала она. — Может, ты с ним и не можешь ужиться дольше двух минут, но ни на минуту не сомневаюсь, что ты хочешь, чтобы было иначе. Разве тебе не интересно узнать, как они живут с Мэри Маргарет?

— Я знаю, как дела у Мэгги, — заметил Раштон. — Она пишет родителям. Джей Мак рассказывал, что они с Мойрой получили пачку писем всего несколько недель назад. Некоторые из них написаны еще в середине лета.

— Наверное, никто из «Дабл Эйч» не наведывался в город, чтобы их отправить.

Раштон тоже так подумал. Сначала. Джей Мак дал приятелю прочесть письма Мэгги, и Раштону показалось интересным, что в них отсутствовали какие-либо подробности о ранчо «Дабл Эйч». В некоторых случаях, когда в них что-то описывалось, то описание явно не соответствовало действительности. В письмах невестки также отсутствовала информация о его сыне. Мэгги ни разу не писала о том, чем занимается на ранчо Коннор, что могло интересовать ее родных. Никогда не упоминала ни об одной шутке, над которой они могли бы вместе посмеяться. Ни разу не спросила у матери совета по поводу какого-нибудь спора. Если верить Мэгги, это была самая идиллическая супружеская жизнь во всем свете.

Что заставляло Раштона усомниться, а существует ли она вообще.

Он ничего не сказал Джею Маку. Не хотел вмешательства с этой стороны. Но его разбирало любопытство, и сейчас он слушал Берил с большим интересом, чем она представляла.

— Завтра — первое ноября, — сказал он.

— Гм-м-м. Вероятно, «Дабл Эйч» занесено снегом.

— Вероятно. — На мгновение воцарилось молчание. — Я мог бы отлучиться с завода к концу зимы.

— На Рождество? — с надеждой спросила Берил.

— Нет. Позже. Возможно, в феврале.

Берил подняла голову и посмотрела на мужа. Слегка надула губки.

— Но до февраля слишком далеко, И мы все равно не сможем пробиться к «Дабл Эйч».

— Я не так думал о ранчо, как о твоем желании повидать мать. Поезд легко дойдет до Денвера. Мы поживем у Грейс, пока весна не освободит дорогу.

Берил чуть не взвыла:

— Но это же может случиться только в марте или апреле!

— Знаю, дорогая, — сочувствующим тоном ответил Раштон, глаза его были серьезны. — Но я не смогу уехать раньше. И таким образом, ты проведешь со своей мамой столько времени, сколько захочешь. — Он увидел, что Берил слегка побледнела, но сумел подавить улыбку. — Почему бы тебе не заняться этими лампами, Берил? — спросил он, прижимаясь губами к ее лбу. — Ты получила то, что хотела. — Его рука скользнула под распахнутый халат и обхватила ее грудь. — Теперь моя очередь.

Она тихо застонала, когда его губы впились в ее губы.


Мэгги сидела на кровати, когда Коннор принес ей пиршественный поднос. Он показал ей содержимое, чтобы подразнить, а потом поставил поднос на столик, У нее слюнки потекли при виде блинчиков и бекона, горячего чая с медом и теплых булочек.

— Я не могу это все съесть, — запротестовала она. Но глаза ее жадно следили за подносом.

Наблюдая за ней, Коннор рассмеялся:

— Я доем то, что ты не сможешь, хотя и не думаю, что мне много достанется. — Он подал Мэгги вилку и тарелку с блинчиками и беконом. Она вонзила в них вилку, пока Коннор засовывал край салфетки за вырез ее ночной сорочки. Приятно было смотреть, как она ест с таким аппетитом. Так он ей и сказал. Мэгги ответила с набитым ртом, удивленная его замечанием:

— Я все время ем. Уже стала большая, как…

— Как и должна быть женщина, которая носит ребенка.

Мэгги проглотила еду и улыбнулась:

— Ты очень галантен. Но мне это нравится.

— Тогда чаще буду галантным.

Откусив кусочек хрустящей полоски бекона, Мэгги прибавила:

— И ты очень хороший повар, Коннор усмехнулся:

— Тебе не удастся заставить меня пообещать чаще готовить. Пока ты не появилась на ранчо, у нас неделями не было приличной еды. Никто не хотел постоянно делать эту работу.

— Разве это работа? — с невинным видом спросила она. — А я и не знала. Мне же не платят за нее.

Улыбка Коннора погасла.

— Ты права, — сказал он. — Мы были несправедливы.

— Но я же не могла больше ничем вам помогать, — возразила Мэгги. — Правда, я ничего не имела против.

— Как бы это ни выглядело, но я привез тебя на ранчо не для того, чтобы ты стала поварихой.

— Я плохо езжу верхом. И совсем не умею бросать аркан и клеймить скот. А всему, что я знаю о приготовлении еды, меня научил Дансер. Он здесь тихо себя ведет, ссылаясь на больную ногу, но когда поблизости никого нет, именно он руководит мною на кухне. Так что видишь, Коннор, я в некотором роде обманщица.