Жанна Бернар - В садах чудес

Дома младший брат тотчас заметил необычайное волнение, охватившее старшего.

— Что случилось, Сети? Что-нибудь в храме?

Сету Хамвесу не хотелось обманывать Йенхарова и поэтому он решился на полуправду.

— Знаешь, кажется, я приблизился к разгадке древних надписей.

— На самом деле?

— Ты мне не веришь?

— Что ты! Я жду-не-дождусь, когда же ты мне все расскажешь!

— О, не сомневайся, Хари, я многое расскажу тебе.

На другое утро Сет Хамвес позаботился о том, чтобы корзина была наполнена самой вкусной пищей, он собственноручно положил туда сладкие вяленые финики, медовые лепешки, глиняную флягу с вином. Захватил он и кое-какие свои записи, касавшиеся поисков верного способа расшифровки храмовых надписей.

Сердце юноши радостно забилось, когда он увидел, что старик ждет его у алтаря, как обещал.

— Сегодня, — робея начал Сет Хамвес, — я хотел бы отпраздновать свое знакомство с вами и отблагодарить доброго Нуна за все, что он сделал для меня. Я принес праздничное угощение.

Вдвоем они возложили часть принесенного угощения на алтарь бога, остальное с удовольствием съели сами. Сету нравилось видеть, что старик ест с удовольствием. Сет заметил, что у него целы зубы и подумал, что это следствие умеренной и спокойной жизни.

После еды они снова прошли в жилище жреца. Сет сначала хотел было спросить о том, почему здесь нет ни папирусов, ни принадлежностей для письма, но после решил, что такой вопрос может показаться невежливым. Поэтому с трепещущим сердцем он заговорил о другом.

— Простите меня. Быть может, я поступаю дурно. Но вы ведь и сами видели, я переписываю надписи со стен и колонн храма. Мне хотелось бы соприкоснуться с мудростью древних. Я не дерзаю постичь ее целиком, но могу ли воспринять хотя бы частицу этой мудрости? Вы, я полагаю, давно постигли ее. Не поможете ли вы мне расшифровать письмена древних почитателей бога Нуна?

Юноша опустил голову и с трепетом ждал ответа.

— Когда я прочел переписанный тобою папирус, на котором излагалась история возникновения вселенной, я понял, что в душе твоей живет неутолимая жажда познания. Этот папирус я оставил на алтаре, но стоило мне лишь на миг отвернуться, как он исчез, лишь столбик солнечной пыли реял над алтарем. Тогда я понял, что ты угоден богу. Я мог бы просто перевести тебе все, о чем повествуют надписи на стенах и колоннах храма Нуна, но я полагаю, тебе не это нужно. Тебе не нужно, чтобы я прошел твой путь за тебя, но чтобы я лишь направил тебя по верному пути.

Покраснев, Сет Хамвес кивнул.

— Покажи мне, чего ты уже успел добиться.

— О, я не сделал и нескольких шагов по необъятной дороге, — юноша развернул перед старым жрецом свои записи.

Тот внимательно прочел их.

— Ты, я вижу, на верном пути.

Вдвоем они склонились над записями Сета Хамвеса.

А через несколько дней Сет Хамвес уже понимал, о чем говорилось в многочисленных надписях, испещрявших стены и колонны храма. Теперь осталось прочесть их все, от начала до конца. Он готов был посвятить этому всю свою жизнь.

Но и то, что он уже успел прочесть, было удивительно. Надписи рассказывали о странных божествах будущего, о том, что из города Ура выйдут почитатели нового бога по имени Ягве, а спустя много-много лет часть из них поверит в богочеловека, рожденного от женщины и птицы. И многие тысячи лет будет длиться вера в этого богочеловека по имени Ешуа, а старых богов Египта станут считать сказкой, а веру в них — ребяческим заблуждением…

Сет Хамвес ужаснулся и посмотрел на своего наставника, ища у него поддержки.

— Что означает все это? Кто заблуждается? Мы? Сейчас? Или те люди, что будут жить после нас? Скажите мне. Вы должны знать правду!

— Я не хочу, чтобы ты думал, будто я кощунствую. Истины о Ягве, Ешуа, о Нуне и Ра, о Зевсе и Афине — божествах далеких и неведомых тебе эллинов, а также истины еще о тысячах божеств — не противоречат друг другу.

— Стало быть, все эти боги существуют? Все?

— Или не существуют.

— Тогда что же существует? Что простирает над людьми покров милосердия?

— Боги и сами люди.

— Но неужели наших богов станут считать пустой сказкой?

— Да, неразумные так и станут думать. Но ведь будут и разумные люди на земле. И они вспомнят наших богов, почтят их и разгадают их тайны, как ныне ты почтил старого Нуна и внимательно читаешь письмена на стенах его храма.

— И все же мне тяжело думать обо всем этом.

— Существуют тягостные знания.

— Это я давно уже понял. Знание несет много мучительных мыслей и чувств. А возможно ли существование радостного знания?

— Я мог бы просто ответить тебе — нет, или наоборот, да. Но я не хочу произносить легковесных слов. Я вижу, что пришло время для серьезного разговора. Мы будем говорить завтра.

Сет Хамвес и старый жрец сидели в зале у алтаря.

— Я давно хотел обратиться к тебе с одной важной для меня просьбой, — тихо говорил старик. — Я вижу, тебя удивляет то, что в моем жилище нет ни папирусов, ни принадлежностей для письма. Между тем, ты видел у меня съестные припасы. Это оттого что я больше не хочу питать мою душу знанием, тело же мое слабее души и постоянно нуждается в пище.

За эти дни ты узнал много нового. Но все это всего лишь обычные человеческие познания. Да, да, — старик остановил протестующий жест юноши. — Обычные человеческие познания. Но возможно и другое знание и ты, я знаю, часто думаешь, мечтаешь о нем…

Сознание Пауля Гольдштайна пробудилось и дрогнуло: «И я мечтаю, и я!»…

— Вчера ты, Сет, спросил меня, возможно ли существование радостного познания? Да! Оно существует, Познание, не несущее с собой горечь и разочарование; Познание, не требующее от человека многочисленных усилий, именуемых учением. Радостное Познание! И я даже могу открыть тебе, почему оно недоступно людям. Причина в том, что этим познанием не может владеть один человек. Едва овладев им, он должен передать это Познание всем без исключения людям, а не тем лишь, кого он любит. Но как это сделать и возможно ли это, я не знаю, и, должно быть, никто не знает.

Но одно мне ведомо. Всякий раз, когда человека искушают возможностью подобного Познания — это действия злых духов…

— Но откуда берутся злые духи? — перебил Сет Хамвес. — Давно я хочу спросить у тебя.

— Зависть, злоба, презрение людей друг к другу, злобная уверенность в истинности лишь тех богов, в которых он сам верит, все эти и еще многие чувства, свойственные человеку, возбуждаемые, как это ни странно, верой в самых что ни на есть добрых богов, оседают в храмах и делаются видимыми, преображаются в плесень. И из этой плесени зарождаются злые духи. Они соблазняют людей. И стоит человеку перейти предел, как он сам превращается в злого духа. Но никто не знает этого предела, для разных людей он, должно быть, разный…

Пауль вспомнил ночной диалог:

«— Да, где уж тебе понять человека!

— Бывшего человека!

— Но все-таки человека, а не нечистую силу, заведшуюся в старой церкви от заплесневелых облаток!»…

— Все это страшно, и мучительно, и грустно, — проговорил Сет Хамвес. — Все это отбивает охоту жить. Но скажите мне, велики ли возможности злых духов?

— Да, увы. Они способны обращаться в животных и насекомых, им ведомы многие магические действия, свойственные добрым богам. Но эти действия злые духи обращают во зло. Злые духи способны менять облик.

— А зачем они соблазняют человека возможностью великого радостного познания?

— О, при этом они лгут, будто радостное познание может обрести один человек и передать своим любимым. А лгут и соблазняют они потому, что сами желают овладеть этим Познанием. Такого произойти не может. Но они упорно стремятся и будут стремиться, причиняя людям зло. Они воображают, что если обретут это познание, им станет хорошо. Бедные злые духи! Это все равно, что человек вообразил бы, будто ему станет хорошо, если он будет питаться огнем.

— И все же мне грустно. Знать о существовании великого радостного Познания и не познать…

— Ты забываешь о том, что познать могут лишь все люди, все сразу. А люди на это неспособны.

— Но тогда, быть может, следует думать о том, как бы изменить людей?

— А подобные мысли всегда выливаются в идею самой обычной власти над людьми. Ты хочешь властвовать? Ты утверждаешь, что будешь делать людям добро? Но ведь найдутся и другие, желающие властвовать и творить добро. И вот уже исчезает добро и остается лишь одна борьба за власть!

— Страшное вы говорите. Но что же мне делать?

— Сейчас я попросил бы тебя исполнить мою просьбу…

— Я все сделаю для вас!

— Сейчас я раскрою тебе возможность радостного Познания, потому что я знаю, ты не поддашься соблазну. Познание запечатлено словами на писчем материале. Каждому человеку, что возьмет в руки эту материю, она будет казаться тем материалом для письма, к которому он привык, — деревянной или глиняной табличкой, или папирусом, или каким-нибудь иным, неведомым нам с тобой материалом. И каждому покажется, что на этом материале написаны слова на его родном языке. Всего два слова. Прочитав первое, человек поймет небо и землю, постигнет язык земных зверей, и небесных птиц и морских рыб. Прочитав второе, он увидит тайны мироздания и бессмертия. Но достигнуть бессмертия, человек не успеет, ибо последует наказание.

Слушай меня и не удивляйся.

Тебе предстоит увидеть запечатленное Познание.

— О! — тихо вскрикнул Сет Хамвес.

— Да. Ты увидишь его. Тебе оно явится в виде папирусного свитка, ибо это тот писчий материал, которым ты привык пользоваться. Ты должен будешь взять этот свиток и, не разворачивая, не читая, принести его мне сюда.