— Мне кажется, тебя раздражает все, что имеет отношение к моей матери! — Молодой человек нервно пригладил ладонью темные волнистые волосы.

— Меня раздражает этот странный культ! — Выпуклые нежные губы девушки сжались почти злобно.

— Какой несправедливой ты можешь быть! — В его голосе послышалось непритворное страдание.

Юноша встал с кресла, сделал несколько шагов, словно бы намереваясь начать прохаживаться по комнате, но внезапно снова сел. Он внимательно посмотрел на девушку. Совсем не похоже на то, как женщины обычно капризничают, утверждая свою деспотичную власть над мужчинами. Нет! В ее голосе — искренняя тревога, вид унылый.

— Но скажи мне, Анна, скажи откровенно и просто, что тебя так беспокоит? Неужели эти несколько платьев и этот портрет? Но ведь это единственные наши семейные реликвии! И наконец, это жестоко, теперь, когда мамы нет, ненавидеть ее!

Анна сидела у стола, худенькая, светловолосая, тонкие черные брови над ярко-голубыми глазами придавали ее лицу выражение странности и своеобразия.

— Я хочу, чтобы ты понял меня, Поль! — Она заговорила чуть глуховато и взволнованно. — Я знаю, какой ужасной и мелочной я выгляжу со стороны! Невестка, ненавидящая свекровь! Особенно теперь, когда твоей матери уже нет в живых. Но я хочу, чтобы ты понял меня! Без этого наша дальнейшая жизнь станет просто невозможной! И… я буду откровенной: я не уверена в том, что ты поймешь меня. Твоя мать не любила меня! Я не знаю, как она относилась к твоей первой жене.

— Я не хочу, чтобы ты упоминала о Катрин! — сердито перебил Поль.

— Но меня это мучает — почему вы расстались?

— Потому что она лесбиянка! — Поль почти кричал. — Мама тут ни при чем!

— А Мишель? Ведь это твой сын! Мальчику уже четыре года, а вы оба, ты и Катрин, не хотите его видеть!

— У него слабое здоровье! Деревенская жизнь ему полезна. Барб любит его, как родного.

— Барб — его кормилица, но у него нет матери! Я могла бы…

— Не нужно этой сентиментальности, Анна!

— Твоя мать хотела, чтобы мы расстались! Она что-то знала! И Катрин знает! А я… я не знаю!

Поль начал уставать. Это бессмысленное женское упорство, эти страхи, смутные предчувствия. Да, он не был слишком уж любящим отцом. Но в конце концов ребенок ни в чем не испытывал недостатка. А близость, желание общаться — это еще придет. Ему всего двадцать четыре года.

— Девочка моя! — Поль шумно вздохнул. — Ну чем тебя пугают эти тряпки? — Он снова поднялся и резко выдвинул ящик комода. Анна вздрогнула.

— Ну, посмотри! — Поль развернул перед ней материю.

Это были два платья в античном стиле, модном в восемнадцатом веке, и длинная накидка-плащ. Анне давно уже казалось, что ткани, из которых все это сшито, гораздо старше самих нарядов. Атлас и шелк? Или… Какие-то странные ткани ручной выделки. И цвета: желто-золотистый и серебристый цвет платьев и голубоватый — плаща. Но эта странная игра оттенков, превращавшая обычную цветовую гамму во что-то, чему Анна не находила названия. Она и сейчас все это видела. Но если Поль ничего не замечает, стоит ли его мучить своими предположениями и домыслами!

— Да, милый, — тихо произнесла девушка. — Все это глупо, нервы! Спрячь!

Поль громко задвинул ящик комода. Она почувствовала, что говорит как бы вопреки собственному желанию молчать.

— Поль, давай снимем и этот портрет!

— Хорошо!

Ее мучительно резанула легкая холодность, прозвучавшая в его голосе. Неужели он разочаровывается в ней? Накатило отчаяние, она снова заговорила быстро, почти лихорадочно.

— Этот мальчик на портрете, он так похож на Мишеля!

— Зачем ты ездила к Мишелю?

— Нет! То есть да. Но это было совсем не так, совсем не то, что ты думаешь. Катрин позвонила мне. Мы говорили. Мы вместе ездили, видели ребенка, издали. Она любит сына. Но она тоже заметила…

— Говори все! Что она тебе наплела? Может быть, пыталась соблазнить? Вполне в ее стиле.

— Она несчастный человек, Поль! Она… Она давно заметила, что мальчик очень похож на этот портрет.

— И потому она исковеркала мою жизнь?

— Но Поль, вглядись! Это больше, чем простое сходство. Это… это портрет Мишеля!

— Это портрет, — Поль заговорил преувеличенно внятно, словно объяснял ей что-то простое и естественное, — это портрет, выполненный в XVIII веке, возможно, Луи Давидом или кем-то из его учеников. Это портрет моего прапра… боже! Одним словом, моего предка! Впрочем, здесь что-то из времен революции. Но нет, никто из нашей семьи не был казнен. Они погибли во время пожара, замок сгорел.

— Это там, где сейчас твой загородный дом?

— Да. В живых остался лишь этот ребенок, его воспитали дальние родственники.

— А скажи мне, скажи, возможно ли такое, чтобы в вашем роду периодически рождался один и тот же человек и чтобы это совпадало с какими-нибудь страшными историческими событиями, потому что только этот человек может уцелеть! И Катрин это знает! И это знала твоя мать! И мне, мне грозит опасность, я чувствую!

— Боже, Анна, какая ты фантазерка! Опасность, исторические события! Это все отец внушает тебе, он никак не может забыть эту вашу, как она называется, Западную Галицию, что ли; эти страшные погромы! Гражданскую войну! Но то была дикость, почти Азия! И о каких исторических событиях может идти речь? Разве мировая война ничему не научила человечество? Сейчас двадцать пятый год! И после изобретения авиации исключена сама возможность войны. Ведь бомбардировки с воздуха моментально уничтожат всех!

Нет, она не в силах противопоставить свою интуицию его логике. Если они и дальше будут говорить на эти темы, она его просто потеряет! Надо отбросить все это, вышвырнуть из своего сознания!

Анна подошла к мужу, положила руки ему на плечи, вдохнула странный волнующий запах, нежный и теплый запах любимого тела. Возбужденный разговором, он еще успел подумать о капризности женщин, о нелогичности и непредсказуемости их реакций. Он сжал ее в объятьях. Жадными пальцами откинул юбку, возбуждение нарастало, пока он стягивал тонкие трусики. Ее слабый вскрик, такой уже знакомый, привычный, снова напомнил ему о его мужской силе. Он удовлетворенно закрыл глаза. Она ощутила его учащенное, но ровное дыхание. Словно странное, сросшееся снизу, раздвоенное сверху, но все же гармоничное существо, они чутко замерли у стены. В свете слабой лампы единая тень отражала размеренные движения…


В день рождения Поля Анна решилась на этот поступок. Они задумали отметить праздник в узком семейном кругу — она, Поль, ее отец. Анна накрыла небольшой круглый стол на веранде пестрой скатертью. Салат, легкое вино, жареный цыпленок, пирожные. Поль после концерта заехал за ее отцом. Они вошли вдвоем. На секунду она представила себе, какой эффект производит скромное авто Поля на тесной гористой улочке ее детства. Должно быть, привратницы и соседки все еще судачат! Как не похож их уютный дом на тесную квартирку ее отца! И быть второй скрипкой в ансамбле самого С. — это совсем неплохое начало для недавнего выпускника консерватории! Впрочем, не исключено, что и она еще вернется в университет. Возможно, из нее мог бы получиться неплохой преподаватель математики. Анна засмеялась негромко. В сущности, они познакомились странно. Запыхавшийся, в концертном фраке, он ждал ее у дверей зала и отдал ей букет.

— Вы всегда преподносите цветы слушателям?

— Нет. — Он отвечал с такой обезоруживающей искренностью, что ее всегдашняя ершистость, желание острить, иронизировать улетучились. Отец оставил ему и матери небольшую ренту. Отец Анны был владельцем небольшой галантерейной лавочки, где продавались ленты, нитки, канва. Далее, по логике воспоминаний, Анна припомнила мать Поля, Катрин… Молодая женщина нахмурилась. Лучше не думать обо всем этом!

Отец был, как всегда, в черном и черная шляпа. Анна прижала к груди цветы, поданные мужем.

— Подождите меня! Я сейчас переоденусь и поставлю цветы в вазу!

И тогда она решилась! Душу переполняла такая любовь к Полю, такое желание доставить ему радость! Надо показать ему, что она не придает значения… Она потянула медную ручку, поспешно выдвинула ящик комода. Сбросила сорочку и надела платье на голое тело. Распустила волосы, тронула помадой губы.

— О! — Глаза Поля блеснули. Она поймала его благодарный взгляд.

Он, конечно же, узнал платье!

— И это моя дочь? Такая красавица? Быть того не может! — Отец хлопнул себя по колену раскрытой ладонью.

Совсем стемнело. Темные ночные бабочки кружились над лампой. Как-то внезапно взошла луна — огромный светлый, чуть затененный темными смутными пятнами диск.

— Полнолуние! — Анна немного выпила и ощущала странную разнеженность, чувствовала нежную звонкость своего голоса.

— Никогда еще не видел такой огромной луны! — Поль осторожно привлек жену к себе на грудь. Они были молоды, счастливы, и все вокруг было чудесно!

— А у твоего нового платья — лунный цвет! — Отец, сощурившись, глядел на дочь.

— Платье цвета луны, платье цвета солнца, плащ цвета времени! — продекламировал Поль.

— Откуда это? — Анне вдруг сделалось не по себе. Два платья и плащ! Неужели он ничего не замечает? Какими невнимательными, небрежными могут быть мужчины!

— Из какой-то сказки! Что-то из детства! Может быть, это даже Шарль Перро! — Молодой человек сохранял беспечность.

Анна подумала о том, что должна беречь этого человека, такого беспечного и любимого! Надо научиться таить свои странные чувства. Откровенность порою вредит семейным отношениям, даже мешает близости.

— В самых простых сказках иногда скрыт странный глубокий смысл! — Отец потеребил бородку, тонкую и светлую от седины. — Когда меня в четыре года посадили изучать Талмуд, я, кажется, понял именно это — странный смысл, скрытый в сверхъестественном.