В кухне Анна приготовила кофе, поставила чашки и кофейник на поднос. Потом, чуть поколебавшись, поставила блюдо с печеньем.

— Прости, Дени, я прерываю тебя… — начала Анна, входя.

— Мальчик еще не вернулся, — сказал ее отец. — Спасибо, Анна. Давайте и вправду выпьем кофе!

— Это странно, что он так долго! — Мишель прихлебнул горячий напиток и хрустнул печеньем.

— Прошло меньше десяти минут! — Катрин сняла чашку с подноса. — Возможно, он просматривает свои записи. Может быть, что-то вымарывает! — Она искоса глянула на Мишеля.

Сын не смотрел на нее.

— Если бы я была на его месте, — равнодушно начала Марин, — я бы сейчас просто собрала чемодан и убежала бы на станцию!

— Такой вариант не исключен! — Поль попытался улыбнуться дочери, но улыбка вышла болезненной.

Внезапно Катрин поднялась.

— Куда ты? — Мишель подался вперед.

Но Поль и старик прыснули. Мишель смутился и по-детски покраснел.

Анна почувствовала, что кофе обжег ей губы… Карманный фонарик Поля!.. Наверняка Катрин пошла в кладовую, она ведь знает, что там хранятся платья и накидка! Анна порывисто поставила чашку на поднос и побежала в коридор. У двери в кладовую она столкнулась с Катрин. Та молча протянула ей карманный фонарик. Анна почти выхватила его.

— Что тебе нужно, Катрин? Я — мать! И… мы ведь ничего не можем сказать! Мы ничего не знаем! — Ее несвязные слова будто ударились о молчание Катрин и сникли, повяли…

— Анна, ты ходила в кладовую! И ты поняла, что Марин надевала платье!

— Платья лежали не так, как я их уложила! Это я готова признать! Но ты… Ты уверена, что видела именно Марин?!

— Это была она!

— Ты хочешь сказать, что она — убийца?!

— Нет! Потому что она не убивала Мадлен теми способами, которыми обычно убивают. И все же она причастна к смерти Мадлен. Но объяснить я ничего не могу!

— Думаю, и Марин ничего не сможет объяснить. Она ведет себя совершенно естественно.

— Мы запутались!

— Возможно, записи Дени что-то прояснят… — В голосе Анны не было уверенности…


Они ждали уже более получаса.

— Парень сбежал! — Отец Анны улыбнулся с каким-то странным удовлетворением.

— Я иду к Барб! — Мишель уже распахивал дверь в коридор.

— Подожди! — крикнул Поль с неожиданной тревогой.

— Подождем еще, — сдержано уронила Катрин, она говорила мягко. Прошло еще минут пятнадцать…

Истошный женский вопль, полный исступленного отчаяния, протяжный, перешедший в какой-то захлебывающийся слезный вой, заставил всех вскочить.

Как были, без плащей, без зонтов, они кинулись наружу.

Дождь не переставал.

Неподалеку от дома выло, рыдало и билось странное бесформенное существо…

Это была Барб, рухнувшая на тело своего сына Дени!..

Поль и Мишель с неимоверным трудом оторвали несчастную мать от трупа сына. Она не подымалась, им пришлось волочить ее по земле…

Тем самым карманным фонариком, которым только что освещала странные ткани и портрет, Анна высветила мертвого юношу. Страшная кровавая зияющая рана почти отделяла его голову от туловища. На земле валялась коса…


Измученная ночной страшной суматохой, Анна боролась с дремотой у стола в гостиной. Катрин, Поль и Мишель были в пристройке у Барб.

Чье-то прикосновение заставило ее широко раскрыть глаза. Прикосновение было знакомым, но каким-то полузабытым. Марин робко коснулась локтя матери, почти свисающего со стола.

— Что, дочурка? — спросила Анна, усталая, убитая.

— Мама! — Марин громко шептала: — Мама, я боюсь! Я… Сейчас я шла мимо зеркала, — она с неподдельным испугом глянула на дверь, — и я… я увидела свое отражение! Но, мама!.. Я не могла его увидеть! Я еще не поравнялась с зеркалом! А отражение уже было! И это было мое лицо! Я боюсь! — Эти последние слова девочка прошептала совсем по-ребячески беззащитно.

Анна не стала успокаивать, разубеждать дочь, только усадила рядом с собой и крепко обняла… Марин прижалась к матери и снова зашептала:

— Мама! То, что случилось с Дени!.. Я ведь и раньше видела эту косу. Он скашивал траву на лужайке перед домом. Но… то, что она вдруг оказалась на его пути… вряд ли это случайно!

— Земля сильно размокла от дождя… Он наступил…

— И ты думаешь, коса поднялась и лезвие ударило его в шею? Это могло быть? Ты думаешь?

— Ах, я ничего не знаю, Марин! Пусть в этом разберется следователь!

— Мама, давай уедем! Мама!

— Солнышко! Я тоже больше всего на свете хочу уехать отсюда и никогда больше не возвращаться сюда! Но ведь сейчас нельзя! Как мы можем оставить несчастную Барб! Похороны! Приедут старшие братья Дени! — Она тихо заплакала.


Тетка Мадлен решила, что девушка должна быть похоронена на местном сельском кладбище.

— Это странно! — заметил Поль.

Он, Мишель и Анна наспех обедали. Они чувствовали, что очень проголодались, и в то же время как бы стыдились того, что не потеряли аппетит.

— Не так уж это странно! — Мишель, низко наклонясь, вытирал кусочком хлеба тарелку из-под рагу, прежде чем положить на нее сыр. — Я и не полагал, что бедную девчонку увезут в фамильный склеп! Такового, по всей видимости, не имеется!

— А впереди у нас еще похороны Дени! — Анна откинулась на спинку стула.

— А впереди у нас, — Мишель произносил почти раздельно, и очень четко, — впереди у нас — отъезд отсюда навсегда!.


Господин Буасье из местного полицейского управления пытался проанализировать ситуацию. Откровенно говоря, ему не так уж часто приходилось заниматься расследованием преступлений. В тех считанных убийствах, которыми ему довелось заниматься, расследовать было нечего: муж из ревности пырнул ножом неверную супругу; в драке пьяных поденщиков один был убит. Все ясно! Как на ладони! Но все истории в семействе Л.!

В деревне старожилы рассказывали, что когда-то эти Л. были маркизами, им принадлежал замок, который сгорел в XVIII веке! Как-то так сложилось, что титул перешел к боковой ветви. Да, эти Л. не сохранили свой титул!

Буасье ущипнул себя за ус и насвистел короткую мелодийку на мотив «Все хорошо, прекрасная маркиза!»

Допустим, смерть девчонки — самоубийство. Но зачем? Почему? Кто-то довел ее? Например, эта Катрин замечает, что ее протеже (он хмыкнул), как бы это поточнее, изменяет ей с Дени. И попреками доводит девчонку до самоубийства. Да, но как быть с мнением доктора о странности этого самоубийства? Впрочем, сельский лекарь, можно ли его считать таким уж авторитетом!

Значит, доводит до самоубийства! Так!.. А парень?.. Явно несчастный случай! Ну, попробуем мыслить логически! Дени расстроен, растерян. Ему жаль Мадлен. И, кроме того, он боится, что его заподозрят. Из-за всех этих неприятностей он забывает убрать косу. И вот — несчастный случай! Логично!..

И вдруг Буасье пришла в голову довольно странная, хотя также логичная догадка: их кто-то убрал, парня и девчонку! Но кто? Буасье вовсе не был трусом. Но сейчас у него возникло ощущение: лучше держаться от этого дела подальше! Тем более, что формально нет никаких поводов вгрызаться во все это. Безупречное чувство, инстинкт самосохранения, подсказывало, что лучше держаться подальше!..

Буасье посмотрел на лежавший на столе протокол вскрытия тела Дени и машинально вновь засвистел «Прекрасную маркизу»…

Откуда это новое ощущение, будто не он сам логически (подчеркиваю: логически!) решил, что надо держаться подальше, а кто-то ему это внушает, грубо вбивает в голову?

Нет, чушь! С этой семейкой Л. можно сойти с ума!

— Все хорошо, прекрасная маркиза!.. Все хорошо, все хорошо!..


Тетка Мадлен, худая, высокая, в длинном черном платье, в шляпке с густой темной вуалью, казалось, явилась из монастыря XVII века, с его понятиями о чувстве долга и стойкости духа.

Она отказалась ночевать в доме, где гостила покойная племянница, и остановилась в небольшой местной гостиничке.

Мишелю, отправленному к ней «для переговоров», она явно и твердо дала понять, что не желает присутствия кого-либо из его семьи на похоронах Мадлен. Никто, впрочем, не обиделся. Все сочли, что этой женщине вполне могут быть неприятны люди, как бы не сумевшие уберечь ее молодую родственницу.

На следующий день хоронили Дени. Отчаянный плач его матери, молчаливое горе старших братьев. Они сказали Анне, что на время увезут мать. Анна удивилась деликатности этих простых людей. Они извинились перед ней за то, что ей теперь придется самой справляться с домашним хозяйством.

В церкви служили мессу. Заплаканную Барб под руки повели, усадили в скромный автомобиль Поля. С ней сели оба ее старших сына. Поль повез их всех на станцию.


— Мама! Мишель! Я хочу вам что-то сказать! Идемте! — Марин тянула за руку Анну в черном платье. — Это важно! Я знаю, что это важно!

Девочка тащила их за руки на дальний конец лужайки перед домом. Она казалась очень возбужденной, и это не нравилось ее матери и брату.

— Не надо так возбуждаться, Марин. Успокойся! Ну вот, дальше мы не пойдем! Говори! Что ты хочешь нам сказать?

— Я хочу сказать о тетрадке! О тех записях Дени! — Она сглотнула. — Ведь он не смог принести эту тетрадку! Но она, конечно, существует! А вдруг Барб увезла ее! Нам надо обязательно найти эту тетрадку! Мишель! У тебя есть ключ, мама? Надо обязательно найти! Может быть, тогда мы все поймем!

— Успокойся, Марин! — Мать осторожно пригладила растрепанные волосы дочери.

— Она права! — сказал Мишель. — Я и сам удивляюсь, как мы могли забыть! Хотя, впрочем, смерть — это такая скверная штука!.. Они не увезли вещи Дени. Я думаю, что найду эту тетрадь. Но, конечно, нам нужен ключ!