— Ты сильно усложняешь и наше, и свое положение, дружище, — произнес громила. — Либо ты теряешь лицо, либо мы.

— Послушайте, — вздохнул Дэмиен. — Как мне все надоело! И я хочу, чтобы мое лицо оставалось таким, как оно есть. Я уже устал от всего этого. Вконец измотан. Мне надо успеть на самолет. В самом деле надо, потому что я хочу поскорее добраться домой. Ладно, берите утку. — Он оттолкнул сумку с Дональдом от себя. — Бог с вами, берите. Берите. Берите. Теперь я могу выйти?

Громила, казалось, был озадачен. Дядя Нунцио пожал плечами. Громила вышел из машины, и Дэмиен смог расправить плечи.

— Не могу сказать, что рад был встрече с вами, — обратился Дэмиен к дяде Нунцио. — У Марты, оказывается, чрезвычайно своеобразные связи. Желаю удачи вам и моему селезню.

Громила встал у двери машины. Дэмиен вылез из нее, выпрямляясь и стараясь сохранить все достоинство, на которое был способен в этот момент, что было непросто, учитывая, что ноги у него дрожали, как та мягкая игрушечная спираль, которой занимают праздные руки.

— Заботьтесь о нем, — Дэмиен протянул руку и потрепал селезня по голове. — Его зовут Дональд.

Дональд жалобно крякнул. Громила, казалось, был растроган до слез. Дэмиен закусил трясущуюся губу. Наклонился к портпледу:

— Прощай, сынок…

И с быстротой, которой мог бы гордиться и сам знаменитый бейсболист Уилл Карлинг, Дэмиен выхватил сумку из сжимавшей ее руки ошеломленного громилы и бросился наутек, лавируя между автомобилями, истошно вопившими своими сиренами. Им в ответ завопил и Дональд. Дэмиен бросил взгляд назад и засмеялся, увидев, что люди дяди Нунцио, бросившиеся в погоню за ним, по счастью, были отрезаны от него непрерывным потоком желтых такси, двигавшихся друг за другом вплотную. И кто это сказал, что, когда помощь нужнее всего, ничто вам не поможет!

Все, что ему нужно было теперь сделать, это продумать, как пронести Дональда через таможню, а сейчас это представлялось делом непростым.

Глава 53

Джози уже вспомнила мать, отца, сестру, брата, дядю, тетю, да и вообще всех тех, кого вспоминают, страдая от похмелья. Она провалялась в постели целых полчаса, стараясь придать комнате неподвижность и мобилизуя все свое мужество, чтобы наконец найти силы и встать.

И вот теперь она стояла под душем, закрыв глаза и чуть покачиваясь, давая потоку омыть свое бренное тело и воплощая собой то, что так ярко живописуют агенты по продаже противопохмельных препаратов, стараясь всучить свой товар.

Но и по мере того как она трезвела, кошмар вчерашних событий вовсе не становился слабее. Она подумала, где сейчас может быть Марта и сколько времени потребуется ее отцу, чтобы найти и убить ее. Ей вдруг до боли захотелось позвонить Лавинии — настолько сильно ранило ее душу то, что произошло вчера. Джози вдруг показалось, что в этом большом городе успокоить ее не сможет ничто, кроме материнской любви. Но вспомнив, что минут пятнадцать придется выслушивать околомедицинские поучения матери по поводу ее теперешнего состояния, она сочла за лучшее остаться с этим состоянием наедине.

Закрыв краны, она завернулась в теплое пушистое полотенце, стерла пар с зеркала и посмотрела в него долгим, придирчивым взглядом. Никогда не видела она таких красных, налитых кровью глаз, разве что у Тома Круза в фильме «Интервью с вампиром». Ужаснувшись, Джози прошлепала обратно в комнату. В этом помещении в безнадежной битве за первенство сцепились кондиционер и радиатор центрального отопления, и результатом этого противостояния был воздух почти уличной температуры, обильно насыщенный пылью. Дышать этим удушающим, бескислородным составом было почти невозможно, но, как и всюду в Нью-Йорке, окна спальни были плотно закрыты на замки и наглухо забиты гвоздями.

Внизу шевелился город, и это движение, еще сонное в утро выходного дня, не тормошило, как обычно, обитателей Большого Яблока, а скорее лишь слегка подталкивало, заставляя просыпаться и приступать к своим воскресным делам. Где-то внизу начинает свой новый день и Мэт Джарвис. Она отодвинула шторы и посмотрела в окно. Может быть, стоит его поискать? Если она поднапряжется, может быть, ей удастся вспомнить, где его гостиница? За два квартала от нее или за десять? Бог его знает. Вероятно, эта информация выпала из ее сознания, посчитавшего такие сведения несущественными в сравнении с тем, что пришлось переработать серому веществу за последние сорок восемь часов. Да стоит ли вообще Мэт такого внимания с ее стороны? Может быть, он уже закончил свои интервью и вернулся в Лондон. Об этом она никогда не узнает.

Солнце предприняло отважную попытку согреть своими нежными розоватыми лучами бетонную серость холодного рассвета. Бессмысленно сидеть здесь в свой последний день пребывания в США и кукситься из-за неудач. Завтра — уже так скоро! — она вернется в свою кэмденскую глушь и вновь примется разжевывать учащимся захватывающе-завлекательную тягомотину информационных технологий. Нет, ей надо выбраться в город, глотнуть хотя бы относительно свежего воздуха и постараться получить максимум удовольствия от оставшегося времени.

Джози взяла номер «Что и где в Нью-Йорке» и пробежала глазами до отказа забитые информацией страницы с перечнем всевозможных развлечений. «Воскресная евангельская служба в Гарлеме» — слишком много пения, шума и оживления. «Завтраки и обеды у Лолы» — еда, газы и колики, обещание больше не есть никогда в жизни. «Подъем на Вершину Мира» — тащиться на верхушку небоскреба! Ноги ей еще пригодятся. Так, так, так. Вот, нашла. Ее глаза, красные, будто песком засыпанные, сделали попытку загореться от радости. «Велосипеды напрокат», — говорилось в этом объявлении. Джози сама себе улыбнулась, и кожа на лице от этого заболела. Где, как не в Центральном парке, зеленом и полном жизни, в этих легких города, можно выветрить похмелье из своих собственных, особенно если нагрузить ноги вращением педалей.


Холли кидалась в него фруктами, целясь в голову. А ведь Мэт сделал все, что мог, чтобы уйти от нее по-хорошему, шутил и старался поднять ей настроение, успокоить, утешить, вселить жизнерадостность, льстил ей, всячески давал понять, что она ему не чужая. Фактически, пока он одевался, ему пришлось пережить всю гамму эмоций, связанных с «неприятным положением», но ничто не смогло выудить Холли из-под туго натянутой простыни и одеяла, под которыми она молча скрылась от его глаз. Против чего он, в сущности, и не возражал, потому что в противном случае ему не удалось бы сохранить достоинство, надевая носки.

Но когда он уже был на улице, ситуация вдруг изменилась. Холли настежь распахнула окно комнаты и обрушила на него град абрикосов, киви, апельсинов и даже маленьких сладких бананчиков, таких вкусных и таких мягких, что даже при желании вернуть их было уже невозможно. Это фруктометание сопровождалось полным набором эпитетов из серии «ублюдок дерьмовый». Когда Холли предложила сделать на завтрак фруктовый салат, Мэт и не предполагал, что фруктам может быть найдено такое вот применение. И, уворачиваясь от обстрела снарядами, начиненными витамином С, он вдруг подумал, что ведь никто из соседей не проявил к происходившему ни малейшего интереса. Возможно, обитатели этой улицы уже привыкли к тому, что Холли в запальчивости имеет обыкновение забрасывать уходящих от нее мужчин тропическими плодами. А возможно, в Нью-Йорке с этого начинается каждое воскресное утро. Наконец он вышел из зоны досягаемости, и Холли громко захлопнула окно, бросив ему вслед прощальное: «Пошел в задницу!» — из чего следовало, что ранний уход Мэта вовсе не входил в ее планы.

Что же теперь?

Мэт позавтракал в чадной закусочной — свои блины он съел в гордом одиночестве — и стоял в переулке, размышляя, как лучше заполнить зияющую пустоту последнего своего дня в Большом Яблоке. Можно пройтись до гостиницы окружным путем, заплатить по счету, а там уже решать, что делать дальше. Тело у него болело от пережитых столкновений и стычек, и больше всего ему хотелось лечь в постель и поспать. Желательно одному.

Легкий ветерок взъерошил ему волосы, от чего под ними заболела кожа, и Мэту вдруг пришло в голову, что выглядит он, наверное, хуже некуда — во всяком случае, чувствовал он себя именно так. Проведя рукой по подбородку, он ощупал вполне ощутимую щетину, которая, без сомнения, уже темнела на бледной сухой коже его одутловатого после перенесенных излишеств лица. Хорош, нечего сказать! Неудивительно, что Холли предпочла не высовываться из-под одеяла.

Прогулка пойдет ему на пользу. На свежем воздухе из его изможденного мозга выветрятся остатки шампанского и текилы. К тому же ему нужно подумать о Холли, о том, почему он сумел так все испортить. Ему нужно подумать и о Джози, о том, почему он все испортил и с ней.

С Холли положение можно хоть как-то поправить. Когда он вернется в Англию, он пошлет ей цветы, коробку конфет, может быть, новые туфли от Джимми Чу взамен тех, со сломанным по его вине каблуком, и, может быть, даже фрукты — взамен израсходованных на его обстрел. Возможно, это покажется ей забавным и она простит его, а он напишет хвалебную статью, в которой сравнит восходящих к высотам звездной славы «Крутоголовых» с покойным Джоном Ленноном, хотя его душа всеми своими фибрами противится такому сравнению с гениальным музыкантом. Он скорее предпочел бы застрять в лифте часов на пять с каким-нибудь дуболомом вроде Деса О’Коннора, чем еще хоть раз взглянуть на это коллективное убожество, на этих отщепенцев от музыки — Джастина, Тайрона, Бобби и Стига, то бишь на «Крутоголовых». И будь у него Джози, он никогда бы не пошел на это.

Мэт поднял глаза к безбрежным небесным далям над головой. Неяркое зимнее солнце все же сумело прогнать утреннюю серость, и небо сияло ясной лазурью. Джози ведь тоже где-то под этим небом, и он обязательно найдет ее. Так или иначе, но найдет. Даже если это станет последним, что он сделает в жизни.