— Я уверена, что они знали о твоих чувствах, Валентин. Ты был их младшим братом, а каждая девочка знает, что, если мальчик пристает, значит, любит. Это проверенный жизнью факт.

— И все-таки я должен был сказать, что любил их. — В глазах Валентина загорелись странные огоньки, и сердце Вероники сжалось.

Слишком хорошо ей был знаком этот взгляд. Много раз за последние восемь одиноких лет в ее взгляде можно было бы тоже прочитать эти чувства — тоска, одиночество, раскаяние.

Их взгляды встретились, невидимые единение и понимание возникли между ними. Валентин знал, каково жить своей собственной жизнью — полтора столетия без друзей и семьи. Только думы о прошлом и о том, что все могло бы сложиться иначе.

Вероника вспомнила отца и та горькую разлуку.

— У тебя печальный вид, — сказал Валентин. — Что случилось?

— Ничего, — ответила Вероника и заморгала, пытаясь высушить внезапные слезы. — Эта чепуха заставляет меня плакать.

— Мои чувства раз в сто печальнее твоих, но глаза у меня остаются сухими. — Валентин провел пальцем по щеке девушки, и она закрыла глаза, молча благодаря за его заботливый уход, участие и искренность.

«Это все лекарство от простуды», — подумала Вероника. Она почувствовала внезапное желание зарыдать и броситься в объятия Валентина.

— О чем ты задумалась?

Девушка шмыгнула носом:

— О моем отце.

— Расскажи мне о нем, милая.

И Вероника рассказала ему о своем отце, сама не зная почему. Она ни с кем, включая и Дэнни, не говорила о своем отце. Но Валентин был другим — он был родственной душой и понимал ее.

«Лекарство от простуды, — напомнила себе девушка, — снадобье…»

Она ухватилась за последнее объяснение и рассказала Валентину о своей жизни в доме сторонника старых традиций, где для нее были установлены весьма строгие правила. Вероника призналась, что в этом доме она никогда не чувствовала себя человеком из-за суровых ограничений, обусловленных взглядами отца на роль женщин. Девушка рассказала Валентину и о нескольких своих свиданиях в старших классах средней школы, о милых и опрятных мальчиках, выбранных отцом, о своей помолвке с Раймондом.

— Я никогда не забуду выражения на лице отца в тот момент, когда священник спросил меня, согласна ли я взять в мужья Раймонда, и услышал в ответ «нет». — Она закрыла глаза, и снова вспомнила потрясенного отца, его гнев и разочарование. Эти чувства были тщательно скрыты под суровой маской, когда он завел ее в покои священника.

Вероника попыталась объяснить свои чувства, чтобы отец понял ее, но он был слишком сердит и слишком упорствовал в своих убеждениях. А потом он сказал свои последние слова, которые окончательно испортили их отношения:

«Если ты уйдешь отсюда, то ты мне больше не дочь, Вероника Пэрриш. Ты мне больше Не дочь!»

— И я уехала из дома, — закончила девушка свой рассказ. — Я уехала, потому что не любила Раймонда, потому что мой отец меня не понял и, что больше всего убивало меня, ему было наплевать на мои чувства. Он хотел, чтобы я в любом случае вышла за Раймонда.

— Выйти замуж за человека, которого ты не любила? — Валентин пробормотал несколько цветистых фраз по-французски. — Нет, ты просто не могла так поступить.

— Я понимаю. Но меня всегда интересовало: если бы я в последний раз попыталась все объяснить отцу, то может быть — просто может быть, — он взял бы свои слова обратно и события развивались бы иначе?

— Может, да, — согласился Валентин, — а может, и нет.

Вероника шмыгнула носом — Скорее всего нет. Все мои рыдания и просьбы ни к чему не привели, они только укрепили его решимость и доказали ему, что он прав. Это женщины руководствуются чувствами, а мужчины нет.

— Я мог бы поспорить с тобой насчет этого, милая.

Несколько раз в своих действиях я определенно руководствовался только своими чувствами.

Это замечание вызвало у нее улыбку.

— Постараться триста шестьдесят девять раз — это не чувства, Валентин Тремейн. Это — гормоны. — Улыбка исчезла с лица Вероники. — Я говорю о нашей внутренней сущности. Мой отец верит, что женщины думают сердцем. а мужчины — головой.

— Возможно, он в известной мере прав. Но я считаю, что самым счастливым будет тот человек, который сумеет сочетать в себе и то и другое. Кто не испугается поступать в соответствии со своими чувствами, хотя сможет и хорошенько подумать, прежде чем что-то сделать.

— Например, как призрак известного любовника, который предлагает уроки любви, но отказывает в простом прикосновении?

— За этот поступок пришлось бы жестоко расплатиться, — сказал Валентин, нахмурившись.

— Как бы не так! — Вероника снова откинулась на подушку, закрыла глаза, и в комнате на долгое время повисла томительная тишина.

— И все-таки ты правильно поступила. — сказал наконец Валентин. Его искренние слова успокаивали.

Родственная душа.

Душа — это самое подходящее слово, напомнила себе девушка, борясь с чувством, которое влекло ее к Валентину. Она боролась с тем, что было гораздо более сильным. чем просто физическая страсть, более сильным…

Это просто призрак, и он не принадлежит ей. Он связан с кроватью — с ее кроватью.

Поэтому формально он тоже принадлежал Веронике.

Эта мысль обрадовала ее гораздо сильнее, чем следовало бы.

Девушка подавила еще один зевок: ее охватила странная леность. Вероника уставилась на свой рюкзак, чтобы хоть как-то отвлечься от сидящего рядом мужчины.

— Почему бы тебе не подать мне учебник? Если я должна находиться в кровати, то мне следует рационально использовать это время.

— Тебе нужно спать.

— Я уже спала.

— Ты болеешь.

— Я чувствую себя лучше. — Горло уже не жгло, а голова… стук в висках значительно ослаб и превратился в тиканье, он чувствовался только в тот момент, когда Вероника широко открывала глаза.

А если не открывать их совсем, она чувствовала себя довольно сносно.

— Ты отдыхала всего несколько часов, — заметил Валентин.

— Двадцать четыре, — возразила девушка и снова зевнула, прищурившись от яркого света лампы на ночном столике.

Так было гораздо лучше — не так ярко. — Не существует еще такой простуды, которая сможет одолеть меня. Я как зайчик из рекламы батареек «Энерджайзер»: продолжаю работать, работать и… работать… — Слова затихли, мышцы Вероники расслабились, и тепло постели усыпило ее.

Или, может быть, это сделало присутствие Валентина, сидевшего рядом с девушкой, или его пальцы, убравшие волосы с ее лба. А может быть, это сделал его низкий, раскатистый голос, которым он рассказывал Веронике о проказливом маленьком мальчике и его ручной лягушке, наводившей ужас на пятерых старших сестер.

Так или иначе, но глаза девушки закрылись, и она провалилась в глубокий, спокойный сон.

Это было самое лучшее из всего, что сделала Вероника Пэрриш за долгое, долгое время. Она впервые вслух рассказала о своем страхе, который преследовал ее глубокой ночью, и о своем раскаянии. Теперь девушка была абсолютно спокойна.

Вероника открыла глаза, как только первые лучи солнечного света просочились сквозь занавески. Бросив быстрый взгляд на часы, девушка улыбнулась. В это раннее утро Вероника определенно чувствовала себя лучше, и у нее была уйма времени, чтобы сделать то, что она задумала.

Приняв душ и переодевшись, девушка съела тарелка каши, два тоста, выпила сока, кофе и две баночки диет-соды. Пища восстановит силы, а кофеин приведет Веронику в состояние, близкое к нормальному. После этого она будет готова к проведению поисков в родном городе Валентина. У нее было достаточно времени, чтобы совершить двухчасовую поездку, попробовать найти что-нибудь и вернуться назад в Лафайетт к запланированному ленчу с Дженни. Потом ее еще ждет вечерняя смена в библиотеке.

А если она чуть запоздает…

Ладно, Вероника сможет потом возместить это время.

Она обязана Валентину своим выздоровлением, он выслушал ее и позаботился о ней.

Девушка принялась мыть и убирать посуду после завтрака, затем повернулась, чтобы отыскать свой рюкзак, и ее взгляд упал на кровать.

Луч света проникал сквозь шторы и падал на белые простыни под углом, очерчивая фигуру человека на постели — туманный, радужный силуэт мужчины.

Валентин.

Он был великолепен в своей обнаженной красе — отличный экземпляр мужчины. Отличная возможность для Вероники познакомиться с мужским телом.

Несмотря на прозрачность тела Валентина, свет падал под таким углом, что девушка могла разглядеть его полностью — от пышной копны волос на голове до больших ступней, заканчивающихся длинными загорелыми пальцами.

Вероника рванулась к нему; правда, этот порыв объяснялся вовсе не тягой к знаниям Мадам Икс. Он объяснялся собственным внезапным желанием Вероники прикоснуться к Валентину, провести ладонями по его широкой груди и почувствовать под своими пальцами волосы, тугие мышцы, силу.

Она прикоснулась к прозрачной фигуре там, где было плечо. Девушка не почувствовала привычного теплого тела, как в ту первую ночь, когда Валентин впервые появился перед ней. В ту ночь его вибрирующее тепло пощипывало кожу Вероники, оно пульсировало в ее теле, начиная с кончиков пальцев, в результате чего через некоторое время девушка задрожала — мучительно и страстно.

Теперь же от прикосновения ее пальцев задрожал призрак, причем так же сильно, как сама Вероника в ту памятную ночь.

Валентин не открывал глаз, но Вероника знала, что он чувствует ее прикосновение. Его мускулы напряглись и запульсировали, он тяжело задышал ртом, и девушка более усердно приступила к своим исследованиям. Ее пальцы с длинными ногтями скользнули по животу Валентина, а потом еще ниже, к шелковистым волосам, окружающим его мужское достоинство.

Мужское достоинство?

Пенис Валентина высоко поднялся, подергиваясь по мере приближения руки Вероники. Когда рука девушки была совсем близко от трепещущей мужской плоти, ее щеки запылали, но внезапное желание прикоснуться к ней пересилило стыд.