…Все как всегда. Наш разговор окончательно скатывается в спокойно-вежливое русло, в непринужденный обмен информацией. Просто в болото! Мы увязаем в этом русле от встречи к встрече, от фразы к фразе. Неужели все, что осталось у Стива ко мне, – это одна спокойная вежливость? А у меня к нему?.. Да тоже! Да! Нет… Но он так старательно истребляет во мне последние остатки чувства…

А что он, по-твоему, должен сделать? Свернуть по первой попавшейся дорожке в лес, запереть машину и повалить меня на сиденье!.. Ты же, дорогая моя, стремительно теряешь человеческий облик. И превращаешься в самку. В самку без самца!

Я внимательно разглядываю красивые, холеные руки Стива, в спокойной безмятежности лежащие на руле, и пытаюсь представить, как этими руками он будет рвать пуговицы на моей блузке, и от волнения мне становится нехорошо. Я напрягаюсь – любыми средствами мне необходимо справиться с собой, делаю глубокий вздох с таким звуком, как будто бы Стив уже свернул с шоссе в лес: мой вздох больше походит на стон оргазма.

– Алла, что ты? Устала от дороги? Я сейчас машину остановлю!

– Не беспокойся и, пожалуйста, продолжай. Как ты интересно рассказываешь!.. Его жена калмычка? Надо же! А калмыки – это изначально племя кочующих китайцев? С ума сойти! Вот никогда бы не сказала. А как ее зовут?.. Катя? Неинтересно… У калмыков что, русские имена, или она сменила имя, когда покрестилась?.. Не знаешь… И у детей имена русские? Иван, Николай, Алексей – да сколько же их всего? Пятеро?.. А на кого они похожи?.. На нее? С такими именами?!

Смеюсь. Громко, заразительно, правдоподобно… Чтоб он ничего не думал. А то еще, не дай бог, из вежливости завернет в лес.

Такое у нас с ним было однажды…

В тот, в наш самый последний день, в машине Стив рвал на мне застежки и «молнии», рвался к моему телу и просил выйти за него замуж. А я чувствовала себя зачарованной, потому что именно тогда, в машине, вдруг до конца поняла, что Стив и есть тот самый человек, о котором я мечтала с юности. Да что там с юности, с младенчества, с детского сада! Едва я стала осознавать себя, как сразу же начала мечтать о нем…

Стив тогда все-таки сумел вовремя образумиться – мы вышли из машины и поднялись ко мне. Но в спальне произошло неизбежное – Стив умудрился порвать мою сиреневую атласную юбку. Правда, ему это было глубоко безразлично. В тот вечер он рвался завладеть моим телом, вписать в мой паспорт свою фамилию, говорить обо мне со мной, надо мной смеяться, баловать меня, ругать и прощать… А я – я, наверное, страстно желала, чтобы это все со мной совершалось.

И когда страсти немного улеглись, он стал рассказывать мне, какая я есть на самом деле – смешная и беззащитная, но очень хитрая и со своим сводом моральных правил, от которых я не отступлюсь даже под страхом смерти; красивая, и желанная, и противоречивая, и какая-то еще… нескончаемая, одним словом. Такая, с какой ему никогда-никогда не будет скучно…

– Ты только представь: пять детей, по виду совершенных азиатов с русскими именами.

– Здорово! Представляю… А как же, интересно, Катя управляется с этой оравой?

– Да когда как. Я бы сказал, с переменным успехом. Мне, во всяком случае, довелось быть свидетелем некоторых довольно неловких сцен… Хотя ты знаешь, сколько лет старшему, Ивану?.. Пятнадцать!.. В Москве дети время проводят в основном с няней.

– Что, и пятнадцатилетний Иван – тоже?

– Не знаю. Наверное, нет. Кстати, осенью родители собираются послать его в Кембридж.

– А торговля иконами, я так смотрю, не самый убыточный в мире бизнес.

– Здесь ведь не только иконы. Катя – известный в Москве психоаналитик. У нее тоже крутая клиентура.

– Что значит тоже?

– Как и у Андрея.

– Так Андрей же занимается украшением церквей. То есть храмов. Его клиенты – священники!

– Священники скорее заказчики. А чтобы расплатиться с башляевской мастерской, большинство из них прибегает к помощи спонсоров. Вот и я решил пополнить их ряды.

– Что ты решил пополнить?

– Ряды спонсоров. Заплатить за иконостас в храме во имя архангела Михаила в селе Ново-Никольское.

– Ничего себе!

– Мы сейчас едем в этот храм.

– А ты говорил: в мастерскую.

– В мастерскую – потом. Сначала в храм, к отцу Стефану Кручине.

– Надо же отец – тезка твой!.. Господи, Стив, а зачем тебе это? Такие деньги тратить на церковь… Ты извини, я просто не понимаю. Правда.

– Видишь ли, расходы такого характера – это своего рода пиар.

– Реклама?

– Я таким образом – через эти пожертвования – декларирую свой финансовый и общественный статус.

– Что это значит?

– Что у меня, во-первых, есть деньги, а во-вторых, что я их вкладываю в социально значимые проекты.

– Ты считаешь иконостас социально значимым проектом?

– По нашим временам очень даже значимым! Не секрет, что возрождение России в нашем обществе ассоциируют с возрождением православной церкви. Эта идея безумно популярна, ее на разных уровнях высказывают, и вот поэтому…

Я перебила его рассмеявшись:

– Стив, ну можешь ты не играть хотя бы передо мной? Ты так говоришь – как будто на пресс-конференции!

Он что-то ответил мне, тоже со смехом. Я не расслышала – мне показалось, что сейчас он все-таки свернет с трассы в лес. И он действительно свернул – на пыльную грунтовую дорогу, ведущую в деревню Ново-Никольское.

– Ты лучше подожди у ворот, – попросил Стив. – Я недолго.

– Как хочешь.

– Не обижайся. Просто ты так одета… как для загородной прогулки, а отец Стефан, говорят, строгих правил.

– Я подожду тебя, где ты скажешь. Но неужели мнение отца Стефана до такой степени важно для тебя?

– Не в том дело. Просто, если он будет плохо обо мне думать, все отстежки полетят псу под хвост. А у меня, как ты понимаешь, задача прямо противоположная.

Выйдя из машины, я послушно направилась к скамеечке у ограды храма, а Стив энергично зашагал вдоль серого оштукатуренного здания, которое больше смахивало на какую-нибудь средневековую купальню, или амбар, или мануфактуру – прародительницу фабрики, одним словом, на что-то из области феодального хозяйства, но было, по всей видимости, все-таки храмом во имя архангела Михаила. В этом я окончательно убедилась, заметив пристроенную к торцевой стороне здания колокольню, которую венчал пряничный, с золотыми звездами купол. Купол был очень кстати – без него колокольня ассоциировалась бы скорее с многократно увеличенной в диаметре трубой крематория.

«Похоже, обитатели Ново-Никольского не страдают от избытка эстетического чувства!» Произнеся про себя этот вердикт, я уселась на скамью у ограды храма, блаженно вытянула ноги и занялась ожиданием Стива.

«Протяну ноги в хорошие руки», – пошутил кто-то из наших за ужином в ресторане. От нечего делать я представила, как протяну мои нескончаемые ноги, обутые в серые замшевые сапоги, в руки Стиву. Сапоги, говоря между нами, лучше снять – остаться в серых капри, открывающих стройные икры и тонкие щиколотки. Но и капри ради такого случая можно было бы скинуть. Лучше просто: мои голые ноги в его потрясающей красоты руки!

Ежу понятно: самой давным-давно пора разруливать ситуацию! Довольно тянуть – ждать, мямлить, ходить вокруг да около! Надо просто взять и протянуть ноги. Благодаря этому моему жесту мы вернемся в точку, которую принудительно покинули год назад. В точку любви, полного понимания и безмятежного счастья.

Мне стало весело: сложнейшая в мире проблема обретала вдруг самое непритязательное решение. Простое и единственно верное. Вообще-то по жизни я привыкла рассуждать критически, но сейчас мне трудно было усомниться в предстоящем успехе. Что-то мешало. Может быть, апрельское солнышко и предательски звенящий весенний воздух? Не знаю…

От столь интересных и полезных размышлений меня отвлек пронзительный женский крик.

– Тысячу! Это на всех тысячу дали! Ну-ка давай сюда! Чево это…

– Да какую тысячу?! Полтинник…

Я обернулась и увидела Стива, возвращающегося назад вдоль серого здания. У него был усталый, немного расстроенный вид. Забыв о предосторожностях, я поспешила ему навстречу.

– Стив! Дорогой! Ты из-за чего-то расстроен?

– Иди к машине, Алена. Обсудим по пути.

Алена! Давно он так не называл меня. Я еще раз украдкой взглянула на Стива.

…Хорошо бы не только ноги, но руки, и шею. Спрятать лицо у него в ладонях, и пусть он иногда наклоняется и целует меня в затылок. А я буду сидеть замерев…

– Хочешь, я поведу машину? Мне кажется, ты устал.

– Я не устал.

– Огорчился?

– Немного.

– А с какой стати, позволь узнать, ты жертвуешь тысячи деревенским нищим? – Не дожидаясь специального приглашения, я шлепнулась на водительское место. – Уж не думаешь ли ты, что и об этом красивом жесте станут писать в средствах массовой информации?

– Алла, осторожнее! Сама видишь, какие здесь дороги… Да не жертвовал я никаких тысяч! Им вообще деньги жертвовать грех – напьются, бедняги. До положения риз налакаются.

– А как насчет отца Стефана? Он соблаговолил принять пожертвования? Или его смутил твой нравственный облик? А может, физический?

– Да нет, вроде пока ничего…

Действительно, оказалось, что Стив не первый желающий оказать материальную помощь отцу Стефану Кручине, настоятелю храма во имя архангела Михаила. До него порывались многие. Только отец Стефан не ленился и всякий раз наводил справки о гипотетических спонсорах. И получал неутешительные ответы. Криминальное прошлое, бегство от налогов, причастность к теневой экономике и громким политическим скандалам, сомнительные связи… А последний спонсор – предприниматель из близлежащего городка, – еще хуже – дерзнул иметь собственное представление об образе архангела Михаила. Бизнесмен в пух и прах раскритиковал икону, созданную башляевскими богомазами. Те обиделись. Отец Стефан оказался между двух огней и без иконостаса.