Изабель Лосада - В поисках Совершенства

Я наделена безмерным любопытством. Я хочу выяснить, как можно ежедневно чувствовать себя безрассудно счастливой. Вам встречались такие люди, которые постоянно излучают радостный оптимизм, что бы с ними ни случалось? Они отвратительны, правда? Так вот, я хочу стать одной из них.

Я говорю сейчас не о тех, что кажутся весельчаками, но стоит вам провести в их обществе больше десяти секунд, и появляется мысль, что на самом деле они находятся в глубочайшей депрессии. И не о так называемых «довольных» (мой бывший муж был очень «довольным» человеком). По мне, уж лучше отчаяние, чем это пресное ощущение вечного удовлетворения.

Я хочу понять, как жить полной, насыщенной, радостной, непосредственной жизнью. Такова моя задача. Просветление.

Скажу сразу: своей цели я не достигла до сих пор.

Мое рождение стало результатом любовной интрижки в Париже. Отец, насколько я понимаю, был испанским дипломатом, и теперь вам известно о нем ровно столько же, сколько мне самой. Мне приятно думать, что испанская кровь придает мне экзотическую загадочность. От отца мне досталась кожа, мгновенно покрывающаяся на солнце загаром, и жизнь как таковая, за что я ему весьма признательна. Но если бы вас выбрали на его роль в фильме моей жизни, ваша актерская карьеpa вряд ли бы задалась. Моя мама работала секретарем-переводчиком, и когда он отказался жениться на ней, она улетела в Америку, чтобы дать мне возможность получить американское гражданство и паспорт, и вернулась в Англию, когда мне было уже шесть лет. Думаю, ее собственная мать слегка удивилась, узнав о факте моего существования. Мать дала мне фамилию отца, и хотя у меня нет на нее законных прав, это не помешало мне носить ее всю свою жизнь. Уже интересно, правда?

Но моя книжка будет не из тех, в которых можно прочитать всю историю детства автора. Это краткая версия. Я жила в доме своей бабушки, а мама приходила ко мне в гости по выходным. Бабушки, по традиции, дают тебе все, чего ни пожелаешь, и моя свято придерживалась традиций. Она внушила мне, что мир вращается вокруг моей персоны, и все, чего я хочу, вполне может стать моим. К тому моменту, как мама спохватилась, мне исполнилось пять лет, и я была безобразно избалованным ребенком. Мне никто ни разу не сказал «нет». Прекрасное начало.

Я уже тогда была многообещающе непоседлива, поэтому матушка отправила меня в школу актерского мастерства. Видели таких страшненьких детишек, прыгающих по школьной сцене? Так вот, я была одной из них. Улыбалась в камеру, пела и плясала в театрах, но при этом, как ни крути, была совершенно безнадежна. Ко времени, когда я стала подростком, контингент в нашей школе на девяносто восемь процентов был женским, но даже тогда мальчики, возжелавшие учиться балету, не относились к категории желанных кавалеров. Вне школы я училась ставить палатку и пела вдохновляющие песни в компании девочек-скаутов. А еще однажды я видела схематичное изображение пениса в кабинете биологии. Я практически ни разу толком не общалась с обладателем сей детали анатомии.

Но я выросла человеком несгибаемым, что пошло только на пользу, потому что, когда мне исполнилось восемнадцать, умерла мама, а на следующий год бабушка отправилась следом за ней. Вообще, похоже, все мои родственники неосмотрительно предпочитают мир горний миру сущему. Мама, бабушка, дедушка, тетки, дядья, – даже отец, которого я ни разу в жизни не видела. Когда я, в конце концов, отправилась на его поиски, то обнаружила, что и он скрылся в высших духовных сферах. А мои братья и сестры были настолько нелюбезны, что даже не потрудились родиться на свет. Довольно обнадеживающе иметь в качестве семьи бесплотных духов, но они и при жизни мало что довели до конца.

Разумеется, вскоре я встретила мужчину и, ведомая огромным жизненным опытом девятнадцатилетней непоседы, позволила ему переехать ко мне. Не думаю, что я ему особо нравилась, и не уверена, что он нравился мне, но почему-то тогда мы этого не замечали. Он был двадцативосьмилетним сексуальным красавчиком, но при этом курил трубку, ходил в тапочках и смотрел по телевизору крикет, и неожиданно я поняла, что рановато начала входить в роль пожилой супруги восьмидесятилетнего джентльмена. А он, само собой, глубоко разочаровался во мне. Я не умела готовить, я не умела убираться в доме и, что самое чудовищное, мне все было интересно.

Я начала работать актрисой. Лето проходило на Эдинбургском фестивале, где я появлялась в серьезном спектакле в полумраке заднего плана. На Рождество я участвовала в пантомимах; я даже могу похвастаться сыгранной в «Джеке в Стране Чудес» ролью Боба, а в спектакле «Аладдин» – ролью Шарон. В некоторые годы у меня даже появлялась подработка в промежутке между летом и Рождеством. Но в эти периоды я работала исключительно для удовольствия.

Мужчина в доме желал легкой жизни, чтобы спокойно смотреть футбол, а мне вечно хотелось что-то делать. Я могла читать книгу и вдруг выкрикнуть:

– Ух ты! Вот послушай! – Я – в который уже раз – обнаруживала мысль, которая меняла все в корне.

– Ммм? – мычал он, изображая заинтересованность и пытаясь оторваться от экрана, на котором Англию натягивала команда Вест-Индии.

Я говорила:

– Герман Гессе пишет: «Счастье – это «как», а не «что», талант, а не предмет». Правда же, восхитительно!

Он смотрел на меня, недоумевая, почему я так много болтаю и не входит ли в мои планы – хоть иногда – приготовление еды. Меня ни разу нельзя было обвинить в создании таких вещей, как «обед» или «ужин»: если я чувствовала голод, я съедала какой-нибудь фрукт. Он же был родом из Йоркшира и привык видеть на тарелке нечто горячее и мертвое через равные отрезки времени.

Я никогда не могла распланировать заранее день и обычно носилась туда-сюда, как тот безумный Тигра из известной книжки, с абсурдной идеей помочь кому-либо, в помощи абсолютно не нуждающемуся. Я сдавала комнаты в доме, чтобы заработать денег. Эти невинные люди приезжали обычно с каких-то задворков планеты и обнаруживали, что я категорически намерена преподать им несколько уроков английского и до изнеможения затаскать по всевозможным общественным мероприятиям. Дом находился в перманентном состоянии первородного хаоса. Я пребывала в твердом убеждении, что людям, которым удается содержать свои дома в чистоте, попросту нечем заняться, и я помню, что большую часть своего времени тратила на то, чтобы убедить этого мужчину в тапочках делать что-то вопреки его желаниям и исследовать совершенно не интересующие его области знания. Со всей искренностью я пыталась изменить его, но, разумеется, не называла это так. Думаю, я предпочитала говорить, что «вытаскиваю его из рутины», а то и, несмотря на то, что он был на девять лет старше меня, «помогаю ему».

Вы можете подумать, что у него возникло желание уйти от меня. Но он переоценил свои возможности. Он женился на мне. Полагаю, он надеялся, что я хоть немного остепенюсь и у меня появится тяга к гладильной доске, но ничего не получилось. У него ушло еще пять лет на то, чтобы, наконец, найти ту, в чьем обществе он смог бы насладиться простой удовлетворенностью. Он бросил меня с дочкой двух с половиной лет на руках. Все явно шло не так, как планировалось.

Я помогала работе местного детсада на общественных началах и учила свою дочку вместе с остальными карапузами петь и быть непоседами. Я любила ее до безумия, так сильно, что отказалась от девяноста восьми процентов ролей, которые мне предлагали в те времена. В один прекрасный день мой агент сдался:

– Простите, Изабель, но вы уже попросту нерентабельны. Вам остается либо тринадцатисерийный игровой сериал для «Би-Би-Си», либо ничего. – Я было взялась за тринадцатисерийный сериал, но вместо него она предложила мне то самое «ничего»: – Для вас невозможно найти работу. Я удаляю вас из базы данных.

Итак, я оказалась матерью-одиночкой, без семьи, без работы и без денег, проводившей вечера дома. Мне было двадцать шесть. Когда дочка пошла в школу, я слонялась по дому, ощущая себя крайне никчемной. Я знала, что должна чем-то заняться, поэтому занялась сном. Я безнадежно влипла. Люди говорили мне, что перемены неизбежны. Они лгали. Все оставалось, как было. Прошли месяцы (а может быть годы?).

Наверное, я занималась стиркой, как и все. И трепалась с почтальоном, молочником и соседями. Я косила траву на лужайке. Я кормила кошку. Я даже протирала пыль. Постояльцы въезжали и выезжали. В конце концов, я превратилась в одну из тех, у кого в доме царит чистота.

У меня не хватило решимости вернуться к актерскому ремеслу, не имея агента, а ничего другого я не умела. Годы классов актерского мастерства означали, что профессионально я могу только танцевать чечетку. Поэтому я ждала – не знаю уж, чего именно. С календаря, грубо насмехаясь надо мной, летели листы: «Прошел еще один день. Прошел еще один день». А я смотрела на него и вопрошала: «И что?» Ничего не менялось. Я отнюдь не была первой в списке претендентов на божественное вмешательство в свою жизнь и мрачно ожидала того дня, когда мне придется жить на пенсию.