– Разве это важно? Да я и не знаю, просто мне об этом сказал мой внутренний голос. Это единственный голос, к которому я прислушаюсь. Все остальные голоса, что внутри и снаружи, только лгут.

– Все-все-все?

– Как будто вы сами этого не знаете. Перестаньте играть перед самой собой, мы тут одни, никто не требует от вас, чтобы вы оставались в вашей обычной шкуре. Прошу вас, будьте такой, какая вы есть на самом деле.

– Но какая я, по вашему мнению?

Лукомский встал, подошел к холсту и повернул ее.

Юлия аж вздрогнула от неожиданности; на нем была изображена пара, занимающаяся любовью; в мужчине она узнала Лукомского, а в женщине – себя. Их лица, их тела изображали неодолимую страсть; эффект усиливался еще тем, что внизу горел костер, жар от которого поднимался к любовникам. Все это было написано с огромным мастерством, от картины было трудно отвести глаза.

Юлия была ошеломлена, она понимала, что имеет дело с замечательной работой, но ведь на ней изображена она, да еще за таким непубличным занятием. Этот Лукомский абсолютно невозможный человек, будь проклята та минута, когда они повстречались.

– Послушайте, как вы посмели это сделать? Вы не могли так поступить без моего разрешения.

Лукомский посмотрел на холст, затем перевел взгляд на Юлию.

– Я вам говорил, что пишу то, что живет в моей душе. А вас я там постоянно вижу вместе со мной. Я хочу, чтобы эта картина открывала бы мою экспозицию.

Юлия вскочила с места.

– Вы сошли с ума! Вы отдаете отчет себе, что будут думать люди?

– Меня не интересуют мысли этих недоумков. Пусть думают, что хотят. Они будут вам завидовать.

– У меня есть муж. Вы понимаете, чем это кончится?

– Если он столь убог, что способен приревновать вас к картине, стоит ли сожалеть о нем? Она прославит вас, вы будете такой же знаменитой, как Мона Лиза. Это будет наша общая слава, она навеки соединит нас вместе: художника и его модель.

– Послушайте, я могу вас понять, как художника, но вы же не хотите причинить мне вред?! Не надо выставлять эту картину.

– В вашем представлении слава – это вред, – в голосе Лукомского послышалось презрение. – Вот чего вас довели эти людишки. Выставив эту картину, я спасу вас.

«Что же делать?» – словно зверь по клетке, металась в голове мысль. Как отговорить его от этого безумного намерения? Если он вывесит картину на выставке, она просто не переживет этого.

– Не надо меня уговаривать, я слишком люблю вас, чтобы не оказать вам эту услугу.

Юлия чувствовала, что все уговоры ни к чему не приведут. Поэтому ее дальнейшее тут пребывание не имеет никакого смысла. Ей надо успокоиться и поразмышлять, что делать. Этот человек слишком одержим самим собой, чтобы на него подействовали ее слова. Нужно использовать какие-то другие меры. Вот только какие, она пока не знает.

– Я не выставлю эту картину, если вы станете моей, – вдруг сказал Лукомский, и его глаза ярко заблестели. – Тем более вы хотите того же. Если вы станете моей, жизнь и искусство сольются, и в картине не будет больше никакого смысла. Если вы пожелаете, я ее уничтожу. Плевать мне даже на славу, если вы станете моей, это все окупится сторицей. Это мое единственное желание. – Голос, произносивший все эти слова, дрожал от напряжения и страсти, и она ощущала, что и в ней все вибрирует внутри.

Ничего не сказав, Юлия направилась к выходу. Она уже понимала, что ближайшие дни для нее будут непростыми.

Глава 10

Хотя она вернулась домой довольно поздно, Максим еще не приехал. Обычно ей не нравилось, когда он задерживался; в голову вопреки ее желанию сами собой невольно заползали мерзкие червяки ревнивых мыслей. Но сейчас она даже обрадовалась, по крайней мере, у нее есть дополнительное время, дабы хоть немножко обдумать ситуацию. Она пыталась это сделать в машине, но необходимость следить за дорогой отвлекала ее, но теперь она могла обо всем поразмыслить в спокойной обстановке.

Чтобы сосредоточиться, Юлия даже закурила сигарету, что делала нечасто. Как ей все-таки решить проблему с картиной? Она не сомневалась, что если не уступить его домогательствам, он выполнит свою угрозу. Ему абсолютно плевать на всех и на все; она знает подобных типов; кроме собственных желаний для них ничего не существует. Таким человеком был ее отец; когда он повстречал другую женщину, понравившуюся ему больше, чем ее мать, он без всяких колебаний бросил свою первую жену. Потом ему встретилась еще одна пассия, он так же спокойно ушел к ней… Но он, слава Богу, не был художником, а всего лишь администратором филармонии и не мог выставить на всеобщее обозрение полотно, компрометирующее объект своего вожделения. Юлия живо вообразила сцену: толпа народа возле картины, на которой она самозабвенно занимается любовью с его автором. И все это показано очень плотоядно, с невероятным натурализмом. Она вдруг поймала себя на том, что испытывает сильное желание. Только этого еще не хватало, с ее стороны будет безумием, если она увлечется этим неуправляемым Лукомским. Он насладится ею, а когда она ему надоест, просто бросит, как швыряет в мусорную корзину выжитый тюбик с краской.

Мыслей, как людей на базаре, было много, они беспорядочно толпились в голове, но никакой пользы это не приносило, как обезопасить себя от домогательств Лукомского и воспрепятствовать появлению картины для всеобщего обозрения она по-прежнему не представляла. Юлия поймала вдруг себя на том, что думает о словах художника. Он прав, она всегда жила крайне осторожно, ограждала свой внутренний мир от проникновения в него чересчур сильных эмоций. Неужели человеческая любовь, в самом деле, такая, какой он ее изображает? Все эти бурные, не знающие берегов страсти, извращения… И неужели она действительно подсознательно хочет того же?

Они с Максимом много занимаются любовью, и, как любовник, он ее вполне удовлетворяет. Но уже неоднократно она ловила себя на мысли, что уж все у них как-то буднично, все как-то повторяется неизменно, раз за разом. И дело тут не в технике секса, тут как раз они постоянно экспериментируют, а в чем-то другом, гораздо в более глубоком. Ее чувства, ее эмоции при этом находятся в каком-то полусонном замороженном, как курица в холодильнике, состоянии, не случайно у нее периодически возникает такое чувство, будто они оба исполняют какой-то положенный обряд. Супруги по определению обязаны заниматься любовью – вот они и занимаются. Выйдет указ, запрещающий это делать, они как законопослушные граждане, прекратят. Наконец-то она нашла то слово, что искала: они автоматы, зомби, которые выполняют кем-то навязанные ритуалы. А сами в этом не участвуют, находясь в этот момент где-то далеко-далеко.

Она посоветуется с Анной Владимировной насчет картины. Конечно, заводить такой разговор не слишком приятно, но иного выхода нет. Она сможет заставить его отказаться от этой идеи, у нее такое ощущение, что она имеет влияние на Лукомского. И все же странно, что его мастерская находится в том же доме, что и квартира Довгалей.

В этот вечер Юлия с каким-то необычным интересом следила за поведением мужа, его словами, жестами. Максим был весел, жизнерадостен, как всегда ел с большим аппетитом. Юлия смотрела на него и не понимала, что происходит вокруг. Все как обычно, а вот прежний смысл поступков, разговоров куда-то исчез, но никакого нового взамен не появлялось. Неужели это они говорят о какой-то ерунде, неужели это она спрашивает о том, что ей абсолютно неинтересно? Но тогда зачем, ради какой великой или не великой цели они это все делают?

– Меня сегодня пригласила к себе Анна Владимировна. Ты говорил, что они чуть ли не самые богатые люди в стране, а живут весьма скромно. Даже у нас городская квартира лучше.

– Скромность – сестра богатства. Ты же не видела их виллу на южном побережье Франции.

– А ты видел?

– Я нет. Но мне рассказывали те, кто там был. Они говорят, это не вилла, а настоящий замок. Ты знаешь, что они любят летать туда по выходным? А что касается квартиры, то, насколько я знаю, эта квартира далеко не единственная. Тебе известно, что у Довгаля четверо детей?

– У них четверо детей?! Не может быть!

– Не у них, а у него. У него есть еще две жены, естественно, не официальные, специально предназначенные для деторождения. У него есть хобби – ему очень нравится, когда женщины рожают от него детей. А эта у него для выхода в свет.

– Ну, это же какой-то ужас!

– У богатых свои причуды. Кроме того, с точки зрения закона все обстоит благополучно. С этими двумя женами он официально в разводе, так помогает им периодически производить детей на свет. По слухам одна из них снова скоро сделает его в очередной раз отцом.

– Он еще омерзительней, чем я думала. Мне кажется, он какой-то душевный извращенец.

Максим пристально посмотрел на нее.

– В последнее время ты проявляешь к нему повышенное любопытство.

– Мне хочется знать больше о тех людях, что нас окружают. Раньше же я вращалась в совсем другой среде.

– А от той среды, в которой вращаешься сейчас, я вижу ты не в большом восторге.

– А ты в восторге?

– Люди, как люди, лучше нигде нет. Просто у них есть деньги, вот они и позволяют себе маленькие шалости, которые для большинства недоступны, – он вдруг усмехнулся.

– Ты считаешь все это маленькими шалостями?

– Да какое тебе дело до того, как другие проводят время? Если кому-то нравится производить детей, пусть производит. Я тебе мог бы много рассказать всяких пикантных историй. Но мне даже жалко на них время тратить. Я заметил, что когда у человека появляются деньги, он с некоторого момента начинает суетиться, желаний много и есть возможность их удовлетворить. Вот и начинает чудить.

– Но у тебя тоже есть деньги, ты тоже собираешься чудить?

– Я нет, – засмеялся Максим. – У меня никогда не было экстравагантных желаний.

– Зачем же тогда тебе деньги?

– Мне всегда хотелось чувствовать себя в жизни уверенно. А деньги как раз и дают уверенность. Мне просто приятно от того, что я богат, что могу позволить себе все, что захочу.