Эмма огляделась, ожидая и надеясь, что ей будет предоставлена возможность изложить свое дело в более приватной обстановке. Но они были одни, и Кингстон не выражал желания приглашать ее в кабинет, поэтому она не стала медлить с ответом.

– Мисс Ланди не придет. Она просила меня уведомить вас, что уже приняла другое предложение. Боюсь, мистер Кингстон, вам больше никого не найти. Придется вам смириться с неизбежностью воспользоваться моими услугами.

Кингстон окинул ее таким оценивающим взглядом, что Эмма покраснела. Неожиданно он рассмеялся.

– Что тут смешного? – недоуменно подняла брови Эмма.

– Меня рассмешили вы, мисс Уайтфилд. Я вас недооценил. Ведь вы и есть причина того, что мисс Ланди отказалась прийти, не правда ли? Нисколько не сомневаюсь, что вы найдете способ отговорить любую другую кандидатку на это место. Как же вы этого добились? Предупредили, что на завтрак я предпочитаю малых детей и их нянек?

Эмма поежилась под его пристальным взглядом.

– Нет, я просто сказала ей правду: ни одна уважающая себя англичанка не станет рисковать своим добрым именем, следуя в мофуссил за таким мошенником, как вы.

– Зато на этот риск готовы вы? Разве вы меня не боитесь, мисс Уайтфилд? – Он подошел к ней совсем близко, заставив ее отступить назад, так что она наткнулась на шкафчик с диковинами.

Их взгляды встретились. Глаза Кингстона, казалось, обладали гипнотической силой. Эмма почувствовала в груди какое-то неприятное ощущение и, чтобы отвлечься, мысленно измерила его рост. Он был выше ее на добрую голову, а размахом плеч превосходил любого другого мужчину. Его волосы имели цвет воронова крыла, а его запах… Это был специфический мужской запах, смешанный с запахами кожи и сандалового дерева.

– Нисколько не боюсь, мистер Кингстон, – солгала она, несмотря на отчаянное сердцебиение и прилив крови к голове. – Советую вам оставить попытки меня запугать. Перейдем лучше к делу, которое меня к вам привело. Я прошу ту же самую оплату, которую принято назначать в Индии няням и гувернанткам, в английских деньгах, первого числа каждого месяца. Что касается условий труда, то мне понадобится отдельное помещение, необязательно роскошное, но по крайней мере с минимумом комфорта, место для моего гардероба и многочисленных книг. Моими выходными днями будут все субботы и каждое второе воскресенье. До отъезда из Калькутты мне необходимо встретиться с айей, которую вы наняли, чтобы определить, сможем ли мы с ней ужиться. Если она мне не понравится или я не подойду ей, мне придется самой подыскать себе компаньонку, хотя обязанность оплачивать ее труд ляжет, разумеется, на вас.

Глядя на нее с веселым любопытством, Кингстон немного отступил, хоть и не так далеко, как ей бы того хотелось.

– Вы действительно удивительная женщина, мисс Уайтфилд! Вам все нипочем! И даже нет дела до того, что я совершенно не намерен везти вас с собой в Парадайз-Вью.

– Я собираюсь тем или иным способом заставить вас передумать.

– А что скажут ваши друзья? Люди вашего круга объявят вам бойкот, если вы будете упорствовать в своем намерении.

– Во всей Индии у меня есть одна-единственная подруга, мистер Кингстон. Мне остается надеяться, что она поймет, почему я так поступаю, и не отвернется от меня.

– А я вам говорю, что ничто не спасет вашу дружбу.

– Значит, это не настоящая дружба, сэр, и не стоит о ней сокрушаться. А если вы откажете мне в разрешении вас сопровождать, я так крепко вцеплюсь в чиновников Калькуттского земельного управления, что моя подруга придет в ужас от такого недостойного леди поведения. Так что во всех отношениях будет лучше, если вы возьмете меня с собой. Моя подруга – единственный человек в Калькутте, кого я должна уведомить о предстоящем путешествии. Всех остальных можно попотчевать какой-нибудь безобидной сказочкой, которую я сумею сочинить в мгновение ока.

Кингстон смотрел на нее молча – казалось, он серьезно взвешивал ее предложение. Эмма не знала в точности, что из сказанного ею так повлияло на его настроение, но все равно решила рискнуть и спросила:

– Скажите, мистер Кингстон, правильно ли я понимаю, что вы хотите воспитывать своих детей, так сказать, в сугубо английском духе?

На его смуглых скулах появился румянец.

– Куда вы клоните, мисс Уайтфилд?

Не обращая внимания на ярость в его синих глазах, Эмма продолжила расспросы:

– На кого похожи ваши дети: на вас, мистер Кингстон, или на свою мать?

– На обоих поровну! – отрезал он. – Их мать была не менее смуглой, чем я. Тем не менее они красивые. К несчастью, сегодня в мире заправляют светлокожие и светловолосые англичане, поэтому вы правы: я действительно хочу, чтобы мои дети оказались под сильным английским влиянием. Я хочу, чтобы они выглядели, разговаривали и вели себя, как британцы. Для этого мне и требуется няня-англичанка: дети должны с детства впитать английский дух, иначе потом они его отвергнут.

Эмма испытала нечто вроде сочувствия к Александру Кингстону. Только сильная любовь к детям могла побудить такого гордеца обратиться к тому, что он в действительности презирал.

– Почему бы вам не растить их в Калькутте, среди английских детей? Ведь в глубине джунглей у них вряд ли есть сверстники-англичане.

– Как и где мне растить своих детей – не ваше дело. Если бы я хотел, чтобы они жили в Калькутте, то привез бы их сюда. Но в этом случае они стали бы таким же предметом жестоких сплетен, как и я. Нет, я не хочу подвергать их такому испытанию. Когда они подрастут, я отправлю их в Англию для завершения образования. Там они должны будут чувствовать себя как дома. Для этого и необходимы вы, то есть вообще няня.

– Именно я, мистер Кингстон! Пусть это буду я! Не могу себе представить другого человека, который лучше меня научил бы ваших детей тонкостям английских манер. Всю жизнь я только их и постигала. Все-таки я дочь баронета и лучше, чем мисс Ланди, знаю, как надо себя вести в высшем обществе.

– А сами вы в нем бывали, мисс Уайтфилд? Вы производите впечатление бунтарки, а я не хочу, чтобы мои дети бунтовали против высшего общества, наоборот, мне нужно, чтобы они в него влились.

– Я знаю, что для этого требуется. Я способна научить ваших детей всем тем бессмысленным играм, в которые надо уметь играть, чтобы ладить с леди и джентльменами. Разве вы не к этому стремитесь?

– К этому. Именно к этому. – Он еще немного понаблюдал за ней молча, а потом решился. – Что ж, если вам так хочется, место за вами. Будьте на вокзале завтра к четырем часам дня, мисс Уайтфилд. Это время нашего отъезда из Калькутты.

– Завтра днем?! А как же быть с остальными моими требованиями?

– Я их удовлетворю. Можете встретиться с Тулси и решить, подходите ли вы друг другу.

– Тулси?

– Так зовут айю, которой как будто предстоит защищать вашу добродетель.

– В каком смысле «как будто»?

Он усмехнулся. То была нехорошая усмешка, от которой у Эммы побежали мурашки по спине.

– Дело в том, мисс Уайтфилд, что даже десяток таких, как она, не спасет вашу репутацию, если британское общество в Калькутте узнает о вашем поступке. Все до одного английские дома будут для вас закрыты. Напрасно вам не объяснили этого раньше.

– Я уже сказала, что мне безразлично, что обо мне думают другие!

– Это потому, что вы еще не давали им повода для сплетен.

«Еще как давала!» – подумала про себя Эмма, но не решилась сказать это вслух, боясь, как бы это не испортило ее репутации в глазах Кингстона.

– Я буду на вокзале к четырем. А сейчас я спешу – мне надо успеть сделать еще очень много дел.

Стоило ей развернуться и шагнуть к двери, как перед ней вырос высокий стройный слуга-индус. Неужели он прятался и подслушивал?

– Желаю вам всего наилучшего, мэм-саиб. – Он еще раз поклонился с таким видом, словно делал это только ради собственного удовольствия.

– Всего хорошего, – отозвалась она и бросилась к поджидавшему ее экипажу.


– Что вы натворили, Сикандер?

– Я сделал то, ради чего приехал сюда: нанял няню. – Не будучи в настроении вступать в спор, Алекс направился в кабинет.

Сакарам, желая продолжить разговор, последовал за ним.

– Почему ваш выбор остановился на этой даме, Сикандер? От нее можно ждать только одних неприятностей. Достаточно только посмотреть на нее!

– Это дело уже решенное, Сакарам, и я не хочу его обсуждать. – Алекс уселся за полированный письменный стол и принялся просматривать почту. Если он действительно собирался покинуть Калькутту на следующий день, то перед отъездом ему предстояло закончить немало дел. – Мы уезжаем завтра днем. Собирайся.

Сакарам упрямо не отходил от стола Алекса.

– Вы совершаете ошибку, Сикандер. Не берите с собой эту англичанку.

Алекс раздраженно взъерошил себе волосы.

– Придется, черт возьми! Если я оставлю Эмму Уайтфилд в Калькутте, она не выйдет из земельного управления, пока не убедит их там всех до одного, что хозяйка моих земель – она!

– Ваших земель? Вы говорите о Парадайз-Вью? Алекс вздохнул и рассказал другу все.

– Конечно, ее документ нельзя признать действительным, но она все равно представляет для меня большую опасность.

– Почему бы для устранения этой опасности вам не пожертвовать некоторой суммой, саиб? Она не знает, сколько может стоить эта земля, ведь она даже ни разу ее не видела! Скажите ей, что это всего лишь никому не нужные джунгли, и предложите купить у нее землю. Пусть она назовет свою сумму.

– Не хочу, чтобы она вообще знала, кому какие земли принадлежат! Во-первых, она не кажется мне разумной особой, готовой продать свое наследство, сколько бы ей за него ни предложили. Во-вторых, у меня сейчас нет необходимых средств, чтобы от нее откупиться. Вся моя наличность уходит на еду и одежду для моих мало на что пригодных слуг, а также на добычу древесины. К тому же набобзада, клявшийся мне в дружбе, требует теперь двадцать пять процентов от дохода, который я получаю с каждого срубленного дерева, угрожая в противном случае поставить перед властями вопрос о подлинности моих документов на Парадайз-Вью. Ведь он знает, что после пожара в земельном управлении я не могу подтвердить право на свою собственность.