Набобзада неувереннб заморгал:

– Я не… Может быть, я сначала посоветуюсь с одним из моих…

– Нет! – отрезал Сикандер. – Именно этого – бежать к вашим проклятым советникам – вы и не должны делать. Настала пора принимать самостоятельные решения, ваше высочество.

– Послушайтесь Сикандера, – вступил в разговор махараджа. – Когда речь заходит о британцах, он больше, чем кто-либо из нас, знает, что к чему. Позвольте ему отныне выступать в роли вашего советника. Еще лучше – следуйте собственным добрым побуждениям. Тогда вы сумеете вынести справедливый приговор.

– В таком случае я передам их британцам, – объявил юноша, крайне довольный собой. – И еще: при последующей продаже леса мы будем придерживаться первоначальных условий. Мои люди изрядно вам досадили, и я теперь ваш должник. Я не буду слушаться тех, кто станет нашептывать мне что-то другое.

Сикандер расплылся в улыбке:

– Вот теперь, ваше высочество, я слышу речи мужчины, которого я буду рад называть своим другом. Сакарам, запри этого негодника. Мы передадим его властям, но сначала пошлем за советником набобзады – тем, кто подсказал бедняге шикари выстрелить в ногу слону.

Сакарам кивнул и стал спускаться по лестнице. Сантамани подошла к Эмме и радушно улыбнулась:

– Я счастлива, что мой сын, Хидерхан, не оказался заговорщиком.

– Вы опасались, что это он? – Прямота пожилой индианки приятно поразила Эмму, тем более что они еще не успели как следует познакомиться. Сантамани усмехнулась:

– Если бы вы знали Хидерхана, то не задали бы этого вопроса. Как бы вы ни поступили с Уайлдвудом, мисс Уайтфилд, не продавайте его моего сыну. Я постараюсь поговорить с Хидерханом, но пока этого не произойдет, вы с Сикандером должны его опасаться. Как бы мне хотелось помирить сына с племянником!

– Напрасные надежды, Сантамани, – вмешался Сикандер. – Вряд ли это когда-либо произойдет. Эмма, на сегодня с увлекательными событиями покончено, поэтому мне хотелось бы поговорить с тобой с глазу на глаз.

У Эммы затрепетало сердце.

– Прямо сейчас?

– Тебе следовало бы выбрать более подходящий момент, Сикандер, – заметила Сантамани. – Дождись хотя бы нашего отъезда. Злоумышленник разоблачен, и нам нечего дальше злоупотреблять твоим гостеприимством. Я намерена уговорить махараджу и набобзаду сегодня же отправиться по домам, иначе начнутся дожди и мы застрянем в Парадайз-Вью. Разве вы не замечаете, что в небе уже начинают собираться тучи?

Небо словно услышало ее слова: на лестнице внезапно потемнело. Все насторожились, чего-то ожидая. После стольких дней немилосердного зноя темнота среди бела дня казалась чем-то неестественным. Потом снова выглянуло солнце, залив дом золотым светом, и установилось обычное пекло.

– Неужели уже сегодня хлынет дождь? – спросила Эмма, ни к кому не обращаясь.

– Нет, Эмма. Наберись терпения, – сказал Сикандер. – Тучи будут собираться целую неделю, прежде чем прольется первый ливень. Потом ты будешь мечтать о солнце, глядя на непрекращающийся дождь.

– Никогда не буду мечтать об этой жаре! – пообещала Эмма.

Все засмеялись – они-то знали, как все получится на самом деле. В этот день Сикандеру так и не удалось поговорить с Эммой. Прошло несколько дней после отъезда гостей. Эмма чувствовала, что он чего-то ждет, и не собиралась его торопить.

Он должен был прийти к ней по собственной воле, когда окончательно созреет для разговора.

После недели бездействия Сикандер загорелся желанием наверстать упущенное. Целыми днями он пропадал па рубке леса. Эмма использовала это время на ремонт бунгало и крыши в помещении слуг, а также проводила немало часов с детьми. Она тоже находилась в напряженном ожидании, как и растрескавшаяся, сгорающая от жажды земля у нее под ногами.

С приближением муссонов в небе громоздилось все больше туч; в конце концов его заволокла беспросветная серая пелена. Жара все еще оставалась невыносимой; трудно было поверить, что на дворе июнь, настолько это не соответствовало климату Англии. Теперь Эмме казалось, что она бесконечно далека от нее. Ощущение, что она прожила в Индии всю жизнь, дожидаясь муссонов и надеясь, что к ней вот-вот вернется Сикандер, теперь не покидало ее.

Как-то серым днем, когда от духоты и влажности уже нечем было дышать, наконец появился Сикандер.

– Эмма, – начал он, остановившись на веранде ее бунгало, – возвращайся вместе со мной в дом. Теперь я готов к разговору с тобой. Мне не хотелось его заводить раньше времени. Я должен был завершить кое-какие дела.

Эмма невольно задержала на нем взгляд. Трудно было предположить, что этот человек почти неделю находился между жизнью и смертью. Он был так красив, что у нее защемило сердце, а внизу живота зашелестели крылышками тысячи бабочек. Достаточно было одной его улыбки, чтобы она бросилась ему в объятия.

Со своей обычной вежливостью он подал ей руку, помогая спуститься со ступенек.

– Ты чувствуешь запах дождя? – спросил он, втягивая воздух. Эмма посмотрела на оловянное небо.

– По-моему, ты водишь меня за нос: никакого дождя не предвидится. Когда он наконец прольется, будет уже слишком поздно. Все вокруг либо уже умерло, либо находится при смерти.

– Ошибаешься, Эмма. Вот увидишь, как возродится жизнь, стоит пройти первому дождю. Появятся гусеницы размером со змею и мотыльки под стать орлам…

– Не преувеличивай.

– Посмотрим. От одних насекомых не будет отбоя, а твое жалкое бунгало мигом проглотят джунгли.

– Жду не дождусь, чтобы это случилось. Меня уже тошнит от жары и засухи.

Всю остальную дорогу до розового дома они проехали молча. Не успела она войти, как Сикандер потащил ее в приемную, где стояли письменный стол в британском стиле и кресло, превращавшие комнату в кабинет. Посередине стола лежала стопка бумаг.

Сикандер предложил Эмме сесть и как ни в чем не бывало подал ей бумаги, опершись о край стола. Она просмотрела бумаги, удивленно подняла на него глаза, снова прочла написанное, но уже гораздо внимательнее. Указывая на верхний лист, она проговорила:

– Это как будто документ на весь Парадайз-Вью, включая Уайлдвуд…

Сикандер кивнул:

– Совершенно верно. Я составил его специально для тебя.

– Но на нем стоит не твое, а мое имя. Твое вообще нигде не упомянуто.

– Оно вот тут, в конце второго листа. Если ты внимательно прочтешь все документы, то увидишь, что я переписал на тебя все свои владения, то есть Парадайз-Вью вместе с Уайлдвудом. За собой я оставил кое-какие земли, расположенные далеко отсюда.

– Зачем ты это сделал? Мне не нужен Парадайз-Вью. Мне хотелось получить только то, что передала мне моя мать, – Уайлдвуд.

– Эмма! – Глаза Сикандера излучали теплое голубое сияние. – Я не смог придумать иного способа, чтобы убедить тебя, как много ты для меня значишь. Я отдаю тебе Парадайз-Вью, то место на земле, которое так много для меня значит. Эти бумаги представляют собой законные документы. Согласно им, ты являешься собственницей не каких-то восьмисот, а целых трех тысяч акров. Кроме того, тебе принадлежит этот дом, поле для поло, конюшни, бунгало – все, что стоит на этой земле.

Эмма была поражена и не знала, что сказать. Единственное, что было в ее силах, – это молча сидеть, не сводя с него глаз. – Закрой рот, Эмма, не уподобляйся рыбе! – Подойдя к ней, он опустился перед ее креслом на одно колено. – Дорогая Эмма, поверишь ли ты теперь моему признанию в любви? Согласишься ли, что у меня нет никаких корыстных соображений, когда я говорю, что боготворю землю, по которой ты ступаешь? Теперь владелицей этой земли являешься ты, а не я. И я могу тебе предложить только себя самого. Если хочешь, можешь меня отвергнуть. Ты вправе согнать меня с этой земли, и я буду вынужден подчиниться. Бог свидетель, я этого заслужил. Но я люблю тебя, Эмма. Я хочу на тебе жениться, и дело только в тебе самой, а не в земле, которой ты владеешь. Если мы поженимся, она так и останется твоей. Между прочим, это превращает тебя в одну из богатейших мэм-саиб во всей Индии! Теперь для счастья тебе необязателен я – если, конечно, ты меня не любишь… Если это так, не скрывай от меня правду – я попытаюсь с ней смириться.

– Сикандер… – Эмма ощущала опасную близость слез. – Все это… – Она коснулась бумаг. – Все это не обязательно.

– Вот как? Что ж, это единственный способ, который я смог придумать, чтобы убедить тебя в своей искренности. Скажи, что ты выйдешь за меня, Эмма! Клянусь, я найду, где поселить женщин из своей зенаны. Уезжая, Сантамани пригласила их к себе. Она сказала, что будет рада их принять. А я выброшу всю свою индийскую одежду и проведу реформы…

– Какие еще реформы?

– Я отменю кастовую систему. Я прикажу Сакараму с большей уважительностью обращаться с уборщиками. Я всем объясню, что они должны относиться друг к другу, как к равным. Я…

Эмма не удержалась от смеха.

– Лучше не давай обещаний, которых все равно не сможешь сдержать. Как-никак здесь Индия, и я уже привыкла к мысли, что ни тебе, ни мне не дано в один миг перевернуть здешнюю жизнь. Боюсь, кастовая система продержится еще долго.

– Ты выйдешь за меня замуж, Эмма? Выдвигай свои условия: какими бы они ни оказались, я их приму.

– Ты должен хранить мне верность, – заявила Эмма без малейших колебаний. – Я тоже обязуюсь быть, тебе верна. И честность! Больше никакой лжи, никаких уверток! Вот и все, чего мне в действительности хочется, Сикандер. Нет, подожди. Есть еще одно пожелание: в споре со мной помни о вежливости. Все разногласия должны разрешаться путем мирных переговоров.

– Это все? Как просто!

– Это только так кажется. Перед нами будет по-прежнему стоять немало проблем, Сикандер. Очень возможно, что от нас дружно отвернутся представители как индийского, так и английского высшего общества. Не исключено, что нас никогда не простят ни индийцы, ни британцы.