– Ради всего святого, Эмма, поверь мне: я бы никогда не причинил тебе вреда, пытаясь таким образом прогнать. Я так рад снова тебя видеть, что…

– Не лги мне! Хватит с меня твоей лжи. Если это не твоих рук дело, то чьих же?

Алекс уже знал, кого можно винить в происшедшем, но не хотел раньше времени делиться своими соображениями с Эммой. Не иначе за поджогом стоит Хидерхан, а то и набобзада. Оба способны на любую подлость. Скоро он разберется, кто это сделал: Эмма вот-вот получит предложение продать Уайлдвуд. Тот и другой отдали бы правую руку, лишь бы заполучить восемьсот акров в самом сердце его владений, тем более с учетом того, что именно на этих акрах располагались все его постройки. – Пойми, Эмма, тот, кто стоит за поджогом, метит не в тебя, а в меня. Ты всего лишь подвернулась ему под руку. Виновным может оказаться любой из тех, кто знает ход последних событий. Видимо, мистер Гриффин и набобзада не делают из него тайны. Подожди немного. Скоро тебе предложат продать землю. Посмотрим, от кого будет исходить предложение.

– Значит, ты полностью отказываешься брать вину на себя?

– Разумеется! Эмма… – Он потянулся к ней, но она в страхе отпрянула.

– У тебя есть оружие? Продай мне пистолет или ружье. Иначе я пошлю человека в Бхопал, а то и в Гвалияр.

– Я дам тебе оружие.

– Нет, продай.

– Не смеши меня, Эмма. Лучше вернись в Парадайз-Вью. Здесь я обеспечу тебе охрану. Тебе опасно оставаться там одной.

– Я не одна. При мне мои слуги. И не подумаю возвращаться!

– Кого ты боишься, Эмма? Меня? Или саму себя? – Он подвинулся ближе, заставив ее забиться в угол. – Боишься, наверное, что, вернувшись, не устоишь перед соблазном снова спать со мной? Неужели ты будешь отрицать, что я тебе небезразличен?

Ей хотелось оттолкнуть его и убежать, но он ее не отпускал. Действуя руками и всем телом, он прижал ее к стене.

– Выслушай меня, Эмма. Зачем нам враждовать? Тебе всего-то и надо, что призвать свое сердце простить меня. Мы все начнем сначала. Давай попробуем, Эмма! Вдруг у нас получится? Я так по тебе тоскую! А разве ты не тоскуешь по мне? Неужели этого мало?

– Ты знал, что я прибегу, – не сдавалась она, из последних сил сдерживая слезы. – Поджигая дом моих слуг, ты, может быть, не хотел меня напугать, а просто решил завлечь меня сюда и снова запутать в свои сети. Не выйдет, Сикандер! Любые твои слова, любые поступки уже ничего мне не докажут. Один раз я тебе доверилась, но больше этого не повторится. Если этот пожар устроил не ты, а твои враги или твои друзья, можешь им сказать, что я все равно не сдамся. Им меня не запугать: я не продам Уайлдвуд и не приползу обратно в Парадайз-Вью. Я остаюсь в Уайлдвуде, и точка. А теперь дай мне пройти. Я сказала все, что хотела. Я ухожу.

Он испытал нестерпимую боль, словно его ударили копьем в самое сердце.

– Для тебя не имеет никакого значения, что я тебя люблю и что ты – первая женщина, которой я это говорю?

Она обернулась. В ее глазах блестели слезы. Эти нестерпимо прекрасные глаза были настолько полны обиды, что ему показалось, что копье, всаженное ему в грудь, поворачивается, причиняя дополнительные страдания.

– Было время, когда имело бы. Как много эти слова значили бы для меня тогда! Но не теперь. Слишком поздно, Сикандер. Теперь я только и думаю, что о скрытых мотивах твоих поступков. И не вздумай утверждать, что их не существует. Возможно, они незаметны тебе самому, зато передо мной они как на ладони. И прошу больше меня не задерживать!

Он понял, что все его доводы и уговоры бесполезны, и посторонился. Эмма бросилась от него прочь со всех ног.

Глава 24

За десять последующих дней Эмма получила не одно, а целых четыре предложения продать Уайлдвуд. Набобзада прислал для переговоров с ней своего человека; так же поступили Хидерхан и еще двое, чьи имена ничего ей не говорили. Все они клялись, что пекутся об интересах Сикандера и, разумеется, ее. Она отправила восвояси всех четверых, даже не поинтересовавшись ценой.

Оставалось удивляться, как быстро распространяются здесь вести. Все четыре предложения поступили из Бхопала и Гвалияра, ближайших городов. Любой из четверых потенциальных покупателей мог оказаться заказчиком поджога, призванного ее запугать и сделать сговорчивее. Сам факт этих предложений вселил в нее надежду, что ее заявление на права может оказаться обоснованным.

Однако до торжества было далеко, хотя бы по причине нечеловеческой жары. Зной лишал аппетита, не давал спать, даже думать. Каждый день превращался в неравную борьбу с климатом. Только теперь ей стало до конца понятно, почему ее соотечественники, попавшие в Индию, так горько жалуются на судьбу. Жара не позволяла даже двигаться. Слуги переносили пекло лучше Эммы, но и они проводили самые жаркие часы лежа. Все двери и окна были загорожены травяными ширмами, которые постоянно смачивали водой; благодаря им ветерок приносил в дом прохладу. Но этого было недостаточно. Днем Эмма сбрасывала одежду, бессильно падала на кровать и задавала себе один и тот же вопрос: доживет ли она до начала муссонов?

Сколько она ни спрашивала Шумаира или других слуг, когда зарядят благословенные дожди, ответом неизменно была улыбка и неопределенное заверение:

– Скоро, мэм-саиб. Через день.

Как-то раз, погрузившись среди дня в полудрему, Эмма услышала звук, напоминающий раскат грома. Надеясь, что дождалась грозы, она села и прислушалась. До ее слуха донеслись треск, громкие крики, отдаленные голоса. Принужденная к действию, она кое-как оделась и вышла из дома.

Снаружи звуки стали громче, но она ничего не могла понять. Слуги как сквозь землю провалились. Через минуту ей на глаза попался Шумаир.

– Что это такое, Шумаир? Что за шум? – Он непонимающе уставился на нее. – Звуки, похожие на гром.

Слуга расплылся в белозубой улыбке:

– Это не гром, мэм-саиб. Это падают стволы. Саиб рубит деревья.

– Саиб валит лес поблизости отсюда? Как он смеет! Еще неизвестно, чьи это деревья – мои или его!

Эмма сбегала в дом за топи, забытым в спешке. Сейчас ей пригодилось бы ружье, но Сикандер не удосужился ей его прислать. Теперь она понимала почему: он опасался, как бы она не взяла на мушку его самого.

Снова выскочив из дома, она гневно крикнула:

– Шумаир! Отведи меня туда, где идет работа.

– Слушаюсь, мэм-саиб. Сюда.

Они углубились в джунгли, но скоро остановились перед расчищенной площадкой, на которой трудились, несмотря на жару, слоны и полуголые мужчины. Срубленные деревья оттаскивались в сторону и складывались штабелями. Эмма почти сразу заметила Сикандера: стоя на гигантском поверженном стволе, он распоряжался всем процессом. На нем был безупречный светлый костюм британского покроя, голова была покрыта неизменным топи.

Увидев Эмму, он помахал ей рукой. Воинственно задрав подбородок, она направилась в его сторону.

– Что все это значит? Чем это ты тут занимаешься?

– Рублю свой лес до начала дождей, – сообщил он с улыбкой распутника. – Я решил начать порубку вблизи бунгало, чтобы заодно присмотреть, как здесь обстоят дела. Разумеется, после пожара я выставил вокруг бунгало посты, но взглянуть самому никогда не помешает.

Посты вокруг бунгало? Она не заметила ничего похожего.

– Прикажи своим людям прекратить работу! – крикнула она, перекрывая шум. – Это мои деревья! Ты не имеешь права их рубить.

– Еще как имею! Я рубил этот лес многие годы и намерен продолжать до тех пор, пока уполномоченные на то власти не отдадут мне распоряжение остановиться.

– Мистер Кингстон! Пока мистер Гриффин не уведомит нас о результатах своего расследования, вы не должны начинать работу на этой земле.

– Пока нас не уведомит мистер Гриффин, ничто не в силах мне помешать работать на земле, которая принадлежит мне!

– То, чем вы занимаетесь, незаконно, и вы это отлично знаете. – Хорошо бы он слез со своего пьедестала! Она уже опасалась за свои шейные позвонки, так сильно ей приходилось задирать голову. К тому же надсадным криком ничего не стоило сорвать голос. – Не соблаговолите ли спуститься, чтобы мы могли обсудить происходящее, как цивилизованные люди?

Неожиданно для нее он спрыгнул на землю.

– Так лучше?

Он определенно насмехался над ней, и она не знала, как поступить: тоже засмеяться или продолжать его стыдить. К стволу было прислонено крупнокалиберное ружье, из которого можно было бы запросто убить слона. Кингстону было бы не до смеха, если бы она навела на него вот этот ствол.

– Не вижу ничего забавного в бессовестном воровстве. Эти деревья такие же твои, как… Господи, это же надо! Слон тащит огромный ствол с такой легкостью, словно это щепка!

– Слоны невероятно сильны. Потому мы их и используем на таких работах. Жара им тоже нипочем – главное, чтобы их иногда обкатывали водой. Они вообще очень любят водные процедуры.

– Для таких гигантов они поразительно смирны. Они всегда подчиняются своим погонщикам – махаутам, как вы их называете?

– Почти всегда, если не подвергаются жестокому обращению или не начинают по той или иной причине беситься… Знаешь, Эмма, возможно, ты и права: мне не следовало бы рубить лес, пока не установлено окончательно, чей он. Но я не мог себе позволить сидеть без дела. Как ты отнесешься к предложению разделить доход пополам? Я не мог допустить, чтобы сезон завершился, а я так и не продал леса. После начала муссонов об этом придется забыть. Что скажешь? Наверное, деньги и тебе пригодились бы.

– Даже не знаю… Предложение надо обдумать, особенно если учесть, от кого оно исходит. Говоришь, пополам? На это я еще могла бы согласиться… Смотри, огромный слон возвращается за следующим бревном! Почему ты мне не говорил, что это так увлекательно?

– Ты не дала мне этой возможности, Эмма. Увлекательно, правда? Здесь забываешь даже о жаре – то есть почти забываешь…