Кэтрин Кинкэйд - В поисках любви

– Вы меня не разочаровали, мисс Уайтфилд. Так и знал, что вы это скажете!

Эмма не могла понять, то ли Кингстон насмехается над ней, то ли испытывает; он не оставлял ей времени на раздумья.

– Вы знали, что я поеду независимо от решения Тулси.

– Ожидал, что поедете, даже надеялся, но до последней минуты не был до конца уверен. Вдруг вас хватило бы только на хвастовство, но не на дело? Большинство людей таковы. Но теперь я знаю, что мы с вами действительно родственные души, прирожденные бунтари. У нас с вами много общего. Если уж мы наметим себе цель, то ничто на свете не в силах нас остановить, тем более чужое мнение. Разве не поразительно, что нас свела судьба?

Их глаза встретились. Сердце Эммы отчаянно колотилось.

– Когда мы выступаем? – спросила она хриплым, словно чужим голосом.

– Завтра утром. Если найденная мной кляча дотянет до Ганга, нас с вами ждет прогулка в шаткой коляске. Сакарам последует за нами в повозке. Нас будут сопровождать только несколько носильщиков. Остальные останутся здесь, при багаже, который мы не сможем взять с собой. Вы уже успели упаковать свое имущество?

Эмма отрицательно покачала головой. Носильщики принесли ей вещи перед самым ужином.

– Тогда займитесь этим сейчас. Вам придется довольствоваться только своей дорожной сумкой и еще одной в дополнение к ней. Не нагружайте их сильно. Подумайте о носильщике.

– Мне много не надо. Пожалуй, я обойдусь костюмом для верховой езды и еще кое-какой мелочью. – Эмма уже составила мысленный перечень: два ситцевых халата, два-три муслиновых корсажа, четыре пары фильдекосовых чулок, три нижние юбки, простое платье и вечернее платье на всякий случай…

– Главное – легкость, прочность и удобство. Никаких турнюров и корсетов. Там, куда мы направляемся, они вам не понадобятся.

Желая сохранить британское достоинство, Эмма возразила:

– Но на случай, если нас будут принимать…

– Я уже сказал: мы будем избегать общества, в котором надо появляться в турнюре и корсете. Я сам проверю ваши сумки и выброшу то, что хотя бы отдаленно напоминает то или другое.

Эмма зарделась: джентльмены никогда не говорят о турнюрах и корсетах.

– Когда мы доберемся до Парадайз-Вью, я пошлю за дурзи, который сошьет все, что вы пожелаете.

– Знаю, дурзи – это портной, – прошептала Эмма, чтобы скрыть свое замешательство. – Я о них уже слышала.

– Вот и славно. Значит, вам известно, с каким искусством они воспроизводят любой предмет туалета.

Эмма кивнула. Она не стала рассказывать, как Рози заказала однажды сшить платье по образцу имеющегося, и дурзи все добросовестно воспроизвел, вплоть до заплат на юбке и ленты неподходящей расцветки, которую Рози пришила взамен утраченной. К счастью, платье предназначалось только для работы в саду.

Кингстон встал:

– Вы будете завтра утром готовы к отъезду?

– Конечно! – с воодушевлением воскликнула Эмма.

– Отлично! Увидимся утром.

– До завтра, мистер Кингстон.

Не желая, чтобы такое хорошее вино пропало даром, а также стремясь унять боль в боку, Эмма поднесла к губам полный бокал. Никто из них не заикнулся о том, что Кингстон вновь заночует в гостиной, а Тулси опять может не оказаться на месте для соблюдения приличий. Эмма не видела ее весь день, но не горевала: ведь теперь ей предстояло ночевать исключительно в обществе Кингстона, не считая Сакарама и носильщиков; с женским обществом было покончено.

– Подождите, мистер Кингстон! – окликнула она Алекса, когда он уже спускался со ступенек веранды. – Сколько времени продлится плавание по реке?

Кингстон обернулся и взглянул на нее снизу вверх. В розовых сумерках он показался ей таким пронзительно красивым, что горло сдавило от чувства, которому она побоялась дать название.

– Плавание из Калькутты в Дели обычно занимает целый месяц, мы же ограничимся неделей-двумя, чтобы добраться до Аллахабада. Если бы я был уверен, что лошадей и припасы можно найти в Мирзапуре, то мы высадились бы уже там, но я сомневаюсь, что это возможно. К тому же мой аллахабадский друг предоставит нам все необходимое, а главное, хороших лошадей. Я знаю это, потому что я их сам вырастил и продал ему. Он не откажется нам их одолжить.

– Их вырастили вы? Мне уже не терпится на них взглянуть! В Калькутте на меня произвели сильнейшее впечатление лошади, на которых играют в поло, и кони для скачек.

– Посмотрим, что вы скажете о моих. Во всей Индии не найти лучше!

«Он любит лошадей, – подумала она. – Как и я. Еще одна общая черта…»

– Жду не дождусь! Через неделю я уже выздоровею и буду способна ездить верхом.

– Попробуйте только не выздороветь! – Он помахал ей рукой. – Всего доброго, мисс Уайтфилд!

– Всего хорошего, мистер Кингстон.

После его ухода Эмма еще немного посидела, допивая вино, после чего занялась сборами. С наступлением темноты доносящиеся из джунглей звуки стали громче; она различала крики, грозное рычание и непрекращающиеся стрекот, писк, шуршание насекомых и других ночных тварей. Убийство крупного комара не могло не навести на мысли о предстоящем грандиозном приключении. Сможет ли она выдержать все испытания? Жара, насекомые, непроходимая местность, чужой язык, изоляция, отсутствие женского общества, непривычная еда, обычаи, иные опасности, о существовании которых она еще и не догадывалась… Нет, всего перечисленного она не боялась. Но как быть с растущим чувством, нечаянным и неуправляемым, которое она начала испытывать к Александру Кингстону?

Он был загадкой, которую она тщетно пыталась разгадать. Каждый день в ее распоряжении появлялись все новые ключи к разгадке, и она все глубже заглядывала ему в душу. И все же главное в этом человеке пока что оставалось для нее за семью печатями. Чем настойчивее становились ее попытки отпереть этот ларчик, тем больше он покорял ее. Она уже ощущала в своем сердце первые ростки нежной любви. Отвечает ли он ей тем же? Она не могла знать этого наверняка, но надеялась, что отвечает. Ее вдохновляли его пристальный взгляд, смех, которым он разразился только что, за ужином, подсказавший, что он восхищен ею, и, конечно же, его поцелуй. Все вместе убеждало ее, что он нечто чувствует. По крайней мере она перестала быть ему безразличной.

Тем не менее, Эмма опасалась доверять поверхностным впечатлениям. Слишком часто в прошлом ее постигали разочарования, чтобы сейчас тщеславно уверовать в свою победу. Вряд ли она помолодела и похорошела за прошедшие недели. О том, чтобы доверить свое сердце малознакомому человеку, не могло быть и речи. Оставалось надеяться, что предстоящее путешествие даст ответы на все вопросы, не дававшие ей покоя, хотя она не исключала, что ясность наступит только после прибытия в Парадайз-Вью.

Не познакомившись с детьми Кингстона, с его домом, не поняв, как он строит свою жизнь вдали от цивилизации, она не разберется в нем до конца. А до тех пор она не станет сильно к нему привязываться, чтобы потом не страдать. Свое теперешнее чувство к нему она старалась не принимать всерьез, сосредоточившись на цели путешествия, то есть на поиске Уайлдвуда, о котором едва не забыла, покинув Калькутту.

Эмма погладила квадратный матерчатый чехол, в котором хранила свой документ, остаток жемчуга и рубин. Он висел у нее на талии на шелковом шнуре, скрытый пышными складками юбки. Настало время сшить что-нибудь более прочное. Отправляясь в плавание необходимо завести водонепроницаемый чехол, чтобы защитить драгоценности, особенно документ. Для этого подошел бы кусок плаща. Но портить плащ из прорезиненного холста, который, согласно руководству для прибывающих в Индию, был незаменим в период муссонов, ей не хотелось. Однако сохранить в неприкосновенности драгоценную бумагу было ничуть не менее важно, чем остаться сухой в ливень.

Если взяться за дело с головой, то можно и не испортить плащ целиком. На худой конец у нее оставался старый ирландский Ольстер, который тоже мог защитить от влаги.

«Эмма, Эмма! – одернула она себя. – Чего это ты сидишь сиднем, попиваешь винцо да витаешь в облаках, когда дел у тебя непочатый край? Шевелись!»

Она вскочила и скрылась в домике. Вскоре чехол был готов.

Коляска, нанятая Кингстоном, оказалась старой и облезлой, с потертыми сиденьями; в ней с трудом умещались двое. Несмотря на добротные пружины, поездка до реки превратилась в кошмар: Эмма мучилась от боли в ребрах. Выехав из джунглей, они попали под палящие лучи немилосердного солнца; теперь путь их лежал через равнину с рисовыми делянками.

Эмма защищала голову тяжелым топи, обтянутым пеликановой кожей и украшенным перьями, – подарком Рози. В этом головном уборе Эмма походила на пациентку сумасшедшего дома, к тому же она отчаянно потела и все время утирала лоб шелковым платочком. На календаре было только начало марта, жаркий сезон еще толком не начался, а испепеляющая жара уже была невыносима. Она должна была продлиться до июня, начала муссонов. Эмма твердила себе, что зной можно вытерпеть, однако к полудню ее коричневый верховой костюм промок насквозь, а постоянная тряска в коляске превратила поездку в сплошное мучение.

Эмма жмурилась от яркого солнечного света, задыхаясь от горячих испарений, поднимающихся от земли. От духоты у нее мутилось в голове, и она делала все возможное, чтобы не упасть на Кингстона, прилагавшего все силы, чтобы отбить у клячи желание остановиться и пощипать листочки. Сначала седеющая морда животного, тощий круп и мученическое выражение глаз вызвали у Эммы сострадание, но сейчас, сама превратившись в страдалицу, она уже не могла сочувствовать изможденной лошади, мысленно подгоняя ее к реке, к спасительной тени и прохладе.

– Вам нехорошо, мисс Уайтфилд?

Эмма решительно покачала головой и изобразила улыбку на растрескавшихся губах.

– Вовсе нет, мистер Кингстон! Очень приятный день для знакомства с сельской местностью, вы не находите?