Она была права в том, что касалось моей ненависти к их семье. Но вот в моих чувствах к беременности ошибалась. Я презирала среду, в которой оказалась по собственной воле. Презирала абсурдность моего брака, омерзительную натуру миссис Грей… Единственное — единственное, — что помогало мне сохранить душевное равновесие, это был мой ребенок, которого я носила под сердцем Я не знала, кто у меня родится и каким вырастет этот человечек. Но я знала, что испытываю к нему или к ней глубокую, чистую, беззаветную любовь. Я даже сама до конца не понимала этой любви. Если бы меня спросили, я бы, наверное, не смогла толком объяснить ее природу. Потому что в ней не было ни крупицы рационального или осмысленного. Она просто была всепоглощающей. Ребенок был моим будущим, моим raison d'etre[35].

И вот миссис Грей посмела замазать это будущее черной краской.

Если ты захочешь уйти от /Джорджа, меня это вполне устроит, как и мистера Грея. Только оставишь нам ребенка…

У меня в голове начал вырисовываться состряпанный ею сценарий. Рождается ребенок. Мне разрешают подержать его в руках несколько минут. Потом заходит нянечка и говорит, что должна вернуть его в детскую. Как только у меня забирают ребенка, появляется судебный пристав с предписанием. Миссис Грей исполнила свою угрозу.

Поверь мне, суд признает тебя недобросовестной матерю, прежде чем ты успеешь открыть рот.

Я содрогнулась. Возникло ощущение, будто я только что прш< нулась к оголенному проводу. Я обхватила себя руками.

Знобит, дорогая? — участливо спросила миссис Грей. — Или ты нарочно разыгрываешь передо мной сцену?

Я снова закрыла глаза.

Хорошо, пусть будет так. Скоро приедет доктор. Но я уверена, он подтвердит то, что лично мне уже известно: с твоим здоровьем все в порядке. Между тем, если ты хочешь и дальше находиться в этом состоянии рассеянности, можно отправить тебя в какой-нибудь хороший санаторий в округе Фэйрфилд, где за тобой присмотрят до родов… а может, и после, если твое психическое здоровье не восстановится. Я слышала, что это не так сложно — добиться принятия решения о невменяемости. Особенно если, как в твоем случае, у человека проявляются типичные симптомы душевной болезни…

В дверь постучали.

Должно быть, это доктор.

Доктор был важным и малоразговорчивым мужчиной лет пятидесяти с небольшим. Он представился мне как доктор Руган и объяснил, что сегодня вечером он обслуживает домашние вызовы пациентов доктора Айзенберга. Теплоты и шарма в нем было не больше, чем в докторе Айзенберге. Когда я не ответила на его первые несколько вопросов — потому что все еще была не в силах говорить, — он не выразил ни участия, ни обеспокоенности. Просто перешел к делу. Пощупал пульс, измерил кровяное давление. Послушал сердце. Приложив стетоскоп к моему огромному животу, прислушался к внутриутробным звукам. Потом долго ощупывал и мял живот. Открыл мне рот и, вооружившись шпателем и фонариком, заглянул внутрь. Ручкой-фонариком посветил в глаза. Повернувшись к моему мужу и свекрови, он сказал:

Все органы в норме. Так что одно из двух: либо у нее небольшой нервный срыв, либо, что называется, приступ хандры. Это бывает во время беременности. Если женщина чувствительная, ранимая, в состоянии беременности она склонна видеть все в искаженном свете. И, как ребенок, замыкается в себе. Дуется на весь свет.

И как долго это может продолжаться? — спросил Джордж.

Не знаю. Постарайтесь обеспечить ей покой и нормальное питание. Через день-два она выйдет из этого состояния.

А если нет? — спросила миссис Грей.

Тогда, — сказал доктор, — рассмотрим другие методы лечения.

Я снова закрыла глаза. Только на этот раз желаемый эффект был достигнут. Я провалилась в беспамятство.

Когда я снова открыла глаза, то сразу поняла, что случилось что-то очень плохое. Была глубокая ночь. Я слышала, как тихо сопит Джордж на соседней кровати. В комнате было черно. И жарко. Так жарко, что я вся взмокла. Очень хотелось в туалет. Но когда я попыталась приподняться, у меня закрркилась голова, подкатила тошнота. Мне все-таки удалось спустить ноги на пол. Но чтобы встать потребовалось некоторое усилие. Я сделала шаг и едва не рухнула. Видимо, мое недавнее недомогание — состояние рассеянности, как назвала его миссис Грей, — оказалось куда более серьезным, чем я предполагала. Потому что мне действительно было очень худо.

Я на ощупь побрела через всю комнату к ванной. Дойдя до двери, я вошла внутрь и щелкнула выключателем. Ванная наполнилась светом. И я вскрикнула.

Потому что там — в зеркале — было мое отражение. Лицо цветя мела. Желтые глаза. А нижняя часть моей ночной сорочки была красной. Темно-красной. Она была в крови.

И тут я почувствовала, что опять проваливаюсь в пустоту. Только на этот раз мое падение сопровождалось отвратительным грохотом. И мир снова стал черным.

Когда ко мне вернулось сознание, я была в белой комнате. С ослепительным белым светом. И пожилой мужчина в хрустящем белом халате светил мне в глаза фонариком. Моя левая рука была привязана к опоре кровати. Я заметила, что из руки торчит трубка, соединенная с бутылкой плазмы, подвешенной к стойке рядом с кроватью.

С возвращением, — сказал доктор.

О… да, — пробормотала я еле слышно.

Вы знаете, где вы находитесь?

Мм… что?

Он говорил громко, словно я была глухая. Вы знаете, где вы находитесь?

Аа… эээ… нет.

Вы в Гринвичском госпитале.

До меня дошло не сразу.

Хорошо.

Вы знаете, кто я? — спросил доктор.

А должна знать?

Мы встречались раньше, я — доктор Айзенберг, ваш гинеколог. Вы знаете, почему вы здесь, Сара?

Где я?

Как я уже сказал, вы в Гринвичском госпитале. Ваш муж нашел вас на полу ванной, в крови.

Я помню…

Вам очень повезло. Вы упали в обморок. Если бы вы падали в другую сторону, вы могли бы сломать себе шею. Но, как выяснилось, у вас лишь небольшие ушибы.

Начала возвращаться ясность мысли. И я вдруг испугалась.

Со мной все в порядке? — тихо спросила я.

Он внимательно посмотрел на меня:

Я же сказал, у вас лишь поверхностные ушибы. И вы потеряли много крови…

Теперь мне стало по-настоящему страшно. И сознание окончательно прояснилось.

Доктор, я в порядке?

Айзенберг выдержал мой пристальный взгляд:

Вы потеряли ребенка.

Я закрыла глаза. У меня было такое чувство, будто я снова лечу в пропасть.

Мне очень жаль, — сказал он.

Я зажала рот рукой. До боли прикусила костяшки пальцев. Мне не хотелось плакать перед этим человеком.

Я вернусь позже, — сказал он и направился к двери.

Неожиданно для себя я спросила:

Кто это был — мальчик или девочка? Он обернулся:

Плод еще не сформировался.

Ответьте мне: это был мальчик или девочка?

Мальчик.

Я сморгнула слезы. И снова впилась зубами в костяшки пальцев.

Это еще не все, — сказал он. — Поскольку плод был сформирован лишь частично, нам пришлось извлекать его хирургическим путем. В ходе операции мы обнаружили, что часть стенки матки серьезно повреждена вследствие аномальной беременности. Повреждена настолько, что, скорее всего, вам больше не удастся забеременеть, не говоря уже о том, чтобы выносить еще один плод. Поймите: это не окончательный диагноз. Но по своему опыту могу сказать, что ваши шансы стать матерью, боюсь, ничтожны.

Последовала долгая пауза. Он уставился на носки своих ботинок.

У вас есть какие-нибудь вопросы? — наконец спросил он.

Я закрыла глаза рукой, словно в попытке отгородиться от мира В следующее мгновение Айзенберг произнес:

Думаю, вам сейчас хочется побыть одной.

Хлопнула дверь. Я лежала, не в силах открыть глаза, мне не хотелось никого видеть. Я была совершенно растеряна.

Дверь снова открылась. Я услышала голос Джорджа, тихо окликнувший меня. Я открыла глаза. Взгляд сфокусировался на его лице, Он был очень бледен и выглядел так, будто не спал несколько дней подряд. Рядом с ним стояла его мать. Я вдруг расслышала собственный голос:

Я не хочу, чтобы она была здесь.

Миссис Грей побелела.

Что ты сказала? — спросила она.

Мама… — Джордж положил руку ей на плечо, но она тут же отмахнулась.

Убирайтесь к черту, сейчас же, — закричала я.

Она спокойно подошла к кровати:

Я прощаю тебе эту реплику, учитывая твою тяжелую травму.

Мне не нужно ваше прощение. Просто уйдите.

На ее губах заиграла ненавистная мне улыбка. Она наклонилась ко мне:

Позволь задать тебе вопрос, Сара. Самолично спровоцировав эту трагедию, ты теперь своим хамством пытаешься спрятать тот факт, что стала гнилым товаром?

И вот тогда я ударила ее. Свободной рукой я влепила ей крепкую пощечину. Она не устояла на ногах и оказалась на полу. Раздался крик. Джордж бросился к ней, завопив что-то нечленораздельное Он помог матери подняться, зашептал ей на ухо: «Извини, извини…» Она обернулась ко мне, растерянная, сбитая с толку, потусневшая без привычной злобной маски. Джордж обнял ее за плечи и вывел за дверь. Через несколько минут он вернулся, побитый и взъерошенный.

За ней присмотрит медсестра, — сказал он. — Я объяснил, что она неловко повернулась и упала.

Я отвернулась от него.

Мне так жаль, — сказал он, приближаясь ко мне. — Я даже не могу выразить словами, как мне жаль…

Я прервала его:

Нам больше нечего сказать друг другу.

Он попытался взять меня за руку. Я жестом остановила его.

Дорогая… — начал он.

Пожалуйста, уйди, Джордж.