Вскоре я уже не могла сдерживать рыданий, и они станови все громче, так что их уже не мог заглушить шум воды. Но никто не постучал в дверь ванной, и не было утешительных объятий, Джорджа, как и его ласковых слов о том, что все образуется.

Просто Джордж был из тех, кто очень крепко спит. И даже если его не разбудил Ниагарский водопад из открытых кранов, с чего бы ему вдруг расслышать схлипывания своей жены?

Постепенно мне удалось успокоиться. Я выключила воду. Поймала свое отражение в зеркале. Мои глаза были красными, свадебный макияж струился черными потеками. Я нырнула в ванну. Тщательно умылась. И долго лежала, уставившись в белую пустоту ванной комнаты. Думая: я совершила самую большую ошибку своей жизеи.

Слишком быстро. Слишком быстро. Все произошло слишком быстро. Мы поспешили заняться любовью. Поспешили с помолвкой. Я слишком быстро приняла его предложение. Он ели быстро заснул.

И вот теперь…

Теперь я в ловушке… хотя, конечно, сама себя туда загнала.

Медовый месяц тоже получился совсем не сладким. Отель в Провинстауне, который посоветовала миссис Грей, оказался старой гостиницей, которой управляла пожилая супрркеская чета, и расчитан он был в основном на престарелых постояльцев. Во всем угадывалась тщательно маскируемая бедность. Продавленный матрас кровати. Постельное белье с запахом плесени. Ванная в коридоре. Умывальник со сколами эмали, усеянный пятнами ржавчины. В межсезонье в городе практически не было работающихп ресторанов, так что мы были вынуждены питаться в гостинице, где в меню были сплошь отварные блюда. Из пяти дней, что мы там пробыли, дня три шли дожди, но нам все-таки удалось погулять по пляжу. А остальное время мы проводили в комнате отдыха за чтением. Джордж пытался изображать радость. Я тоже. Мне даже удалось уговорить его заняться со мной любовью без пижамы. Но все равно секс занял не больше минуты. Я попросила его не скатываться с меня сразу и не притворяться спящим. Он извинялся. Долго и нудно. После этого крепко обнял меня и держал в объятиях. Но все равно быстро заснул — и я осталась в тисках его рук. В ту ночь я плохо спала. Впрочем, это можно было сказать обо всех ночах, что я провела в Провинстауне, и виной тому были и продавленная кровать, и отвратительная еда, и безрадостная атмосфера отеля, и, наконец, тот факт, что я начинала осознавать ущербность своего замужества.

Пять дней подошли к концу. Мы погрузились в автобус, которому предстояло пять часов тащиться по всему побережью Кейп-Код до Бстона. Там мы пересели на поезд южного направления. В Старый Гринвич мы прибыли незадолго до полуночи. В столь поздний час на станции не было ни одного такси, поэтому нам самим пришлось плестись с чемоданами до Парк-авеню. Когда мы подошли к дому, я могла думать лишь об одном: здесь я умру.

Согласна, я, наверное, излишне драматизировала ситуацию. Но дом казался таким тусклым, таким убогим, таким чертовски унылым. В гостиной были свалены коробки и чемоданы, которые мы перевезли из своих нью-йоркских квартир. Я посмотрела на свои вещи и подумала: завтра я могла бы вызвать грузчиков и, пока Джордж на работе, вывезти все свое барахло и уехать следом.

Но куда мне было ехать?

В нашей спальне стояли две кровати, разделенные тумбочкой. Когда мы приезжали смотреть дом, Джордж сказал, что в первую очередь нужно будет убрать эту тумбочку и сдвинуть кровати. Но двенадцатичасовая дорога из Провинстауна нас так измотала, что мы просто рухнули каждый в свою постель и сразу уснули. Когда нвутро я проснулась, на тумбочке меня дожидалась записка:


Дорогая!

Уехал в город зарабатывать на хлеб. И поскольку ты так мирно спала, я решил, что на завтрак смогу сам пожарить себе яичницу. Вернусь поездом в 6:12.

Люблю и целую…


Уехал в город зарабатывать на хлеб. Что за юмор у этоге парня?

Весь день я провела за распаковкой багажа. Прогулялась на Саунд-Бич-авеню — центральной улице Старого Гринвича — и сдлала кое-какие покупки. Тогда, в 1947-м, этот уголок Коннектикута еще не стал спальным районом Манхэттена, и в Старом Грринвиче сохранялась атмосфера маленького городка. И как водится, продавцы магазинов быстро распознали во мне новосела и включали на полную мощь свое местечковое обаяние.

О, так вы та самая девушка, которая вышла замуж за сына старика Грея и теперь живет на Парк-авеню? — поинтересовалась продавщица из «Каффс», местного магазина канцтоваров и единственной в городе точки, где можно было купить «Нью-Йорк таймс».

Да, я — Сара Грей, — сказала я, запнувшись на своей новой фамилии.

Как замечательно, что вы теперь живете у нас. Надеюсь, вы будете счастливы здесь.

Да, у вас очень приветливый городок, — ответила я, надеясь, что это прозвучало искренне.

Приветливый, это точно. И идеальное место, чтобы растить детишек. — Она красноречиво посмотрела на мой живот, который еще не выдавал предательской выпуклости, и глуповато улыбнулась. — Если, конечно, вы планируете обзавестись детьми так скоро после свадьбы.

Кто знает, — тихо сказала я.

В каждом магазине на Саунд-Бич-авеню меня встречали одним и тем же вопросом: «Вы у нас новенькая?» Когда я объясняла, кто я, следовала многозначительная улыбка, сопровождаемая добржелатеьно-ехидной репликой вроде: «Слышали, у вас была потрясающая тихая свадьба».

Или: «Надо же, у вас с Джорджем такой бурный роман».

К концу этой первой вылазки я уже была готова повесит на шею табличку: «Только что после свадьбы и беременна». Но куда тревожнее было отчаяние, охватившее меня при мысли о том, что отныне эти восемь магазинов на Саунд-Бич-авеню станут моим миром.

Джордж приехал домой поездом, который отправлялся с Центрального вокзала в 6:12 вечера. Он вошел с букетом цветов, поцеловал меня в губы и обратил внимание на то, что половина гостиной освобождена от коробок и чемоданов.

Распаковываешься? — спросил он.

Да, я убрала почти все свои вещи.

Отлично потрудилась, — сказал он. — А моими пожитками можешь заняться завтра. И, дорогая, если тебя не затруднит, отгладь, пожалуйста, костюмы…

О да, конечно.

Отлично, отлично. Пойду наверх, переоденусь. Как насчет того, чтобы отпраздновать бутылочкой мартини наш первый полноценный вечер в новом доме?

Мартини? Отлично.

Только не слишком сухое. Я предпочитаю вермут. И четыре оливки, если есть.

Боюсь, что оливок нет.

Ну и ладно. Просто внеси их в список покупок на завтра… забыл спросить… а что у нас на ужин?

Мм… я купила отбивные из баранины и брокколи…

О, черт, забыл тебе сказать… я ненавижу брокколи…

Уф, извини…

Ну что ты, откуда ты могла знать? Мясо с картошкой — мое любимое блюдо. Ты знаешь, как готовить мясной пирог?

Не совсем.

О, не беда. Я попрошу Беа — мамину повариху — позвонить тебе завтра и продиктовать ее фирменный рецепт мясного пирога. И, дорогая…

Да? — глухо произнесла я.

Если я ем после семи вечера, то потом плохо спится. Так что, если бы ты могла подавать ужин не позднее шести сорока пяти, было бы здорово.

Я постараюсь.

Он наклонился и поцеловал меня в лоб:

О большем счастье и мечтать нельзя.

Он пошел наверх переодеваться. Я поспешила на кухню осваивать новую для себя роль домохозяйки. Поставила отбивные в духовку. Почистила картофель и отправила его в кастрюлю с кипящей водой. Потом отыскала стеклянный кувшин, бутылку джина «Джилбис» и бутылку вермута. Смешала в кувшине коктейль. У меня вдруг возникла потребность напиться.

Джордж похвалил мой коктейль, мягко напомнив мне, что утром нужно «купить эти оливки». Ему понравились и отбивные, но он намекнул на то, что неплохо было бы прожарить их получше («Я люблю подгоревшее мясо»). А вот картофельное пюре не прошло проверку («Комковатое, ты не находишь, дорогая? На самом деле я фанат жареной картошки»). На десерт я ничего не приготовила, и это его разочаровало… «Но, послушай, ты же в первый готовишь для меня, как жена для мужа… так с чего я решил, что знаешь мои вкусы? Мы ведь только учимся, верно?»

Я улыбнулась. Натянуто. Совсем как его мать.

Удалось посмотреть Старый Гринвич? — спросил он.

Да. Он очень… своеобразный.

Своеобразный, — повторил он, смакуя это слово. — Как сказано. Я же говорил, что тебе здесь понравится.

Кажется, в городе уже все знают, кто я.

А что ты хотела? Городок-то маленький. Молва быстро распространяется.

Это уж точно. Похоже, всем известно и то, что я беременна.

О… — обеспокоенно произнес он.

Вот мне интересно, как просочилась эта новость.

Понятия не имею.

В самом деле?

На что ты намекаешь?

Я ни на что не намекаю. Просто задаюсь вопросом…

Я тебе скажу, как это могло произойти. Люди слышали о том, что мы так быстро поженились, вот и сложили два плюс два.

Если только кто-то не выдал наш маленький секрет.

Кто это мог сделать?

Твоя мать.

Какие ужасные вещи ты говоришь.

Это всего лишь предположение…

С чего бы ей это делать?

Это в ее стиле… не говоря уже о том, что тем самым она в очередной раз поставила меня на место. Знаешь, если бы у меня были деньги, я бы поставила тысячу долларов на то, что она намекнула кому-то в городе о моей беременности, прекрасно зная, что слух ространится, словно раковая опухоль…

Зачем ты так? — теперь уже резким тоном произнес он.

Как я уже сказала, это всего лишь предположение…

Тогда прекрати строить свои предположения. Я этого не позволю.

Я изумленно уставилась на него: