Только попробуй потерять, — сказала я.

Теперь это моя самая ценная вещь. А ты будешь мне писать?

Постоянно.

Поезд все мчался по дну реки, а потом по подземному Бруклину. Когда он остановился на станции Баро-Холл, Джек сказал:

Вот мы и приехали.

Мы снова выбрались на свет, прямо по соседству с верфями. Нас окружал унылый заводской пейзаж, в доках стояли фрегаты и боевые корабли. Все они были выкрашены в серый цвет, цвет морских баталий. Мы оказались не единственной парочкой у ворот верфи. Таких было шесть или семь. Одни обнимались у фонарного столба, другие шептали прощальные заверения в любви или просто смотрели друг на друга.

Похоже, мы не одиноки, — сказала я.

В этом проблема армии, — сказал он. — Никакой личной жизни.

Мы остановились. Я развернула его к себе:

Давай покончим с этим, Джек.

Ты говоришь, как Барбара Стенвик, образец стойкости.

Кажется, в фильмах про войну это называется «пытаться быть сильной».

Что нелегко, правда?

Правда. Поэтому поцелуй меня. И скажи, что любишь.

Он поцеловал меня. Сказал, что любит. Я прошептала те же слсова ему.

И последнее, — сказала я, вцепившись в лацканы его кителя. — Только посмей разбить мое сердце, Малоун…

С этим я отпустила его.

А теперь иди на свой корабль, — сказала я.

Слушаюсь, мэм.

Он развернулся и пошел к воротам. Я молча смотрела ему вслед призывая себя быть сдержанной и благоразумной. Охранники распахнули ворота. Джек обернулся и крикнул мне:

Первого сентября.

Я крепко закусила губу, потом прокричала в ответ:

Да, первого сентября… без опоздания.

Он приложил руку к фуражке и отдал мне честь. Я выдавила из себя улыбку. Он прошел на территорию верфи.

Какое-то время я не могла двинуться с места. Я просто смотрела прямо перед собой, пока Джек не исчез из виду. У меня возникло ощущение, будто я падаю — как если бы шагнула в пустую шахту лифта В конце концов мне все-таки удалось вернуться к станции метро, спуститься вниз, сесть на поезд до Манхэттена. Одна из тех женщин, что встретились мне у ворот верфи, сидела сейчас передо мной. На вид ей было не больше восемнадцати. Как только поезд отъехал от станции, у нее началась истерика, и громкие безудержные рыдания долго сотрясали пустой вагон.

Будучи дочерью своего отца, я не знала, что такое плакать на людях. Горе, печаль, страдания — все нужно было сносить молча: так было заведено у Смайтов. Расслабиться дозволялось только за закрытыми дверями, в уединении собственной комнаты.

Так что всю дорогу до Бедфорд-стрит я держала себя в руках. Но как только за мной закрылась дверь квартиры, я рухнула на кровать и дала волю чувствам.

Я плакала. Я ревела. Я выла. И все повторяла про себя: ты дура.

4

Ты действительно хочешь знать мое мнение? — спросил Эрик.

Конечно, — ответила я.

Значит, сказать честно?

Я нервно кивнула головой.

Тогда слушай: ты идиотка.

Я судорожно глотнула воздух, потянулась к бутылке с вином, наполнила свой бокал и залпом отпила половину.

Спасибо тебе, Эрик, — наконец произнесла я.

Ты просила дать честный ответ, Эс.

Да. Верно. Ты, конечно, молодец.

Я осушила свой бокал, снова потянулась к бутылке (это была уже вторая) и долила себе вина

Извини за тупость, Эс, — сказал он. — Но я не вижу повода напиваться.

Каждый человек иногда имеет право выпить чуть больше положенного. Особенно если есть что праздновать.

Эрик посмотрел на меня скептически:

И что мы здесь празднуем?

Я подняла бокал:

День благодарения, конечно.

Что ж, тогда поздравляю, — криво ухмыльнулся он и чокнулся со мной.

И должна тебе сказать, что в этот День благодарения я счастлива, как никогда. Я просто с ума схожу от счастья.

Да уж, сумасшествие здесь ключевое слово.

Согласна, я была слегка навеселе. Не говоря уже о том, что взбудоражена от избытка чувств. Сказывалась и физическая усталость. Ведь мне удалось справиться со слезами всего за час до ланча с Эриком «У Люхова». Так что не было времени восстановить силы (хотя бы коротким сном). Пришлось наспех принять ванну, подогреть остатки кофе, сваренного еще утром, и попытаться не заплакать при виде забытой в раковине чашки, из которой недавно пил Джек. Взбодрившись прокисшим кофе, я поймала такси и рванула на 14-ю улицу.

Ресторан «У Люхова» был нью-йоркской достопримечательностью: огромное германо-американское заведение, которое, как говорили знающие люди, было скопировано с «Хофбройхаус» в Мюнхене — хотя мне его экстравагантный интерьер всегда напоминал декорации фильмов Эриха фон Штрогейма[19]. Германский ар-деко… только, пожалуй, в превосходной степени. Думаю, своим абсурдом он и притягивал Эрика. К тому же брат (как и я) питал слабость к «люховским» шницелям, колбаскам и Frankenwein[20]… хотя во время войны администрация ресторана намеренно прекратила подавать германские вина.

Я немного опоздала, поэтому застала Эрика уже за столиком. Он дымил сигаретой, зарывшись в утренний номер «Нью-Йорк таймс». Когда я подошла, он поднял голову и, как мне показалось, был изумлен.

О, мой бог, — мелодраматично воскликнул он. — Любовь видна невооруженным глазом.

Неужели так заметно? — спросила я, усаживаясь.

О нет… ни чуточки. Только твои глаза краснее, чем губная помада, и от тебя исходит так называемое посткоитальное сияние

Шш… — шикнула я на него. — Люди услышат…

Им нет нужды слушать меня. Достаточно взглянуть на тебя. И все сразу станет ясно. Похоже, ты влюбилась не на шутку?

Да. Влюбилась.

И где же, скажи на милость, твой Дон Жуан в гимнастерке.

На военном корабле, следует в Европу.

О, замечательно. Так у нас не просто любовь, а еще и разбитое сердце. Похвально. Просто похвально. Официант! Бутылочку чего-нибудь игристого, пожалуйста. Нам срочно нужно выпить…

Потом он посмотрел на меня и сказал:

Итак. Я весь внимание. Рассказывай все без утайки.

Будучи круглой дурой, я так и сделала, уговорив при этом без малого две бутылки вина. Я всегда все рассказывала Эрику. Для меня он был самым близким человеком на свете. Он знал меня лучше чем кто бы то ни было. Вот почему я так боялась рассказывать ему про ночь с Джеком. Эрик очень трепетно относился ко мне и всегда стоял на страже моих интересов. Нетрудно было предположим как он мог бы интерпретировать эту историю. Отчасти поэтому я и пила так быстро и так много.

Ты действительно хочешь знать мое мнение? — спросил| Эрик, когда я закончила свой рассказ.

Конечно, — ответила я.

Значит, сказать честно?

И вот тогда я услышала, что я идиотка. Я выпила еще немного вина, провозгласила тост в честь Дня благодарения и позволила себе неосторожную реплику о том, что схожу с ума от счастья.

Да, сумасшествие здесь ключевое слово, — заметил Эрик.

Я знаю, все это кажется бредом. И ты наверняка думаешь, что я веду себя как подросток…

Эта штука любого превращает в пятнадцатилетнего недотепу. Что одновременно здорово и опасно. Здорово, потому что… как ни крути, только влюбленность дарит состояние блаженного вихря.

Я решила рискнуть и развить эту щекотливую тему:

Тебе знакомо это состояние?

Он потянулся за сигаретой и спичками:

Да. Знакомо.

И часто ты его испытывал?

Да нет, что ты, — сказал он закуривая. — Всего раз или два. И хотя поначалу это очень бодрит, самое главное — не разочароваться потом, после того, как пройдет первоначальное опьянение. Вот тогда действительно может стать очень больно.

С тобой такое было?

Если ты хоть раз в жизни любил по-настоящему, значит, страдал.

Неужели всегда происходит именно так?

Он принялся постукивать по столу указательным пальцем правой руки — верный признак того, что он нервничает.

По своему опыту могу сказать, что да.

Он бросил на меня взгляд, в котором явственно читалось: больше никаких вопросов. Что ж, эта сторона его жизни вновь оказалась для меня запретной территорией.

Я просто не хочу видеть тебя страдающей, — сказал он. — Темболее что… мм… я так полагаю, это у тебя было впервые.

Я кивнула головой и добавила:

Но, предположим, если ты уверен в своих чувствах…

Не сочти меня педантом, но уверенность — эмпирическая концепция. А эмпиризм, как тебе известно, не привязан к теории… в его основе метод проб и ошибок. Скажем, существует уверенность в том, что солнце встает на востоке и заходит на западе. Точно так же есть уверенность в том, что жидкость замерзает при температуре ниже нуля и что если ты выпрыгнешь из окна, то непременно окажешься на земле. Но нет никакой уверенности в том, что ты погибнешь в результате этого падения. Вероятность — да. Уверенность? Кто знает? То же самое и в любви…

Ты хочешь сказать, что любовь можно сравнить с падением из окна?

Если вдуматься, совсем не плохая аналогия. Тем более, если это coup de foudre[21]. Представь: у тебя обычный день, ты вовсе не помышляешь ни о каком романе, и вдруг ты неожиданно оказываешься в каком-то месте, и там тебе на глаза попадается этот человек… все, шлеп.

Шлеп? Какое очаровательное сравнение.

Ну, это всего лишь конечный результат свободного падежа. Первый нырок действительно опьяняет. Но потом неизбежен шлепок. Иначе говоря, возвращение на землю.

Но представь… только представь… что все это предопределено судьбой?