– Они втайне встречались четыре последних месяца, – ровным тоном произнесла Эллин. – Во всяком случае, так утверждает Карен.

– Послушай, милая, мне пора идти, – сказала Мэтти. – Я приеду вечером, обещаю. Ты позвонишь ему?

– Не знаю, – ответила Эллин. – Надеюсь, он сам мне позвонит.

– Может быть, – проговорила Мэтти. – Итак, в восемь. У меня все. – В трубке послышались короткие гудки.

Не давая Эллин передышки, через несколько секунд телефон зазвонил опять. Помощник режиссера пожаловался на актера, который появляется в кадре лишь на минуту, но, недовольный собственной игрой, заставляет группу в двадцать пятый раз переснимать один и тот же эпизод.

– И что прикажешь мне делать? – осведомилась Эллин, просматривая лежавший перед ней сценарий и посылая молчаливые проклятия Ярдли Эймиссу, который оказался таким занудой.

– Приезжай сюда и уйми его, – потребовал помощник. – Иначе мы сами заткнем ему пасть, причем в буквальном смысле этого слова.

– Приеду, как только освобожусь, – пообещала Эллин и дала отбой. Она позвонила Розе, кабинет которой находился чуть дальше по коридору, и попросила ее разобраться с Эймиссом, а сама тем временем продолжала расчищать завал, образовавшийся на столе.

Сумасшедшая гонка продолжалась весь день. Фелиция носила Эллин чай с булочками, по мере возможности сама отвечала на звонки и отшивала праздных собирателей слухов. Она проявила себя столь незаменимой, что в те короткие мгновения, когда у Эллин выдавалась свободная минута, она не уставала удивляться тому, как до сих пор обходилась без Фелиции.

Как ни старалась она всецело сосредоточиться на работе, это становилось все труднее, но Эллин продолжала бороться. Со дня беседы с Фаргоном прошли недели, а Маккан упорно отказывался выслушать ее, и страх перед тем, что Фаргон сделает со снимками, перерос в настоящую панику. И словно этого было недостаточно, сегодня ей довелось узнать о том, что Клей, бракоразводный процесс которого завершился три дня назад, изменял ей с парой силиконовых протезов, владелица которых охотно выставляла свои прелести напоказ глазам и объективам, если это сулило хотя бы ничтожный шанс оказаться в центре всеобщего внимания.

Карен Дельфи как нельзя лучше соответствовала его вкусам. Уж кто-кто, а Эллин отлично знала о страсти Клея показывать своих женщин окружающему миру в непотребном виде. Даже его бывшая жена до замужества снималась в эротических шоу, и Эллин узнала об этом лишь два месяца спустя после того, как сблизилась с Клеем, когда тот пригласил ее на фильм с участием Нолы. И она, словно набитая дура, сидела и смотрела, как его женушка скачет по экрану в компании полуголых немок в пивном баре, – в ту пору Эллин боготворила Клея и была готова сделать все, чего бы он ни пожелал.

И вот извольте видеть, к чему все это привело. В самых кошмарных снах Эллин не могла представить себя в том положении, в котором очутилась, ведь у нее не было ничего общего с такими женщинами, как Нола и Карен. Ее ужасала сама мысль о том, чтобы показаться на публике хотя бы частично раздетой. Нет, она не была синим чулком, и порой перспектива явиться обнаженной перед посторонними донельзя возбуждала ее, однако игра воображения не имела ни малейшего отношения к реальности. Но Клею удалось обвести ее вокруг пальца и выставить в таком виде, что теперь Эллин боялась даже посмотреть на себя в зеркало.


– А, это ты? Входи, – сказал Фаргон, увидев Эллин, замершую на пороге. Его секретарша уже ушла домой, он сидел в своем необъятном кресле из воловьей кожи и просматривал «Голливуд рипортер», водрузив ноги на стол. – Хочешь что-нибудь выпить? – предложил он, откладывая журнал и подходя к бару.

– Нет, спасибо, – отозвалась Эллин. Со всех сторон окруженная окнами, она чувствовала себя именно так, как о ней написал один журналист, – золотой рыбкой в огромном аквариуме, кишащем акулами. В данном случае акула была одна, но именно ее следовало бояться больше всего.

– Возьми мартини, – настаивал Фаргон. – В конце рабочего дня не помешает промочить горло.

Эллин не стала отказываться.

Пока Фаргон смешивал напитки, она стояла в центре кабинета, держа перед собой сумочку, словно надеясь защититься от его глаз, и рассматривала многочисленные снимки, на которых Фаргон был запечатлен в компании всех самых именитых кинозвезд последних сорока лет. Эллин не раз видела эти фотографии, но предпочитала смотреть на них, а не на Фаргона, понимая, что когда тот оглядывается, его взгляд проникает сквозь сумочку и одежду к самым интимным частям ее тела.

– Вот, – сказал Фаргон, усаживая Эллин на диван, обитый светло-коричневой кожей, и ставя мартини перед ней на мраморный столик. Он уселся на диван, стоявший напротив, положил ногу на ногу и приветственно приподнял бокал. – Твое здоровье.

– Взаимно. – Эллин пригубила мартини. Коктейль был крепкий, но пришелся ей по вкусу. Чувствуя, как к ней понемногу возвращаются силы, Эллин сделала еще глоток.

– Как ты себя чувствуешь? – осведомился Фаргон, сверля ее своими бледно-голубыми глазами.

– М-м-м… прекрасно, – ответила Эллин, сосредоточив внимание на его роскошной вьющейся шевелюре, при взгляде на которую ей всегда хотелось улыбнуться. – С нетерпением жду встречи с Лондоном. Я еще ни разу не покидала Штатов.

– Ты выглядишь усталой, – сказал Фаргон, – и я не задержу тебя надолго. Я лишь хотел сказать, что мне было неприятно увидеть в «Глобусе» эту фотографию. Инголл – мерзавец, каких мало. Я понимаю, что ты предпочла бы узнать об этом не из прессы, но поверь моему слову, Эллин, этот парень тебя не стоит.

Эллин опустила глаза и смотрела в бокал.

– Джорджи Хенникер, – продолжал Фаргон, называя имя гитариста из группы, с которой работал Клей. – Это он дал мне твои фотографии. Этот сукин сын решил, что мне будет интересно увидеть одну из своих работниц в несколько непривычном облике.

Щеки Эллин запылали румянцем. Какой же дурой она была, если думала, что Клей ни за что не покажет ее голой посторонним людям, а уж тем более музыкантам из своей группы!

– Теперь фотографии у тебя, – сказал Фаргон. – Надеюсь, ты их уничтожила.

– Какой смысл их уничтожать? – спросила Эллин. – Ты ведь наверняка оставил себе копии.

– Нет, – ответил Фаргон, качая головой. – И думаю, у Инголла и его парней тоже не осталось дубликатов. Я связался кое с кем из знакомых в Лондоне, – сказал он, меняя тему разговора. Затем встал и подошел к своему столу. – Насколько мне известно, Роза Клейнберг сделала то же самое, так что одиночество на все время пребывания в Лондоне тебе не грозит. Тебя встретят, познакомят с городом, пригласят в театр, в ресторан – у них есть отличные рестораны, – но не забывай о своей задаче. Ты уже условилась с ним о встрече?

Эллин покачала головой:

– Он по-прежнему отказывается отвечать на мои звонки и не читает факсы, которые я ему посылаю.

– Сукин сын, – пробурчал Фаргон. – Но ты его достанешь, я уверен. – Он положил перед Эллин список адресов и фамилий. – Позвони кому-нибудь из этих ребят. Даже если они не встречались с Макканом лично, у них найдутся друзья, которые его знают. Встреться с ним, даже если для этого придется загнать его в угол. Поговори с ним, сделай ему предложение, от которого он не сможет отказаться.

Эллин моргнула, но тут же сообразила, что двусмысленность последней фразы – лишь плод ее воображения. В последнее время она была склонна усматривать скрытый подтекст в любых, даже самых невинных высказываниях и уже начинала ненавидеть себя за это.

– Такое чувство, будто во мне поселился маленький, но злобный демон, – пожаловалась она, уединившись тем вечером с Мэтти в своей спальне и укладывая вещи. – Разговаривая с людьми, я не верю ни одному слову. Мне кажется, будто все вокруг знают об этих фотографиях и представляют меня такой, какая я на них. Я дошла до такого отчаяния, что не могу даже смотреть на свое обнаженное тело. При одном взгляде на него я чувствую себя такой шлюхой, что готова выдрать себе волосы и располосовать лицо ногтями. О Господи, Мэтти! – простонала она, опустившись на край постели и уронив голову на руки. – Ну зачем я это сделала?

– Эй, не надо так переживать, – сказала Мэтти, становясь перед ней на колени. – Очень многие женщины готовы ради любимых мужчин и не на такое.

– Знаю, – ответила Эллин, – но для меня это очень серьезно. Мама и папа… – Она умолкла, переводя дух. – Это убьет отца. Он не переживет такого стыда, он может умереть, так и не поговорив со мной, и эта мысль сводит меня с ума!

– Я думаю, до этого не дойдет, – заверила ее Мэтти. – Поверь мне, Фаргон не станет публиковать эти снимки.

Эллин с горечью рассмеялась.

– Ты не знаешь этого человека, – возразила она. – Он называет Клея мерзавцем за то, что тот передал ему полароидные снимки, а тем временем в его сейфе лежат настоящие, качественные фотографии, которые можно поместить в журнал. Каким же мерзавцем в таком случае выглядит сам Фаргон?!

– Таким же, как и любой другой администратор в этом городе, – уступила Мэтти. – Но вспомни о тех условиях, которые он предлагает Маккану, и спроси себя: способен ли человек в здравом уме отказаться от них? Разумеется, Маккан примет предложение, и Фаргон это знает. Говорю тебе – он не собирается пускать снимки в ход, они лишь послужат ему поводом не уволить тебя, если Маккан заупрямится. Фаргон удовлетворится тем, что унизит тебя. Но до этого не дойдет, – торопливо произнесла она, заметив, что Эллин собирается что-то сказать. – Давай смотреть на вещи разумно. Что получит Фаргон, опубликовав эти снимки? Ни доллара, ни даже цента. А он не из тех людей, которые совершают поступки, не сулящие им личной выгоды.

Эллин проглотила ком в горле и, выдавив улыбку, посмотрела в глаза Мэтти.

– Почему бы тебе не поехать со мной в Лондон? – спросила она.

– Да потому, – жалобным тоном заговорила Мэтти, – что моя сестра, которую я, кстати, обожаю, дала мне роль в одном из самых престижных сериалов и в ближайшие четыре недели у меня не будет ни одной свободной минуты. Разумеется, сестрица могла бы освободить меня от съемок, сделав мне тем самым огромное одолжение, поскольку я куда охотнее отправилась бы повеселиться в Лондон, чем терпеть унижения от Марсии Гласс, которая то и дело заслоняет меня в кадре. Ты уезжаешь надолго?