Леди Денвилл, припомнив одну инкогнито и по меньшей мере трех куртизанок высокого полета, сдавленно хихикнула и простодушно заявила:

– А папа выдал меня замуж за графа Денвилла. Помнится, мы с ним танцевали и на следующий день он прислал мне букет из белых и желтых роз. Их было так много, что я не смогла сосчитать. Мне следовало бы относиться к этому как к приятному воспоминанию, но почему-то хочется плакать… Однако плакать я, разумеется, не стану, – добавила она, с озорством сверкнув глазами. – Нет ничего более утомительного, чем женщина, то и дело заливающаяся слезами. Я никогда не впадаю в излишнюю сентиментальность.

– Никогда, – засвидетельствовал сэр Бонами, поднося ее ручку к своим губам.

– Ладно… Надеюсь, во время Страшного суда это запишут в мою пользу… Пожалуй, так наверняка и будет, ибо мою жизнь счастливой никак не назовешь. Не пристало плохо отзываться о покойниках. Я понимаю, что бедный Денвилл вытерпел столько же, сколько и я… ну, почти столько же… Горькая правда состоит в том, что ни он, ни я не оправдали надежд, возлагаемых друг на друга. Если начистоту, нам вообще не следовало жениться, – нахмурившись, промолвила графиня. – Я часто задаю себе вопрос, почему графу пришла в голову блажь уверовать, будто он в меня влюблен. Он то и дело выражал свое недовольство мною, был ужасно холоден и официален. Даже сейчас, как вспомню, меня бросает в дрожь.

– Бедняжка! – взволнованно воскликнул сэр Бонами. – Если бы вы отдали предпочтение мне, уверяю вас, ваша жизнь сложилась бы куда счастливее!

В глазах женщины запрыгали озорные чертики.

– Не исключено, что, став вашей супругой, я бы раздражала вас не меньше, чем моего графа. Подумайте о том, что мне не хватает хозяйственности, я кошмарно расточительна, люблю играть в азартные игры и легко влезаю в огромные долги.

Сэр Бонами резко взмахнул рукой.

– Что за ерунда! Ваши долги! Ну и что? Миндальный орешек для попугая! Разрешите мне уладить это ваше дельце. Сколько раз говорил я вам, что могу позволить больше сумасбродных трат, чем все, на которые вы пускались за эти годы, моя красавица! И не думайте, будто бы я бахвалюсь, словно какой-нибудь разбогатевший лавочник либо куриный набоб.[60] Я вообще не набоб. И состояние свое унаследовал. Его размеры не известны мне доподлинно, впрочем, это и не важно. Даже вы при всем желании не смогли бы истратить и половины тех денег.

– Боже милосердный! Бонами! Вы и впрямь, должно быть, весьма состоятельный джентльмен, – заметила его спутница.

– Да, – без ложной скромности подтвердил сэр Бонами. – Самый богатый человек в королевстве, ибо, как мне кажется, я все же имею больше денег, чем Золотой Шар. Не скажу, впрочем, что данное обстоятельство принесло мне много счастья. Я вполне согласился бы променять свое богатство на умеренный достаток, поскольку мне не на кого тратить деньги, Амабель. Они не помогли мне завоевать то единственное, ради чего стоило бы жить. Впрочем, вы вполне можете заявить, что это не имеет никакого существенного значения…

Леди Денвилл не собиралась оспаривать его заявление, так как прекрасно знала о том, что сэр Бонами владеет, помимо особняка на площади Гросвенор в Лондоне, домами в Брайтоне, Ньюмаркете, Йорке и Бате. В последний, вышедший из моды курорт немолодой уже джентльмен изредка ездил, когда чувствовал, что пришло время поправить здоровье. Кроме прочего, у сэра Бонами насчитывалось несколько конюшен с первостатейными лошадьми, расположенных неподалеку от пяти основных почтовых трактов страны. В игральном клубе у Вотье и в Оутлендсе, резиденции своего расточительного друга герцога Йоркского, сэр Бонами делал умопомрачительно высокие ставки.

Между тем, когда графиня ответила, ее губы предательски дрогнули, а голос прозвучал немного приглушенно:

– Не стану… Как же все это грустно, мой друг… Как пуста была ваша жизнь… Как вам, должно быть, одиноко…

– Да, – не стал возражать сэр Бонами, впервые за много лет осознавший, что его жизнь и впрямь пуста и одинока.

Джентльмен вновь взял руку леди Денвилл и, сжав ее своей теплой и слегка влажной ладонью, серьезно промолвил:

– Единственная польза от моего богатства, дорогая, заключается в том, что я могу тратить его на вас. Вам надо только сказать, и все будет исполнено… Позвольте снять с ваших хрупких плеч бремя долгов. Позвольте…

– Бонами! – перебила собеседника леди Денвилл. Взглянув на него своими прекрасными глазами, она спросила: – После стольких лет вы просите меня выйти за вас замуж?

Наступила долгая пауза. Округлившиеся глаза сэра Бонами взирали на миледи сверху вниз. Они никогда не отличались выразительностью, но сейчас казались еще более пустыми, чем обычно. Его обвислые, прежде пылавшие румянцем щеки заметно побледнели. Двадцать шесть лет тому назад сэр Бонами делал ей предложение. На протяжении всего замужества Амабель он был ее постоянным и преданным cavaliere servente.[61] Все эти годы они поддерживали вполне дружеские, душевные отношения. Она и впрямь была единственной женщиной в его жизни, которую он хотел бы назвать своей супругой. Несмотря на сильное разочарование, испытанное им, когда покойный лорд Бейверсток предпочел ему графа Денвилла, понадобилось не так уж много времени, чтобы его разбитое сердце позволило ему не только оценить все преимущества своего холостяцкого положения, но и вступить в интимную связь с очаровательной, хотя и несколько алчной особой, общепризнанной куртизанкой самого высокого полета. Тем не менее на протяжении всей этой сомнительной связи, за которой последовали другие, сэр Бонами оставался преданным поклонником обворожительной графини Денвилл. Со временем он заслужил зависть со стороны своих менее удачливых соперников, а потом не вполне заслуженную репутацию джентльмена, который, отдав сердце одной женщине, никогда больше не предложит его, вместе с огромным состоянием, другой. Очень скоро даже самая настойчивая матрона с дочерями на выданье считала пустой тратой времени любую попытку завладеть им. На его легкий флирт и комплименты теперь взирали без всякой надежды либо ревности.

Такое положение дел вполне соответствовало благодушному, склонному к гедонизму нраву Риппла. Он вжился в роль богатого холостяка, наслаждающегося всей той роскошью, какую только может дать ему огромное состояние. Со временем сэр Бонами стал близким приятелем принца Уэльского и его не менее расточительного брата – герцога Йоркского. Он перестал бороться с наступающей тучностью. Безупречная родословная, располагающие к себе манеры, щедрое гостеприимство, гений его портного, а также благосклонность самой обворожительной женщины страны сделали сэра Бонами законодателем моды и гостем, желанным в салоне даже наиболее честолюбивой хозяйки.

Свято уверовав в созданную им же и поддержанную обществом легенду о неумирающей страсти к первой возлюбленной, сэр Бонами и не помышлял о том, чтобы обратиться к своему сердцу. Если бы он попытался разобраться в собственных чувствах, то, к своему удивлению, понял бы, что прежняя влюбленность со временем превратилась в непритязательную нежность, не более… Впрочем, скажи ему такое, сэр Бонами почувствовал бы себя оскорбленным до глубины души. Теперь же, глядя на красивое лицо леди Денвилл, он вспоминал не менее прекрасный калейдоскоп картинок из своего уютного, никем и ничем не стесняемого существования.

Легкий смешок леди Денвилл вернул его от грез к действительности.

– О, Бонами! – с нежным упреком воскликнула она. – Что же вы за малый! Не будьте ханжой… Или вы уже не хотите взять меня в жены?

Собравшись с силами, джентльмен горячо заверил ее в обратном:

– Хочу всем своим сердцем!

– А по вам и не скажешь. Признавайтесь-ка! Все эти годы вы просто-напросто делали вид, что влюблены в меня?

Сэр Бонами с жаром отверг это шутливое обвинение:

– Нет, конечно же нет! Как вы можете такое говорить, Амабель? Разве я не оставался холост все это время из-за вас?

В уголках ее губ мелькнула дразнящая улыбка. Казалось, женщина обдумывает что-то.

– Это лишь слова, но уверены ли вы в том, что жили холостяком из-за меня, дорогой вы мой милый негодник?

Высказанное ею сомнение в его преданности столь возмутило джентльмена, что кровь вновь прихлынула к его лицу. Теперь он смотрел на леди почти сердито.

– Нет… ну да… Я имел в виду… Амабель! Разве я когда-либо выказывал расположение к какой-нибудь женщине, помимо вас? Я…

– Часто, – дружелюбно возразила графиня. – Вначале вы приютили то премиленькое существо с ясным взором и черными вьющимися волосами. Она, помнится, любила разъезжать по Гайд-парку в ландонете, запряженном парой вороных лошадей. Ценители говорили, что они подобраны с большим вкусом и обладают замечательной поступью. Утверждали, что лошади стоят целое состояние… Потом была томная красавица с волосами соломенного цвета. И ее повадки тоже оказались разорительными для вашего кошелька… А потом…

– Помилосердствуйте! – взмолился сэр Бонами, неприятно пораженный столь долгой памятью и точными сведениями. – Такова холостяцкая жизнь! Господи, Амабель! Вы же понимаете, что эти легкомысленные, мимолетные связи ничего серьезного для меня не значили. Даже ваш отец… Впрочем, не стоит об этом…

Глаза графини блеснули весельем.

– И Денвилл тоже… – отвернувшись, тихо произнесла она. – Разве ничего не значит? Лично для меня это всегда очень многое значило. Какой же я была дурой!

– Амабель! – воскликнул сэр Бонами, с большим трудом сохраняя спокойствие. – Я никогда не позволял себе говорить в вашем присутствии ни слова порицания о графе Денвилле. Мой язык и сейчас не повернется… Однако, если бы вы отдали предпочтение мне, даже самой ослепительной райской птичке не удалось бы обольстить меня…

– Слишком поздно, – печально произнесла она. – Вы впустую истратили пыл вашего сердца, бедный Бонами! Я читаю это по выражению вашего лица. Впрочем, неудивительно.