Нет! Не понимая, что с нею такое творится, Дезире покачала головой, отчаянно сопротивляясь темной силе желания, что пылало в ее крови, подобно губительной лихорадке.

Роман склонил голову; губы его уже почти касались ее губ. Глаза девушки закрылись в ожидании поцелуя. Все может быть так просто... Но как же все тогда осложнится...

Он медлил, как медлит долю секунды человек, срывающийся с края предательски опасного утеса. Еще шаг – и оба они рухнут в бездонную пропасть. Но, может быть, это роковое падение стоит такого риска, размышлял Роман, пока большой палец его руки едва ощутимо обводил контур шелковистых розовых губ Дезире.

Роман снова и снова напоминал себе, что всегда отличался способностью держать чувства под контролем. Прозвище, которым его наградили в окружной прокуратуре, могло бы показаться оскорбительным любому другому человеку, однако Роман всегда гордился тем, что сумел заслужить его.

В последнюю секунду что-то дрогнуло в его душе, и он сумел остановиться – и физически, и душевно.

– Это бараньи отбивные?

– Что?..

Дезире поморгала, как человек, выходящий из транса. Она уже предчувствовала наслаждение, которое Роман мог подарить ей, и в это мгновение его равнодушный вопрос заставил ее вернуться к реальности.

Что же за человек Роман Фалконар? Как ему удается в один миг обрести такое ледяное спокойствие? Дезире присела на краешек стола, думая, что еще немного – и у нее не хватит сил выносить эту жестокую пытку.

Роман заметил глубокое разочарование, отразившееся в прекрасных золотистых глазах девушки, и почувствовал, что его самого охватывает горькое сожаление.

– Вы жарите бараньи отбивные?

– А-а... – Девушка уставилась на плиту так, словно видела ее впервые в жизни. – Ну да, так было задумано.

Роман не мог припомнить, когда в последний раз он как следует ел, однако упоительный аромат, исходящий из духовки, и клубы пара из кипящего медного чайника заставили его понять, что он буквально умирает с голоду.

– Отлично. – Не в силах устоять перед искушением, он провел ладонью по волосам девушки и ничуть не смутился, когда она отпрянула в сторону. – Благодарю вас.

Дезире пришла в ярость оттого, что он посмел таким образом играть ее чувствами. Нет, она ни за что не позволит себе увлечься мужчиной, которому до нее нет никакого дела...

Когда она говорит ему не правду, пытаясь скрыть свои внезапные переживания, – это одно. Но проблема в том, что Дезире начала лгать и себе самой.

А правда в том, что она действительно хочет его. И, что еще того хуже, испытывает к нему искреннюю привязанность. Хватит с нее и одной напасти...

– Мне нравится готовить. – Она заговорила так же равнодушно, как и он. – К сожалению, моя работа на телестудии спланирована так, что у меня остается совсем немного свободного времени.

Роман почувствовал, что она отдаляется от него, отгораживается стеной ледяного отчуждения, и понял, что все складывается к лучшему.

– Ну, тогда всякий раз, как на вас нападет охота заняться домашними делами, – предложил он, отворачиваясь, чтобы налить себе бокал вина, – милости прошу, заходите и чувствуйте себя как дома.

– Постараюсь не забыть о вашем приглашении! – Да скорее в аду похолодает! Ноги ее больше туг никогда не будет.

А ведь это, подумала Дезире, наблюдая, как Роман подносит бокал вина к твердому, по-мужски решительному рту, еще одна ложь. Девушка понимала, что ситуация вышла из-под контроля и она не властна больше над собой всякий раз, когда дело касается Романа Фалконара.

Каким-то чудом им удалось поддерживать во время ужина изысканную светскую беседу. По взаимному молчаливому согласию ни Дезире, ни Роман не упоминали об изнасилованиях во Французском квартале. Вместо этого они рассказывали друг другу о своей жизни.

Выросли они в одном районе, фешенебельном и аристократическом, однако никогда не встречались, поскольку Роман был шестью годами старше Дезире, а она провела почти всю свою юность в школах-интернатах Нью-Йорка, Аризоны и Швейцарии.

– Как-то раз на одном из вечеров у моих родителей, – припомнил Роман, – я познакомился с вашей бабушкой. – Он нахмурился, напряженно соображая, неужели та старая угрюмая ведьма и в самом деле приходится ближайшей родственницей этой доброй, тонко чувствующей девушке. – Она была довольно грозной женщиной.

– Да... – Пальцы Дезире крепче сжали вилку. – Именно грозной.

А также холодной, как горный ледник, и бесчувственной, как камень. Дезире было всего десять лет, когда ее родители умерли и девочку отослали к бабушке по материнской линии. Не прошло и года, как Дезире поняла, почему ее мать в возрасте семнадцати лет сбежала из дома и вышла замуж за Люсьена Дапри, рыбака из Ибервилля, ничем не напоминавшего благовоспитанных юношей, к утонченному обществу которых с детства привыкла Кэтрин Портер.

Люсьен любил жизнь и веселье, нежно и страстно обожал свою жену и, когда спустя девять месяцев после их побега родилась Дезире, всем сердцем привязался и к маленькой дочке. Правда, Кэтрин не могла больше иметь детей, однако семейство Люсьена было достаточно многочисленным, так что это не казалось им трагедией.

А затем Кэтрин Портер Дапри, у которой за всю ее жизнь ни разу не было даже насморка, неожиданно заболела и, не желая тратить деньги на лечение, терпела боль до тех пор, пока не стало уже слишком поздно. Мать Дезире умерла от рака матки; похороны состоялись в Ибервилле на деньги, собранные друзьями и родственниками Люсьена. Оливия Портер, извещенная о смерти дочери, на похороны не приехала.

Через две недели случилось новое несчастье. Люсьен доставил перекупщику отменные шкурки нутрии и уже все вращался домой, когда в тумане у его грузовика отказало управление. Машина провалилась в глубокое болото. Пытаясь утешить Дезире, друзья и родные говорили ей, что папочка теперь встретился с ее мамочкой на небесах.

Сестра Люсьена, Евангелина, сразу после вторых похорон взяла девочку к себе.

Именно тогда и приехала Оливия Портер. Заявившись с судебным постановлением в руках, она провозгласила себя опекуншей своей единственной внучки. И тетя, и ее муж, и восемь детей отчаянно возражали, однако Оливия отказывалась уступать.

Семейству Дапри пришлось истратить все свои сбережения и даже продать лучшую рыбачью лодку, чтобы покрыть судебные издержки, но процесс они проиграли...

Роман увидел, как глаза Дезире потемнели от тягостных воспоминаний.

– Должно быть, это очень непросто, – сказал он, – когда теряешь родителей в столь юном возрасте. А меня вот усыновили.

– В самом деле? – Дезире припомнила, что бабушка частенько говорила об их семействе, осуждая миссис Фалконар за то, что та работала вне дома. Интересно, как же бабушка упустила случай посмаковать такую деталь их жизни? – Я и не знала.

– Об этом мало кому известно.

Роман погладил ободок бокала. В его подсознании отчетливо всплыл тот день, когда он узнал правду о своем происхождении. Тогда ему было двенадцать лет. Не дослушав осторожную исповедь родителей, он выбежал из дома и отправился бить стекла в соседних домах. Только сейчас Роман сообразил, что один из этих домов принадлежал Оливии Портер.

– Сначала я никак, не мог с этим смириться, – пробормотал он.

Роман помнил, как родители приехали в полицейский участок вызволять его из-под ареста за хулиганство. Помнил, какую трепку задал ему отец дома. Помнил, как все они потом сидели и плакали, как ему пришлось полгода разносить газеты, чтобы возместить отцу деньги, потраченные на ремонт дорогих стекол в особняках соседей.

– А после я наконец понял, что, каковы бы ни были обстоятельства моего рождения, по крайней мере я оказался в доме у людей, которые любили меня и для которых я был желанным сыном.

Девушка, которая провела большую часть детства и юности в страстных мечтах о тепле родного крова, искренне позавидовала Роману, однако Дезире-репоргер не могла не испытывать любопытства:

– И вам никогда не хотелось выяснить, кто были ваши настоящие папа и мама?

– Конечно же, хотелось. Родители заверили меня, что, как только мне исполнится восемнадцать лет, они сделают все возможное, чтобы помочь мне.

– И помогли?

– Нет. В восемнадцать мне было уже все равно. Тогда я уже понял, что моими настоящими родителями стали люди, которые по своей доброй воле ухаживали за мной, когда я болел, играли со мной в прятки на заднем дворе, подтирали лужицы за щенком, которого я выпросил у них в восемь лет. Они подарили мне тепло настоящей родительской любви – главное, в чем так нуждается каждый ребенок. – Роман вытянул руку, показывая Дезире тяжелое старинное кольцо из тусклого золота со вставкой из оникса. – Это кольцо принадлежало моему деду. «Отец подарил мне его в тот день, когда привез меня из полицейского участка. Он хотел, чтобы я навсегда поверил, что я – Фалконар.

– Вам повезло...

Роман обрадовался, заметив, как на лице Дезире впервые появилась искренняя улыбка. Удивительно, но взаимные признания рассеяли облако напряжения, висевшее до сих пор в кухне. Хотя между Дезире и Романом по-прежнему вспыхивали искры желания, сейчас они, похоже, предпочитали не думать об этом.

Разговор продолжался легко и непринужденно, переходя от работы Дезире на телестудии к сплетням о людях, знакомых Роману по его прежней работе в должности окружного прокурора.

– А вам нравилось работать прокурором?

– Я был счастлив, когда очередной мерзавец оказывался за решеткой.

– Если верить всему, что я о вас слышала, вы, наверное, были хорошим прокурором. – Дезире с любопытством посмотрела на него. – Но затем вы вышли в отставку. Почему?