Уныние, с которым я до сих пор успешно боролась, подавлять больше не было сил. И сомнения, связанные с этой моей затеей, снова овладели мною. Не слишком ли поспешно и необдуманно поступила я, поместив в газете Саванны объявление о поиске места гувернантки в семье на Юге? Не было ли мое решение сменить обстановку и окружение просто реакцией на унылое однообразие всей моей жизни, которое преследовало меня с самого детства?

Вернувшись как-то на прежнее место, я однажды сказала себе, что любая иная жизнь все равно будет лучше той, что ждет и всегда ждала меня там. Даже теперь я содрогалась при воспоминании о бесконечной тяжкой работе, одиночестве и неуверенности в завтрашнем дне. Однако, сидя в пыльном сарае, наблюдая, как Ангус Мак-Крэкин взбирается на стул, чтобы зажечь масляную лампу, свисавшую с потолка, я засомневалась, что даже в моей прежней жизни было что-то хотя бы наполовину такое неприятное, как та неизвестность, что теперь надвигалась на меня.

Желтый огонек лампы оживился, и я поняла, что, пока сидела тут, погрузившись в свои невеселые раздумья, опустилась ночь и темнота приникла снаружи своим дряблым лицом к засиженным мухами окнам лавки. С улицы доносилось кваканье лягушек и крик козодоя, его три жалобные ноты повторялись с душераздирающей настойчивостью, и я стала беспокоиться. Если никто так и не приехал за мной – смогу ли я найти в Дэриене ночлег, подходящий для девушки, путешествующей в одиночку? Я обратилась к хозяину:

– Можно ли добраться до поместья Ле Гранд не на лодке, а другим путем?

Он повернул ко мне угрюмое лицо.

– Джо Джад на рассвете ездит туда на своем плоту, – сказал он. – Там есть тропа, что идет по Черному Берегу. Вы что, пошли бы такой дорогой?

Меня раздосадовал его неприветливый тон, но я знала такой тип людей, хмурых и резких. Так что я решила как можно учтивее, словно и со мной обращались вежливо, выведать у него, что возможно:

– А в случае необходимости могу я переночевать в Дэриене? Есть тут гостиница или приличный пансион?

Он пожал плечами:

– Конечно. У нас есть гостиница. Но если вы боитесь, что вас не встретили, то напрасно. Похоже, встречающий вас уже давно в Дэриене.

– Как?!

– Ага – лакает где-нибудь вовсю. Людям из Семи Очагов нечасто удается побывать в городе.

Тревога, как предупреждающе поднятый палец, замаячила передо мной. Лакает! Перед ночным плаванием по болотистой реке! Заманчивая перспектива. У меня появилось желание переночевать в Дэриене и утренним пароходом вернуться на Север. Но когда я вспомнила о том, что опять придется искать место и жить на гроши, чего мне, казалось, удалось с таким трудом избежать, это искушение прошло. „Нет, – сказала я себе, – у меня еще есть надежда на то, что на Юге меня ожидает новая жизнь. И пока я не распрощалась с этой надеждой, мне надо ехать в Семь Очагов“.


Очнувшись от этих размышлений, я заметила, что хозяин лавки смотрит на меня своими покрасневшими глазками.

– Может, выпьете чаю? – спросил он, и я подумала, что хотя его голос все еще оставался сердитым, но грубоватое участие все же послышалось в нем.

Я ответила, что это было бы очень кстати. С вежливым кивком он подошел к задней двери и, открыв ее, сказал кому-то:

– Флора, здесь молодая леди, которая не отказалась бы от чашки чая».

Женщина, которая появилась в дверях, вытирая руки о передник, была простоватой, маленького роста, но глаза ее смотрели по-детски дружелюбно.

– Проходите сюда, мэм.

Я запротестовала. Я не хотела их так обременять, только чашку чая… Хозяин перебил меня:

– Это обойдется вам в пятнадцать центов.

Тогда я со спокойной совестью проследовала за миссис Мак-Крэкин в заднюю комнату, где стояла плита, светившаяся оранжевым огоньком, и стол, покрытый красно-белой клетчатой скатертью. Комната служила одновременно и кухней, и столовой, и гостиной. Она была тесно заставлена, но не лишена домашнего уюта. И когда я отведала свежеиспеченного хлеба и горячего, до горечи крепкого чаю, то бодрость духа вернулась ко мне.

Миссис Мак-Крэкин была сама вежливость, но я заметила, что она поглядывает на меня с любопытством:

– Вы ведь приехали с Севера, мисс?

– Да, как вы догадались?

– Ну, люди оттуда совсем другие.

Она потрогала ткань на моей юбке.

– Это одна из тех самых новых дорожных юбок, о которых я столько слышала, мэм?

Я кивнула, а она в изумлении раскрыла глаза, заметив, что моя юбка была только до щиколотки.

– Подумать только! – удивилась она.

Она подлила мне еще чаю из глиняного чайника.

– Вы надолго в Дэриен, мэм?

Я сказала, что направляюсь в Семь Очагов, и она окинула меня недоверчивым взглядом, а чайник замер у нее в руке.

– В Семь Очагов, мэм? Вы едете в Семь Очагов?

– Да, а вы знаете это место?

– Да тут все знают Семь Очагов, мэм.

Меня разбирало любопытство. Может быть, от этой простой дружелюбной женщины мне удастся узнать что-нибудь поподробнее.

– Прошу вас, – обратилась я к ней, – сядьте и расскажите мне о нем. Видите ли, мне ничего не известно об этом месте.

Она медленно подошла к стулу и села напротив меня. Развязав передник, она неторопливо складывала его огрубевшими пальцами.

– Что вы хотите узнать, мисс?

– Ну что это за место? Почему его называют Семь Очагов? И отчего каждый повторяет: «О, здесь все знают эти Семь Очагов»?

Она удивленно подняла глаза.

– Но здесь и правда все о них знают.

– И чем же они знамениты?

– Ну, – задумалась она, – понимаете, они всегда тут стояли.

– Неужели всегда? – улыбнулась я. Она решительно закивала.

– По крайней мере на памяти тех, кто еще жив в этой округе, они уже были здесь. Первый Ле Гранд поселился здесь давным-давно. Я не раз слышала об этом от своей матери, а ей рассказывала еще ее мать. Он приехал сюда с какими-то другими французами. Она говорила, что они были настоящими аристократами. Остальные построились на Сапело. А он поставил свой дом на болоте и навез туда вещей со всего света.

– Должно быть, они интересные люди, – предположила я.

Она подняла глаза и тут же их опустила.

– Наверное так, мэм, но очень странные.

– Странные? Почему?

Она проговорила извиняющимся тоном:

– Не знаю, мэм, можно ли так о них говорить. Только все так о них говорят. Понимаете, Ле Гранды не водятся со здешними людьми, даже с местными господами. – Ее голос упал. – Говорят, миссис Ле Гранд не в себе.

– Вы хотите сказать?..

Я дотронулась пальцем до виска.

– Не знаю точно, мэм, но говорят, что… – начала она, но испуганно запнулась, так как в дверь просунулась голова ее мужа.

– Флора, – приказал он, придержи язык. – И его лисьи глазки многозначительно задержались на мне, прежде чем он скрылся за дверью.

Поднявшись, я положила на стол пятнадцать центов.

– У вас замечательный чай, – сказала я ей.

– Благодарю вас, мэм.

Я направилась обратно в лавку, но у двери не удержалась и повернулась к хозяйке.

– Миссис Мак-Крэкин…

– Да, мисс?

– Скажите, а как выглядит Сент-Клер Ле Гранд? Она замялась. «Как, я не знаю, мэм».

– Он старик?

– О нет, мэм. Он не старый.

– Значит, он молодой человек? Красивый или урод?

Она в недоумении смотрела на меня.

– Ну, я даже не могу сказать, мэм. Я как-то никогда об этом не задумывалась.

– Но у вас же есть какое-то представление о нем? – настаивала я.

Она напряженно глядела на меня, и ее личико озадаченно сморщилось. Затем, вздохнув, она покачала головой:

– Нет, мэм, – повторила она, – правда не могу ничего толком сказать.

Я решила, что она самая глупая женщина из всех, с кем мне доводилось встречаться, и, повернувшись, я уже было взялась за ручку двери, как она заговорила.

– Одно я могу сказать точно, – сухо проговорила она, – это, что Сент-Клер Ле Гранд ходит так, будто он сам Господь Бог.


Я вернулась на свое место у печки. Сколько я ждала, не знаю. Все тяготы моего путешествия, пароходы, лодки, тряска в карете от Вейнсбурга до Чарлстона, казалось, соединились теперь в этой деревянной скамейке, которая уже врезалась мне в тело. Мысль о кровати стала навязчивой и мучительной, и только невероятным усилием воли я не давала закрыться своим глазам.

Не знаю, сколько прошло времени, когда я вздрогнула и очнулась, услышав за окном глухой стук копыт и голос, воскликнувший:

– Стой, Сан-Фуа! – И через секунду в дверях появился молодой человек. Он подошел к прилавку и, бросив монету, потребовал табаку.

Потому ли, что он был молод и красив, или оттого, что был так непохож на всех остальных, кого я видела здесь, на далеком Юге, не знаю, но он сразу же привлек мое внимание. В гордой посадке головы, в надменном орлином профиле, даже в ткани, из которой был сшит его костюм, и в покрое этой его несколько поношенной одежды мне почудилось какое-то особое благородство. Я редко встречала таких в своей жизни.

Он облокотился на прилавок, постукивая кнутом по кончику сапога, и в каждой линии его тела чувствовались нетерпение и неутомимость. Я подумала, что он напоминает ястреба, прервавшего полет, но стремящегося снова взмыть в небо. Но когда Ангус Мак-Крэкин, подавая ему табак, перегнулся через стойку и что-то зашептал ему на ухо, я заметила, что кнут стал стучать все медленнее и совсем замер. Наклонив голову так, чтобы лучше расслышать, незнакомец внимательно слушал бормотание лавочника.

Тогда я не знала, что разговор шел обо мне; то, что мне это известно теперь, является частью той мрачной истории, которой суждено было сильно изменить мою жизнь. Даже когда молодой человек обернулся и взглянул в мою сторону, я подумала только о том, что он заметил, как я разглядываю его. Смущенная, я отвернулась к окну, где все, что я могла увидеть, было мое бледное отражение в темном стекле.