Затем эта мысль улетучилась. Дрю нашла на клавиатуре кнопку «Delete» и удалила сообщение.

Оставалось непрочитанным еще одно сообщение:

Миз Брукс!

Пол Леквин переслал мне ваш запрос касательно бухгалтерских книг Антона Борового. Архив моей семьи хранится в Миннесотинском русском обществе (Милтон, штат Миннесота). Я проинформировала руководство общества о вашем интересе к документам моего предка и переслала им описание янтарных украшений, которое вы посылали Полу. Архивоведом там работает Анна Яков. Yakov.Anna@MRS.org. Она с радостью поможет вам. Удачи.

Тереза Боровая-Даннинг

Вскрикнув от радости, Дрю быстренько отправила Анне Яков сообщение. С трудом поборов желание тотчас же позвонить Григорию и все ему рассказать, она решила подождать. Со времени встречи в его кабинете они не виделись. Поразмыслив, Дрю решила, что позвонит ему только в том случае, если поиски дадут хоть какой-нибудь результат. Неизвестно еще, что содержится в бухгалтерских книгах Антона Борового. А вдруг это очередной тупик?!


Осенняя промозглость и леденящее дыхание приближающейся зимы. Палая листва всюду, на земле и на тротуарах. По коридорам и лестницам Большого театра гуляют сквозняки.

Каждое утро занятия в репетиционной комнате…

Нина стояла на своем месте у перекладины, стараясь не смотреть назад, туда, где обычно была Вера. Их гримерные комнаты находились на разных этажах, поэтому они редко видели друг друга. Нину это вполне устраивало.

Полина, которая раньше стояла рядом с Верой, сменила место и теперь упражнялась на противоположном конце комнаты, перед зеркалом, возле которого никто не хотел стоять. Отражающиеся в нем балерины казались немного толще, чем были на самом деле. Страх лишнего веса не тревожил Полину. Ее худощавому сложению ничто, казалось, не могло повредить. Мышцы заметно бугрились, ягодицы плотно сжимались во время приседаний. Последнее время Полина находилась в постоянно взвинченном состоянии. Вместо того чтобы легонько держаться пальцами за брус, она цеплялась за него всей ладонью. Полина чаще, чем следовало, бегала в комнату, где хранилась канифоль. При этом вид у нее был явно нездоровый. Нина старалась встретиться с бывшей подругой взглядом, но та всегда отворачивалась. Однажды утром, разбирая большой кусок канифоли, Полина просто тряслась от ярости и вымещала свою ненависть на желтых обломках, превращая их в пудру.

«Что-то происходит. Что-то Плохое происходит».

Вот только Нина не знала, что именно. В конце концов она решила не строить догадок и думать о танце…


Однажды, вернувшись после репетиции домой, Нина застала мрачного как туча Виктора сидящим за столом. Желваки на его скулах ходили ходуном, зубы были сжаты. Нине ничего не оставалось, как спросить мужа, почему он так на нее смотрит.

— Настало время объясниться и рассказать все, что ты от меня скрывала.

— О чем ты?

Его глаза сверкнули болью.

— Твоя поездка к маме этим летом объясняется не только заботой о ее здоровье.

— Но ведь мама была очень тяжело больна!

— Серьезно? А мне кажется, у тебя были собственные медицинские основания для этой поездки.

— Но…

«Откуда он узнал?»

— Виктор… — Внезапно силы оставили Нину, и она сдалась. — Прости, но ты должен меня понять. Я, конечно, обязана была помочь маме, но основная причина в другом. Я поняла, что беременна, и мне пришлось разобраться с этим…

— Разобраться с этим… Интересная формулировка.

Нина ужасно устала. Мысли ее путались. Не найдя, что ответить, она без сил опустилась на один из стульев, стоявших вокруг стола.

— Не будем ругаться из-за этого. Хорошо? Ты знаешь, что моя мама действительно болела. Я тебе не лгала, — наконец произнесла она.

— Но и правду ты мне тоже не сказала. Я услышал ее от мамы.

— Она рассказала тебе об аборте?!

Ее охватил гнев. Откуда Мадам могла узнать об этом? И тут она догадалась. Вера!

— Почему ты так со мной обошлась, Нина?

— Как я могла рожать, когда вокруг происходят такие ужасы? — прошептала она.

Нина не собиралась этого говорить и даже не вполне осознавала, что думает об этом.

Виктор подался вперед, словно желая лучше ее рассмотреть.

— О чем ты?

Она жила в мире, в котором любимого могут однажды ночью забрать и больше никто о нем ничего не услышит. Здесь человека могут постоянно травить, и он даже не сможет жениться по любви. У него заберут самоуважение и любимую работу.

— Герш… — коротко ответила Нина.

Виктор тяжело вздохнул.

— Это временная мера… Перегибы случаются. Лес рубят — щепки летят. Ты ведь знаешь, так все говорят. Все изменится, когда мы одержим победу.

— Как ты можешь сравнивать Герша со щепкой? А Вера? Как можно повторять такую гадость?

— Я не сравниваю их со щепками. Я просто хочу сказать, что…

— Перестань! — Нина сама удивилась силе собственной убежденности. — Я не представляю, как ты можешь со всем этим мириться?!

Страшные вещи происходят вокруг. Только озвучив свои затаенные мысли, Нина осознала, насколько она напугана и сбита с толку. Люди помалкивают о творимом вокруг произволе, но от этого он не становится менее ужасным.

Скрипнула, открываясь, фанерная дверь. Мадам уставилась на сына и невестку.

— Почему вы кричите? Это так вульгарно!

— Все в порядке, мама, — устало сказал Виктор.

Нине хотелось заорать от возмущения. Если бы Мадам не рассказала сыну об аборте, они бы сейчас не ссорились. Все из-за нее. Свекровь сделает что угодно, лишь бы избавиться от нее. «Ты не Лилия…» Она приказала бедной Дарье не готовить пищу для мамы. Показав Нине янтарные драгоценности, она испортила приготовленный Виктором сюрприз.

Вспомнив о драгоценностях, Нина подумала: «Наверное, Виктор хотел подарить их мне после рождения ребенка».

— Вы хуже армян, — покачав головой, проворчала Мадам и вернулась в свою комнату.

Металлическая коробочка, в которой Нина носила свой носовой платок, лежала на столе. Поддавшись порыву, она схватила ее и запустила в дверь, но промахнулась, и коробочка, ударившись о стену, со звоном упала на пол.

— Прекрати, — устало сказал Виктор.

Он встал, подошел к кровати и тяжело опустился на нее.

Нина снова накинула на плечи пальто.

— Куда ты идешь?

— На работу.

— Ты только что пришла оттуда. Сегодня вечером ты даже не танцуешь.

— Мне надо упражняться.

Ей надо было срочно убраться отсюда, подальше от Виктора, подальше от Мадам. Муж не пытался ее остановить. Нина ушла, а он так и остался сидеть на кровати — ссутулившись и обхватив руками голову.

Нина решила репетировать. Свою злость она преобразует в созидание — прыжки, приседания, повороты. Больше она ничего не знает, ничего не умеет.

Вот и Большой театр. Нинины руки нервно дрожали. До начала представления было еще два часа, но коридоры театра уже кишели суетящимися костюмершами и балеринами. Нина намеривалась пойти в гримерную переодеться, а оттуда в студию, которая по вечерам обычно пустует. Но вместо этого она прошла мимо своей комнаты, поднялась по лестнице и, пройдя по коридору, остановилась перед дверью своей прежней гримерки.

«Вера наверняка заходила к Мадам в мое отсутствие. Она рассказала свекрови об аборте, чтобы настроить ее против меня».

Нина громко забарабанила по двери.

Никто не ответил. Возможно, Вера сегодня не танцует. Нине хотелось накричать на нее, оставить оскорбительную записку, сломать что-нибудь, сделать что угодно, лишь бы избавиться от этого мерзкого чувства. Она с такой силой дернула ручку двери, что та ударилась о стену.

На уровне ее глаз оказались обтянутые шелковыми чулками ноги.

Подняв глаза, Нина увидела длинную худую фигуру, которая висела подобно свиной туше на мясницком крюке. Шея неестественно вывернута. На Полине были трико и колготы. Под ней лежал опрокинутый старый табурет.

Голос вернулся к Нине вместе со способностью двигаться. Она завизжала и бросилась в вестибюль с криками о помощи.

Прошло не меньше часа, прежде чем она по-настоящему осознала, что Полина мертва. Сделав из шерстяного шарфа удавку, она покончила жизнь самоубийством.


С неделю по коридорам перешептывались.

«Брошена, словно старая тряпка…» Но как она могла покончить с собой? Полина не такой человек. Самоубийство вообще поступок антисоветский. «Знаешь, у Полины не было желания жить…» Но почему здесь, в Большом театре? «Она думала, что Вера и есть та разлучница, что встала между ней и любимым».

Вера в театре не появлялась. «Она преследовала Полининого кавалера, не давала ему проходу и в конце концов добилась своего. Ты ведь знаешь этих мужчин. Они как дичь. Если долго преследовать, точно поймаешь». Вера не появилась и через неделю. «Ахиллово сухожилие, но мне говорили… Нет. Не буду говорить. Не хочу прослыть сплетницей».

Если бы не Верина болезнь, это она, а не Нина, нашла бы тело Полины.


Они сидели в столовой за обеденным столом, застеленным плетеными ковриками и льняными салфетками. Сегодня Григорий достал из серванта красивый тяжелый сервиз, которым редко пользовался.

Золтан объявил, что еда просто пальчики оближешь. Григорий улыбнулся.

— А ты скрывал, что умеешь готовить, как шеф-повар, — сказал венгр. — Стыдно признаться, Григорий, но я тебя недооценивал.

— Кристина кое-чему меня научила.

Григорий обжарил два больших филе лосося и приправил их укропом и ломтиками лимона. На гарнир был приготовленный на пару рис и тушеная брокколи.