Должно быть, и у Веры есть покровитель из высших сфер. Полина украдкой бросала взгляды на новенькую. Нина понимала, что она заинтригована. В ее взгляде читались зависть к Вериной красоте, удивление и страх перед тем, кем она может оказаться. Еще одна соперница, с которой придется бороться за место под солнцем, за возможность подняться на самую вершину.

Только увидев Веру на репетиции, они убедились, что новенькая заслуживает чести танцевать в Большом театре. Подвижность и точность. Движения ног даже быстрее, чем у них. Взмахи чисты и точны. Бурре — выше всяких похвал. Но самое главное заключалось в том, что Вера обладала качеством, в наличии которого у себя Нина сомневалась: подруга ее детства умела заворожить, очаровать зрителя. При этом балерина прекрасно отдавала себе отчет, насколько ленинградская школа танца холоднее по сравнению с московской. Все движения Веры были излишне прямолинейны, экспрессивность передавалась только верхней частью одетого в тонкий шерстяной свитер тела. Выступающие ключицы, белая, словно мел, кожа. Нина напомнила себе, что дело не только в различных балетных школах. Все намного глубже.

В первую минуту она почувствовала что-то близкое к зависти. Она завидовала не только Вериной выучке, но и длине ее рук и ног, идеальной форме ступней. Чего бы она только не отдала за тело столь идеальных пропорций! (Когда-то, учась в балетной школе, они с подружками садились друг другу на вытянутые ступни, желая сделать их подъем выше, или массировали икры ног, чтобы они стали стройнее). Все Верино тело, от макушки и до сильных пальцев ног, являлось воплощением идеала холодного величия, присущего выпускницам ленинградской школы балета. Большие выразительные глаза на худом лице производили неизгладимое впечатление. Нина завидовала ее высоким скулам и густым светло-каштановым волосам. Пришлось утешать себя, вспоминая о собственных преимуществах. Она энергична и воздушна. В ее движениях страсть. Она умеет быстро вращаться и прыгает легко, без видимых усилий. Изящность форм при силе мускулов — большое преимущество. Если ее лицу и не хватает изюминки, то уж миловидности в нем хоть отбавляй. Это даже хорошо, что у нее и у Веры разные физические данные и балетные школы. Они не станут конкурентками, борясь за одни и те же партии.

В первый день Нина удержалась от того, чтобы засыпать Веру вопросами. Только когда та раскладывала содержимое своей сумки в запирающийся на ключ ящик туалетного столика, Нина спросила, где она будет жить.

— В какой-то семье, я их еще не знаю. В кладовке они поставили для меня кровать. Но это временно. Скоро мне подыщут подходящее жилье.

Легче сказать, чем сделать. Жилья катастрофически не хватает.

— Муж и жена играют в оркестре. У них три маленьких сына.

Вера скорчила недовольную гримасу, и Нина пожалела ее: ютиться в одной комнате…

— Смешно, правда? Я получила московскую прописку, но не комнату. Свободного жилья нет. При этом мне рассказывали о людях, у которых есть жилье, но нет прописки.

На туалетном столике появилась рамочка с фотографией молодых мужчины и женщины. Нина не сразу узнала в них Вериных родителей. С задней стороны рамки был прилеплен пожелтевший лист бумаги. Вера прикрепила его к зеркалу, и Нина, приглядевшись, узнала телеграмму. Ее сердце екнуло. Это была одна из тех телеграмм, что ее мама отправляла когда-то от имени Вериных родителей.

Бедная мама! Одна в комнате, полной печальных воспоминаний… После выхода на пенсию она сильно сдала. Нина редко бывала дома, и материнская забота не находила выхода. Мама обожала помогать людям, но шансов заботиться о ближних у нее становилось все меньше и меньше. После освобождения из тюрьмы Нинин дядя был выслан за Урал. Жившая выше старушка, которую мама ежедневно навещала, умерла. Но мама не сдавалась. Она поддерживала идеальный порядок в комнате, постоянно ставила на стол букетик настурций в бутылке вместо вазы, заполнила подоконник комнатными растениями в консервных банках. Казалось, она черпает силы в помощи другим. При этом она не любила, чтобы ей помогали. Нина покупала ей новую одежду, но мама упорно продолжала штопать воротнички и манжеты старых кофт. Отправляясь в гастроном, она надевала все те же полинявшие головные платки с цветастыми узорами. Время замедлило ее шаг. Она не была уже той женщиной, которая энергично вышагивала по тротуару, ведя маленьких Нину и Веру на вступительный экзамен в хореографическое училище. Даже спина ее сгорбилась.

Нина подумала о том, что ее мама очень любила маленькую Веру, а в их комнате стоит раскладушка, на которой она раньше спала. Найдется и лишний матрас.

— Если хочешь, живи у моей мамы, — предложила она.

— Спасибо, но мне не хотелось бы ее стеснять.

— Она любила тебя и будет только рада.

Нина посмотрела на пожелтевший лист бумаги в уголке зеркала. Сколько телеграмм было послано и когда мама прекратила это делать? Ей хотелось задать Вере множество вопросов и все рассказать. Правда станет лучшим доказательством маминой любви к Вере. Но Нина прекрасно понимала, что некоторые тайны открывать не следует.


Через неделю Вера перевезла свой большой дорожный чемодан в комнату, из которой Нина выехала полтора года назад. У двери нашлось вдоволь места для черного пальто с каракулевым воротником и пяти пар обуви. Подруги детства словно бы поменялись местами. Когда-то Вере пришлось покинуть этот дом, покинуть внезапно, и вот по прошествии многих лет она вернулась в родной город, встретила свою лучшую подругу и ее маму. Нинина мама была очень рада Вериному переезду. Нина и Виктор часто приходили к ним на чай. Первые недели были заполнены воспоминаниями и признаниями. Они рассказывали друг другу о прожитых годах и делились сокровенным. Со стороны это было похоже на свитер, который по очереди вяжут несколько человек. Вскоре Нина и Вера снова стали лучшими подругами.


Если бы не Синтия, Нина даже и не подумала бы праздновать День святого Валентина. Шепли, конечно же, прислал в подарок невероятно дорогой шоколад, а Тама позвонила и долго жаловалась на свою жизнь. Ничего особенного. В этот день Синтия, кроме овощей к ужину, принесла Нине розу на длинном стебле и поздравительную открытку. Возможно, так полагается. Быть может, все приходящие на дом медсестры дарят своим «работодателям» розу и открытку, но Нина не была в этом уверена. Не исключено, что это просто инициатива Синтии. Открытка была сделана из толстого картона: фотография щенка, держащего в зубах вырезанное из бумаги сердце. Синтия подписала открытку красным фломастером, нарисовала сердечко и подписалась большими печатными буквами, словно у Нины были проблемы со зрением.

Розу Синтия поставила в высокую узкую хрустальную вазу на столике в прихожей, чтобы Нина могла любоваться ею, сидя в гостиной. В квартире было жарко. Батареи грели во всю, и Нина подумала, что долго цветок все равно не простоит. Вон уже и бутон начал раскрываться. Жизнь не похожа на романтическую любовь. Стремительный расцвет, а потом лепестки начнут опадать один за другим, пока не осыплются все.

Удивленный Виктор в дверях гримерки и огромный букет роз в его руках…

— С вами все в порядке, милочка? — раздался голос Синтии из кухни.

Сегодня, конечно же, никакого лука. Билли заказал столик в маленьком ресторанчике, расположенном в Сауз-Энд.

Рядом с розой стояла поздравительная открытка со щенком.

— Да, спасибо, — ответила Нина, хотя к ней уже возвращалось темное, всепобеждающее чувство вины и стыда.

Синтия, словно специально не давая ей задремать, гремела в кухне кастрюлями и сковородками.

Вдруг громко зазвонил телефон.

— Я возьму трубку, Синтия! — спокойным голосом заявила Нина, хотя опыт последних лет подсказывал ей, что телефонный звонок редко означает приятные новости.

Это была Дрю.

— …из «Беллера».

— Я помню, откуда вы, мисс Брукс. Нет нужды повторять это каждый раз.

— Да, хорошо. Я звоню, чтобы сообщить о маленьком несоответствии между заявленным вами и фактическим качеством одного из будущих лотов.

Сердце Нины екнуло. Опять лишние заботы!

Проблема заключалась в серьгах-гвоздиках, которые в сентботольфском каталоге значились как изумрудные. Дрю ровным, лишенным малейших следов тревоги голосом объяснила:

— Работая с вашими драгоценностями, оценщики пришли к выводу, что это не изумруды, а диоксид хрома.

Химический термин был незнаком Нине. Ее пульс участился от осознания того, что ее поймали на лжи.

— Я не знала. Меня ввели в заблуждение.

— Это распространенное явление, — заверила ее Дрю. — На жаргоне ювелиров диоксид хрома называют сибирским изумрудом. В Сибири его полным-полно. Неудивительно, что и у вас нашлись серьги с этим камнем.

— Значит, все-таки изумруд, — облегченно вздохнула Нина. — Только сибирский.

— Нет. Его называют изумрудом только из-за цвета. На самом деле этот камень полудрагоценный и ценится намного ниже настоящего изумруда.

— Понятно.

Как ни смешно, но сердце снова учащенно забилось, как в тот день, когда она впервые открыла малахитовую шкатулку, в которой поблескивали зелеными огоньками серьги. Легкое замешательство, не больше.

— В моей практике такое часто случается. Сибирские изумруды легко спутать с настоящими драгоценными камнями.

Нинино горло сдавил обруч. Сибирские изумруды…

«Интересно, Виктор знал? Или он был уверен, что покупает настоящие изумруды?»

— С вами все в порядке? — Голос Дрю громом раздавался в ушах Нины. — Вы меня слышите?

— Не кричите!

— Извините.

Нине показалось, что молодая женщина вот-вот рассмеется.


На следующий день Дрю приехала к ней домой, чтобы взять список с именами членов семьи ее покойного мужа. Оказалось, что Нина вывела кириллицей лишь одно имя, объясняя это тем, что ничего не знает об отце Виктора и кроме свекрови вообще никого не знает. Дрю постаралась не потерять хладнокровия.