С памятного вечера у Герша прошло совсем немного времени, как Виктор привел Нину к тому же большому квадратному зданию, перед входом в которое стояли те же самые замерзшие милиционеры. На этот раз, свернув за угол, они вошли через другой вход и, поднявшись по лестнице, оказались у комнаты, в которой Виктор жил со своей матерью. Она располагалась в самом конце мрачного коридора. Напротив на стене висел телефонный аппарат. Женщина в халате громко говорила по телефону и лишь мельком взглянула на Виктора и его спутницу. Окна комнаты выходили на Щепкинский проезд. Было темно. В комнате чувствовался легкий запах затхлости. Фанерная перегородка разделяла ее пополам.

— Никому не рассказывай об этом, — шутливо предупредил Виктор. — Иначе скажут, что у нас две комнаты, и уплотнят, отдав вторую половину другой семье.

— А мы ее не разбудим?

— Нет. Мама почти ничего не слышит. Причем глухая она, так сказать, по собственной воле.

— Ничего удивительного. Я бы тоже добровольно оглохла в такой обстановке.

Из коридора доносился голос разговаривающей по телефону женщины: «Ты сказала, что восемьдесят рублей? Я не ослышалась?» Было уже поздно, но до Нининого слуха доносились и другие звуки: кашель, кошачье мяукание, звон кастрюль и сковородок…

Фанерная дверь на половину матери Виктора была плотно прикрыта. Через щели не пробивалось ни лучика света.

— Она крепко спит, — заверил он Нину.

Виктор еще что-то говорил, но девушка не слушала. Она думала о том, что теперь они одни и ничто не помешает ему поцеловать ее. Так Виктор и сделал. Его пальцы начали медленно расстегивать пуговицы на Нининой одежде, а она не спускала глаз с двери в перегородке, ожидая, что та откроется, но ничего не происходило. Виктор раздел ее и увлек за собой на узкую односпальную кровать. Матрас оказался тонким, набитым соломой. Нина чувствовала, как солома шелестит под ней. А подушка была тяжелой, словно мешок с песком. Пальцы Виктора, попутешествовав по ее телу, проникли внутрь, и Нина тихонько вскрикнула.

— Ты не против? — прошептал он.

…Только поздно ночью Виктор проводил Нину домой.


Теперь она часто бывала у него дома, но всякий раз они приходили поздно вечером, когда его мама, погасив свет, уже спала, а другие обитатели коммуналки занимались своими привычными вечерними делами. Когда Виктор впервые попытался войти в нее, Нина удивленно вскрикнула. Он засмеялся, сел на кровати и, нежно глядя на девушку, провел рукой по ее растрепанным волосам.

— Значит, это правда? — довольно улыбаясь, спросил он. — Никогда? Ни с кем?

— Нет. Ни с кем.

Виктор недоверчиво покачал головой.

— И даже романа не было?

— Нет.

О его романах знать Нине совсем не хотелось. Виктор был почти на десять лет ее старше, и девушке стоило немалого труда не думать о веренице женщин, которые перебывали в его постели до нее. Лилия была не единственным его «другом». Нина знала о темноглазой поэтессе из Ташкента и актрисе театра имени Вахтангова. Похоже, они были куда искушеннее ее.

— И при этом, — улыбнулся Виктор, — мужчины, с которыми ты танцуешь, трогают тебя каждый день.

— Я не воспринимаю их как мужчин.

Он рассмеялся.

— Возможно, они другого мнения.

Нина попыталась объяснить, что руки партнера на ее талии значат для нее не больше, чем прикосновения костюмерши, торопливо продевающей крючки в петельки ее балетного костюма. На следующей репетиции она, однако, присмотрелась к окружавшим ее мужчинам. А вдруг Виктор прав? Она не привыкла обращать внимание на других. Все, что имеет значение, — это ее отражение в зеркале или тридцать два сделанных без остановки фуэте. Нина понаблюдала за своим постоянным партнером Андреем, чьим могучим рукам доверяла больше других, несмотря на то что во время трудных поддержек эти руки могли оставить синяки на ее теле. Никакой реакции, чистый профессионализм. Андрей вообще не интересовался балеринами. После окончания репетиции он ушел вместе с Сергеем, еще одним танцором Большого театра.

От внезапной догадки Нина почувствовала себя наивной дурочкой. Впрочем, о таких вещах вслух не говорили. Бедный Андрей! За подобное антисоциальное поведение можно схлопотать до пяти лет лагерей.

Нине все труднее становилась управлять собственным телом. Десятилетия упорного труда по превращению себя в инструмент искусства оказалось недостаточно, чтобы справиться с новыми чувствами, которые разбудил в ней возлюбленный. Нина постоянно думала о том, что он делает с ней ночью, что они делают друг с другом. Мысли, словно мелкая пудра, сыплющаяся из ее рук. А она все черпает и черпает полными горстями…


Когда пришла весна, Нина позволила ему сделать это. Они лежали на узком матрасе. Ее руки вцепились в металлическую спинку кровати. В воздухе стоял легкий запах пота и духов «Peut-Etre». Настоящие французские духи, подарок Виктора. Духи были налиты в фарфоровую бутылочку, украшенную серебром. На фарфоре нарисованы маленькие бабочки.

— Сними их, — прошептал Виктор, стягивая с нее трусики.

Нина помогла ему раздеться. А потом их тела слились в одно. И было удивление от проникновения, и ее ноги, крепко сжимающие его бедра. Виктор навалился на нее всем своим весом и начал движение. Его губы искали ее губы, целовали ее шею и плечи… После случившегося Нина расплакалась. Ей не было грустно, просто она остро ощущала свою потерю, свое перерождение.

— Тебе больно?

Нина отрицательно покачала головой.

— Нет. Просто я хотела остаться девственницей до свадьбы.

Она чувствовала себя полной дурочкой: надо было сказать это раньше.

— Давай поженимся, — предложил Виктор.

Его лицо стало серьезным. Опустившись перед кроватью на одно колено и взяв Нинину руку в свои, он вполне официальным голосом попросил ее выйти за него замуж.

Нина расхохоталась.

— Неужели я настолько смешон?

Испугавшись, девушка извинилась. Она жила балетом, поэтому не могла серьезно воспринимать слишком театральные жесты.

— Я привыкла к театральщине и пантомиме, — объяснила она. Потом с наигранной серьезностью заявила: — Я буду любить тебя вечно!

Ее пальцы коснулись груди. Потом она взмахнула руками и сжала их в том месте, где находится сердце.

— Но что, если ты покинешь меня? — патетическим голосом спросила она.

Руки ее взметнулись к Виктору и сложились в молитвенном жесте.

— Я никогда не покину тебя! — отрицательно качая головой, сказала Нина.

Ее руки простерлись вверх.

— Обещай!

Схватив девушку за руки, Виктор прижал ее к груди.

— Клянусь! — очень серьезно сказал он и довольно больно куснул Нину за мочку уха.

Девушка растерялась, поняв, что это не шутка, что сейчас решается ее судьба. Серьезность, с какой он сказал это, вызвала у нее тревогу, граничащую со страхом. Нина отстранилась и посмотрела Виктору в глаза.

— И я обещаю, — борясь с нервной дрожью, сказала она.

— Но я не могу покинуть маму, — поспешно добавил Виктор.

Нина сжала его руку.

— Мы будем жить здесь вместе. И до Большого рукой подать.


Той ночью она вернулась домой позже обычного. Виктор проводил ее до дверей. На цыпочках Нина зашла в комнату и уселась на край маминой кровати. Та спала.

— Проснись, — прошептала Нина, нежно поглаживая мать по плечу. — У меня хорошие новости.

Открыв глаза, мама сощурилась и покосилась на слабый лучик света из коридора.

— Что за новости?

Но вместо ответа услышала плач. Испугавшись, она приподнялась на кровати и шершавыми руками принялась вытирать слезы, которые катились и катились из Нининых глаз. Потом они обнялись. Нина чувствовала тепло материного тела, проникающее через тонкую ткань ситцевой ночной рубашки. Как ей не хотелось расставаться со всем этим! Она любила запах маминых волос, отпечаток подушки на ее щеке, легкое шарканье домашних шлепанцев по деревянному полу. Мама подарила ей жизнь. Она вплетала свои надежды и мечты в волосы дочери.

Прошло несколько минут, прежде чем девушка смогла выдавить из себя:

— Я выхожу замуж.


Они поженились солнечным весенним днем, когда сам город, казалось, радовался жизни. Вдоль улиц высаживали молоденькие кленовые деревца. Милиционеры на перекрестках сменили темные шинели на белые хлопковые гимнастерки.

Матери Виктора на свадьбе не было. Нина не обиделась. Они виделись лишь раз, и эта встреча прошла далеко не гладко. Но это сейчас ее не тревожило. К загсу новобрачных сопровождали Герш и Нинина мама. За два месяца знакомства она успела полюбить своего будущего зятя. На Нине было новое платье с пояском, в руке букет белых латвийских аронников. На Викторе — его лучший костюм, в петлицу которого продет цветок из букета невесты.

Обручальных колец не было. В Мосторге продавался такой хлам, что Нина решила обойтись без них. Вместо кольца Виктор подарил невесте оправленную в золото брошь овальной формы. Присмотревшись, Нина увидела, что на лавовом камне вырезан не женский профиль, а собор Василия Блаженного. Крошечное изображение в точности передавало луковки куполов. Значит, Виктор помнит о той ночной поездке в автомобиле, о мерцании снега и об удивительной красоте собора вдалеке.

Лот № 28

Неоправленный цветной бриллиант. Желтый индийский алмаз весом 1,85 карата. Цена — $ 10.000—15.000.

Глава шестая

Во сне он получил заказное письмо. Белый конверт из толстой бумаги, обвязанный ленточкой, словно дорогой подарок. Такие конверты можно увидеть в мультипликационных фильмах. Обратного адреса нет, только имя и фамилия Григория. Почерк дрожащий, стариковский. Письмо не вызвало у него ни малейшего удивления. Григорий медленно, чтобы продлить удовольствие, развязал узелок ленточки. Даже во сне он хотел в полной мере насладиться своим триумфом. Конверт он распечатал серебряным канцелярским ножом, подаренным сестрой Кристины. Из конверта выпадает сложенное вчетверо письмо. Григорий разворачивает его куда медленнее, чем стал бы делать в реальной жизни.