У него не было никаких дел там, куда он летел. Он летел только потому, что так решил. А вернее, решился. В кармане его пиджака лежала маленькая бумажка, на которой написаны дата, адрес и даже телефон. И теперь оставалось не смалодушничать, не испугаться, не отступить, а воспользоваться той информацией, которая так случайно оказалась у него. «Интересно, почему я сам никогда не пытался встретиться с ней? Почему? Ведь я любил ее. Я обязан ей многим. Почти всем. Что же со мной такое случилось?» – задал он себе вопрос. Но ответа на него не было.


Этнографические музеи почему-то никогда не производили на него серьезного впечатления. Наверное, из-за многочисленных фигур в национальной одежде, а также чучел животных и птиц, которые представляли местную фауну. Еще забавней казались старая утварь и орудия производства – прялки, плуги, косилки. Все этнографические музеи, которые ему довелось посетить, были ужасно похожи – музеи фигур и предметов. В Петербурге все то же самое. Едва он вошел, как из правого зала выглянули фигура чухонца и косматое чучело ездовой собаки.

– Билет попрошу! – появилась контролер.

– Я на совещание…

– Проходите, – контролер указала на большой зал, заполненный людьми. У центральной стены стояли трибуна, а также длинный стол, на котором были расставлены таблички с именами и фамилиями. Егор осмотрелся и выбрал место в предпоследнем ряду.

– Простите, а у вас нет чего-нибудь типа программки? – наклонился он к соседкам.

– Нет, к сожалению. На входе висит список выступающих, – ответили ему.

– Спасибо. Тогда будем просто слушать, – Егор улыбнулся дамам.

«Интересно, она будет выступать?» – подумал Егор и попытался прочесть таблички с именами. Но шрифт оказался мелким, и Егор ничего не разобрал. Через пару минут на трибуне появился высокий господин и торжественно объявил о начале мероприятия. После весьма интригующего вступительного слова появился первый докладчик. Егор прослушал минуту, другую, а потом стал осторожно рассматривать присутствующих в зале. Насколько он мог заметить, Ники среди них не было. Зато присутствовали дамы средних лет, которые поделились на две группы. Одни конспектировали выступающих, другие сосредоточенно смотрели в свои телефоны. И было понятно, что происходящее в зале их не интересует. Егор забеспокоился: «Может, ее вообще здесь не будет?!»

Когда у него в голове перемешались единицы хранения, ревалоризация и реституция, объявили перерыв. Егор встрепенулся и повернулся к дамам-соседкам:

– Вторая часть будет такая же обширная, вы не в курсе?

– Надеемся, что нет, – закокетничали они в ответ, – иначе мы не выдержим!

– Будет всего один докладчик. Его всегда на закуску оставляют. Но слушать интересно.

– А вы участники, правильно я понимаю? – Егор улыбнулся.

– Да, – женщинам нравилось внимание молодого человека, отлично говорящего по-русски, но чем-то неуловимо напоминающего иностранца.

– Тогда скажите, сегодня последний день работы?

– Совершенно верно, завтра все уезжают.

– Спасибо, понятно, – Егор встал, – надо домой позвонить, думаю, что минут пять у меня есть.

– Конечно, конечно.

Он вышел в вестибюль и оттуда набрал номер матери. Мария Александровна откликнулась сразу:

– Как дела в Варшаве?

– Где? – опешил от неожиданности Егор.

– В Варшаве? Как там погода сейчас?

– А, да, – опомнился сын, – погода так себе, но, если честно, я ее даже не заметил, эту здешнюю погоду. Очень много дел. Ты скажи, как себя чувствуешь? Как давление?

– Жаль, что ты не хочешь рассказать мне про Варшаву, – весело заметила мать, – а давление – в норме. Тебя когда ждать домой?

– Скоро, мам, скоро. Но я ведь только вчера улетел.

– Я поняла, работай. Удачи тебе.

Послышались гудки, Егор вздохнул с облегчением – он думал, что разговор будет сложнее. Взглянув на часы, Бестужев вышел на улицу. Там звенела весенняя красота – солнце, ветерок, первые листочки, от канала тянуло водорослями. Егор задрал голову и прищурился – это движение ему напомнило юность. Егор спустился по ступенькам и пошагал в сторону Михайловского театра. Площадь Искусств была заполнена туристами. Несколько автобусов разворачивались около стоянки, цепочка школьников растянулась на пол-улицы, и Бестужев с ходу в ней запутался.

– Ой, простите, ой, извините! – заверещали вокруг, и Егор отступил. Он повернул опять к музею и ускорил шаг – по всей вероятности, перерыв закончился.

В зал он вбежал, стараясь ступать бесшумно, но, к его удивлению, трибуна оказалась пустой, только за столом «президиума» сидели люди и тихо переговаривались. Зал перешептывался.

– Я не опоздал? – спросил Егор у соседок.

– Вы – нет. Опаздывает докладчик. Последний. Так сказать, итог всех мероприятий.

– Ну, наверное, сейчас будет! – отдышался Егор.

– Очень надеемся. У нас еще планы – все-таки последний день, завтра уезжаем, – поделились соседки.

– Уже завтра?

– Да, на этот раз мы пробыли достаточно долго в Питере – программа обширная, – возразили ему и принялись рассказывать о том, где они побывали. Егор слушал и пытался отыскать в этой информации что-нибудь полезное для себя.

– О, как интересно, – вежливо наконец сказал он, оглядывая зал. Люди проявляли нетерпение. Докладчика по-прежнему не было.

– Что-то не спешит… – начал Егор, но в это время в зал вошла пара. Женщина, стриженная под мальчика, и высокий интересный мужчина. Женщина шумно подошла к трибуне и, наклонившись к микрофону, произнесла:

– Прошу извинить меня за опоздание! Постараюсь короче изложить свои мысли и никого не задержать.

Женщина сняла пальто и скинула его на руки подоспевшей девушки. Потом она открыла свою сумку, заглянула туда, секунду помолчала, а потом, не удержавшись, махнула рукой.

– Итак, сегодня на нашем итоговом совещании я хотела бы затронуть тему, которая касается практически всех музейных работников, независимо от статуса, ранга и того положения, которое занимает их учреждение. Я хотела бы затронуть проблему актуализации наследия и тех направлений, которые позволительны в современных условиях.

Пока женщина говорила вступительное слово, мужчина, с которым она вошла, окинул взглядом зал и занял близкое к Егору свободное место.

Егор узнал ее сразу. Несмотря на короткую стрижку, худобу и двадцать с лишним лет, которые минули со времени их последней встречи. Он узнал ее походку, поворот головы и манеру сцепить руки за спиной, словно школьница у доски. Егор удивился тому, как она мало изменилась. У нее горели глаза, естественный румянец заливал ее щеки, заметно, что эту женщину что-то несет по жизни – что-то очень сильное и доброе. «Вряд ли ее жизнь легка. Так не бывает, чтобы все было хорошо. Но, глядя на нее, можно запросто поверить в счастье. Удивительно, но она стала лучше, чем была. Решительнее, что ли. Нет, не так. Она довольна собой. Она – не сомневается, она радуется!» – думал Егор, и ему стало жаль, что он практически скрывался от этой женщины двадцать лет. Подавить в себе чувство вины не составляло труда, поскольку Ника своим видом не могла служить укором. На ней не было печати женского одиночества, неуверенности, беды или неудачи. Сейчас она казалась образцом благополучия. Егор с удовольствием смотрел на нее, но…

Но в глубине души признавался, что свободен от нее. Свободен от прошлого. Даже когда она появилась на трибуне и у него что-то екнуло в груди, даже тогда он знал, что прошлое осталось в прошлом. «Зачем тогда я сюда приехал? – спросил он себя и тут же понял: – Поблагодарить. Передать спасибо Калерии Петровне».

И вдруг появилась легкость. Ему не надо извиняться за свое положение, свое богатство, не надо доказывать, что добился всего этого он сам, своими руками и горбом. Одного взгляда на Нику хватало, чтобы понять – она мыслит категориями точно такими же, что и он, несмотря на неравенство их банковских счетов. От этого соответствия все стало чрезвычайно просто. «Я обязательно подойду к ней. Во-первых, надо передать подарок Калерии Петровне!» – подумал он, и это конкретное дело окончательно убедило его в правильности этой неожиданной поездки. Егор поудобнее устроился в кресле и стал внимательно наблюдать за Никой.

Выступала она часто, поэтому очень скоро почувствовала удовлетворение – она со всем справилась, заинтересовала людей, ее слушают внимательно, а главное, в зале тот, из-за которого она опоздала. Как здорово, что есть такой человек!

Ника отыскала глазами Кочетова, который слушал ее улыбаясь. «Он такой хороший!» – подумала Ника, машинально перевела взгляд на соседей Кочетова и почти потеряла дар речи.

– Думаю, все согласятся, что все это время мы потратили не зря. Мы выработали общие направления, которые нам позволят двигаться к нашей основной цели. К музею – как учреждению не только научному, но объекту современной повседневной жизни. Объекту привычному и близкому, – вдруг выпалила Ника и сошла с трибуны.

В зале повисла тишина, а потом раздались громовые аплодисменты – все уже хотели разойтись и отправиться по своим делам. Как-никак последний день в Питере. Ника присела на первом ряду, к ней подошли организаторы:

– Вы сократили выступление…

– Люди устали. Но основное я все же сказала, – машинально отговаривалась Ника. Организаторы удовлетворились объяснениями, а Ника, пытаясь сдержать сердцебиение, пошла к Кочетову.

– С тобой все хорошо? – обеспокоенно спросил он и взял ее за руку.

– Да, – кивнула бледная Ника.

Но Кочетова она не видела, она смотрела на человека рядом с ним. Это был Егор. Ника могла бы его узнать и через сто лет. И даже через тысячу. Даже если бы он провел на необитаемом острове годы, оброс седыми волосами и длинной бородой, она бы все равно его узнала.

– Привет, – Ника отняла свою руку у Кочетова.

– Здравствуй, – вежливо ответил Егор. – Между прочим, вы опоздали к началу доклада. Мы тут заждались.