Наталия Миронина - В ожидании Синдбада

– У меня были отношения после развода. Это естественно, – сказал Кочетов.

– Я понимаю, – Ника легла к нему на плечо.

– Хорошие, ровные отношения. Долгие.

– И что с ними стало?

– Они исчезли. Вообще. Просто растворились. Мы оба даже не заметили как.

– Так не бывает. Одна из сторон всегда хочет продолжения.

– А у нас так не случилось. Сам гадал потом, но так и не понял.

– Старики говорили, что «не судьба». Кстати, ты не думал о браке?

– Нет. Во всяком случае, пока не повстречал тебя.

– Не ври. Мы с тобой только-только узнаем друг друга.

– А я не вру. Мы давно знакомы. У меня была возможность присмотреться к тебе. И в какой-то момент я понял, что семья с тобой – это то, что мне надо.

Ника помолчала, а потом осторожно заметила:

– Мы живем в разных городах. Мы оба работаем, занимаем определенное положение. Нам есть что терять в наших городах. Кто же из нас должен пожертвовать своей жизнью?

– Если ты так рассуждаешь, значит, тебе это не настолько надо, – улыбнулся Кочетов.

– Так нельзя говорить. Я так рассуждаю, чтобы потом не было расставаний из-за смены привычной обстановки. Неужели ты сам это не понимаешь?!

– Понимаю. Знаешь, после сорока у меня появилось чувство скорости.

– Какое чувство?

– Чувство скорости. Мне кажется, что время мчится и нужно успеть все, что задумал. Поэтому я позволяю себе что-то не замечать, к чему-то относиться философски.

– А я эту скорость не ощущаю. У меня с годами, наоборот, появляется осторожность. Я боюсь ошибок, боюсь иллюзий.

– Прошлое иногда так шутит. Пугает раз и навсегда.

– Ты о семье? Нет, там все было просто и ясно. Мы разошлись спокойно. Иногда мне кажется, что мы и поженились с прицелом на развод.

– Как это? – удивился Кочетов.

– Мы в уме держали прошлое, оно и не позволило нам сблизиться до конца. В душе мы принадлежали этому самому прошлому.

– А потом? Потом у тебя ведь были отношения?

– Конечно. И не одни. Но, как и у тебя, ничем не закончились. Иногда я очень переживала. Плакала. Винила во всем себя.

– Это глупо. Хотя знаю, что иной раз ничего нельзя с этим поделать. Есть нечто, что навсегда остается в тебе.

– Верно. И у меня это было. Или кажется, что было. Уже не разберешь.

– Сейчас это прошлое так же болезненно? Оно по-прежнему мешает смотреть на жизнь?

Ника промолчала. Она честно спросила себя, как хорошо она помнит Егора и что она чувствует, вспоминая его.

– Думаю, нет. Время прошлого истекло.

– Оно было тяжелое? Или счастливое? Или в нем не нашлось того, чего так хотелось?

– Зачем тебе это знать?

Кочетов промолчал, а потом ответил:

– Чтобы знать, чего бояться.

– Думаю, бояться нечего.

– Это успокаивает.

Ника посмотрела на Кочетова. Он был серьезен. Ника поняла его опасения и возможные сомнения. Если в таком возрасте мужчины решаются изменить жизнь, они могут не обратить внимание на внешние, материальные, обстоятельства, но они хотят просчитать абсолютно все душевные риски. «И только женщине не придет в голову просить у судьбы гарантийного талона!» – усмехнулась про себя Ника.

На все вопросы, которые сейчас ей задал Кочетов, Ника могла ответить прямо и честно. Никаких тайных мыслей или надежд в ее душе уже не имелось. И не ждала она никаких известий, более того, она их боялась и не хотела. Потому что так и не смогла понять одного: «Почему за все эти годы Егор так ни разу не появился? Не позвонил, не приехал, не навестил».

В свой отель Ника вошла с независимым видом. Она понятия не имела, осталось ли незамеченным ее отсутствие, но на всякий случай нахмурила брови, пока ждала лифт и искала ключ от номера. На больших часах в холле было уже почти четыре часа дня. Ника ответила отказом, когда после долгого завтрака Кочетов предложил поехать на Петроградскую сторону.

– У меня там дело на пять минут. А потом мы погуляем – пройдемся по Большому и Каменноостровскому проспектам. Там же красотища такая!

Но Нике хотелось какое-то время побыть одной. С одной стороны, так соблазнительно было провести день с мужчиной, который признался в любви и даже намекал на замужество, а с другой, ей хотелось оказаться у себя в номере. Она поняла, что все время находится в страшном напряжении – следила за своими жестами, словами, мимикой. Она устала от этого, а главное, хотела разобраться со всем, что произошло.

– Знаешь, я устала. Надо переодеться. Сложить вещи. Да и домой надо позвонить.

На все это можно было найти контраргументы, но Виктор Андреевич все понял. Он не стал настаивать:

– Хорошо, я тебя довезу до отеля на такси. Потом поеду по делам. Ты, как отдохнешь, позвони мне.

Кочетов увидел облегчение на лице Ники и добавил:

– Я люблю тебя. Что бы в твоей голове сейчас ни кипело.

– Я знаю. Я все знаю. Я просто устала.

Она действительно устала, поэтому, оказавшись у себя в номере, она переоделась в пижаму и рухнула в постель. «Это просто санаторий какой-то! В Славске приходится снотворное пить, а здесь я засыпаю через минуту!» – удивилась в очередной раз Ника, закрывая глаза. Но если в прошлые дни ее одолевала усталость, то сейчас организм, решив обмануть и ее и себя, воспользовался сном как предлогом, чтобы не думать о том, что произошло и что может из этого получиться.

Проснулась она поздно, под вечер, и обнаружила на телефоне множество сообщений – это волновался Кочетов.

Это было правильное решение – поехать к себе, выспаться и обо всем подумать. Ника с наслаждением вытянулась на постели – ах, как было приятно, что кто-то о тебе думает, заботится, кто-то планирует не только ваш завтрашний день, но завтрашнюю жизнь. Ника вспомнила, как Кочетов говорил о семейной жизни. Он сделал ей предложение, в этом не было никакого сомнения. Но он сделал его так тонко, так деликатно, что даже если бы она его восприняла в штыки, ни одна сторона не осталась оскорбленной. Конечно, эту особую дипломатичность Ника приписывала исключительно осторожности и боязни оказаться в смешном положении. Но если отбросить всякие соображения, оставалось одно и главное – ей сделали предложение! Ника вдруг рассмеялась: «Вот тебе и командировка!» В глубине души она понимала, что предстоит очень важное – самой ответить на вопрос, согласна ли выйти за него замуж. Предстояло понять: а во что превратится их жизнь? Кто и как должен будет подстроится? Предстояло понять, насколько сильны амбиции у обоих и насколько каждый из них способен уступать. «Если я сейчас в этом буду копаться, я испугаюсь и сбегу домой сию же минуту! И уж точно никогда не узнаю, чем закончится эта вся история!» – одернула она себя и набрала телефон Кочетова.

– Привет! – сказала она радостно.

– Здравствуй. – Он ответил сразу же, словно держал телефон наготове, ожидая звонка. – Ты выспалась?

– Да!

– Отдохнула?

– Да!

Кочетов помолчал.

– Да? – спросила она.

– Я тебя не напугал? Ты не передумала?

– Нет. Нет.

– Ты можешь говорить длиннее. Русский язык очень богат.

– Да!

Кочетов рассмеялся:

– Прекрати, я уже ничего не понимаю!

– Ты не напугал, русский язык очень богат. Я не передумала. Все – да! Кстати, а это ты о чем вообще? О чем я должна была передумать?

– Издеваешься?!

– Да!

И они оба расхохотались.

Совсем поздно вечером они пили кофе в каком-то малюсеньком кафе. Угол Литейного и Пестеля в этот час казался пустынным. Они почти не разговаривали, а просто сидели, смотрели друг на друга.

– А ты прав: даже подумать страшно – мы знаем друг друга столько лет. И вот только теперь…

– Нельзя же было принимать опрометчивых решений. Мы повели себя, как осмотрительные взрослые люди, – с шутливой важностью произнес Кочетов.

– Это верно.

– Ты только не пугай себя заранее. Мы все решим. Постепенно, как полагается…

– Осмотрительным людям! – улыбнулась Ника.

Расстались они заполночь. И то потому только, что из кафе исчезли последние посетители.

– Мне жаль, что ты не хочешь поехать ко мне.

– Завтра. Завтра будем у тебя. И даже накормлю тебя ужином.

– Здорово. Буду ждать завтра. Кстати, ты помнишь, в десять утра в Этнографическом музее. Мне даже организаторы звонили – просили обязательно быть и не опаздывать. Будет городское начальство, архитекторы и музейщики.

– Я все помню – я же выступаю, – сказала Ника.

– Мама, я уеду. Ненадолго. Мне нужно по делам.

Пожилая женщина у окна оглянулась:

– Ненадолго – это на сколько?

– Я не знаю. Может быть, на неделю. Но ты не волнуйся. К тебе будут приходить. Продукты, как обычно, привезут во вторник. Я тебе оставлю телефоны. Если что-то понадобится – звони.

– Я не хочу, чтобы ты уезжал.

– Мама, надо. Очень надо. У меня две встречи. А потом я сразу вернусь.

– Хорошо. Что я могу поделать? Разве что сказать: «Хорошо».

– Зачем ты так себя ведешь? Ты же понимаешь, что я не могу отменить свою работу?! Я не могу все пустить на самотек?! У нас не будет денег! Нам не на что будет жить?!

– Деньги – это не самое главное!

– Мама, это демагогия! Мы с тобой это уже обсуждали. И еще, мне не нравится, когда ты сидишь вот так часами у окна. Надо чем-то заниматься! У тебя для этого есть и здоровье, и деньги. Почему ты в саду не работаешь? Ты же раньше так хотела иметь сад, сажать цветы, выращивать ягоды. И вот у нас все это есть – земля, клумбы, сад. Почему ты не занимаешься этим?!

– Мне не хочется.

– Скажи, чего бы тебе хотелось?!

– Я не знаю.

Он вздохнул. Эти диалоги становились привычными. Мать большую часть дня проводила в своей комнате. Ее большое кресло стояло у французского окна, которое выходило в сад. В этом саду были цветы, кустарники, аккуратные деревья. Но все посажено садовником, который приходил раз в неделю. Мать же только смотрела на то, как он работает, не проявляя никакого интереса к самому занятию.