– Какой примадонне? – удивился Виктор Андреевич.

– Которая будет партию Анны исполнять.

– А! – сообразил Кочетов. – Розы – тебе. А Анне… Ох, вот с Анной случился казус!

– Господи, спектакль отменили?

– Нет, не отменили. Просто это спектакль не Мариинки, а гастролирующего театра.

– И что?

– Как – что? Я же не знаю, какие там голоса! И как поют они.

Ника рассмеялась. В этом был весь Кочетов – стремление сделать хорошо и обстоятельство, которое он не учел.

– Ничего страшного! – Ника пожалела его. – Плохие артисты в Мариинке не поют. К тому же побывать в самом зале уже необыкновенная удача. И спасибо за розы.

Она взяла его под руку, и они направились к входу.

Розы пришлось оставить в гардеробе. Понятливая сотрудница нашла банку с водой.

Театр заворожил ее красотой и помпезностью, она с восторгом оглядывала полный зал. Золото, синий бархат, мерцающий хрусталь – чертог, где сбываются сказочные мечты. Ника ничего не говорила – ей хотелось молчать и наслаждаться увиденным.

– Ты довольна?

– Знаешь, даже если они будут петь шепотом и будут одеты в тряпки, я все равно буду счастлива. Здесь такое великолепие. Спасибо тебе.

Кочетов просиял:

– Мне так приятно, что тебе нравится.

Ника любила театр, но редко ходила в драматический. Если раньше некие условности представления не имели значения, то сейчас они раздражали. А вот пристрастие к музыкальному театру никуда не делось – все тот же восторг, предвкушение, зачарованность музыкой и голосами. Ника вообще считала, что опера – это как раз то, что имеет право на приблизительность, ту самую условность. Ей совершенно не мешали толстые Джульетты и грузные Гремины. Главное, чтобы звучал голос, покоряли тембр и игра.

– Как хорошо, что мы пришли сюда! – прошептала она и сжала руку Кочетова, как только погас свет и зазвучала увертюра.


– Боже, откуда они взяли такую Лауру?! Это какой-то мюзик-холл! Стриптиз и кабаре в одном флаконе! – возмущалась Ника через три часа.

– Жаль, что спектакль такой неудачный, – промямлил Кочетов.

– Да почему же неудачный?! Отдельные моменты. Отдельные исполнители. Правда, их там немного. Но Лаура – это ужасно. Это пошло, у нее даже ужимки дешевой стриптизерши.

– А голос тебе тоже не понравился?

– Голос средний. Но его и расслышать невозможно. Его не слушаешь, смотришь, как она извивается в якобы экстазе! Она ужасна! Вульгарна до крайности!

– Но она красивая. И стройная.

– Ах, да все равно, какая она! – с досадой воскликнула Ника. – В этом искусстве так все условно! Не условны только талант и вкус.

– Ты расстроилась, – мрачно констатировал Кочетов.

– Нет, просто жалею, что подпорчен неплохой спектакль.

– Так, надо срочно поужинать! – Виктор Андреевич решительно взмахнул рукой.

– Что ты собираешься делать?

– Ловить такси, ехать в ресторан.

– Глупости. Мы пешком дойдем. А где ресторан находится?

– Я бы пригласил тебя в одно очень приятное место на Большой Морской.

– Тем более Большая Морская – это рядом совсем. Прогуляться полезно.

Кочетов посмотрел на нее:

– Мне кажется, что ты пытаешься надышаться. Впрок, на будущее.

– Так и есть. Я хочу надышаться, насмотреться, нагуляться. Понимаю, что это невозможно, но все равно хочу.

– Ты же была здесь много раз. И часто ездишь.

– И все равно мало, – улыбнулась Ника.

Кочетов взял ее под руку.

– Мы можем иногда сюда приезжать. Не в командировку. Без всякой цели.

– Можем, – улыбнулась Ника, а сама подумала, что заработка музейного работника, даже директора, на частые путешествия вряд ли хватит.

– Видишь ли, я статьи всякие пишу. Платят немного, но регулярно.

Ника покраснела, словно Кочетов подслушал ее мысли. А она уже не впервые задумывается о том, что ухаживает Виктор Андреевич обстоятельно – кафе, цветы, театр, ресторан, такси. Ника не свалилась с луны, она дома в Славске «заведовала» домашней кассой и потому цену деньгам знала.

– Виктор, кстати, о деньгах. Мне не доставит удовольствие остаться в стороне от организации нашего досуга.

– Что? – не понял Кочетов.

Ника вздохнула.

– Я бы хотела поучаствовать в тратах. Понимаешь, давай за ресторан заплатим вместе. Пополам, – объяснила она ему, как ребенку.

– Ты с ума сошла?! – Его гнев был искренен. – Где такое видано?!

– Слушай, нам не по двадцать лет, и жизнь нашу мы оба хорошо знаем.

– Слушай, – слегка передразнил ее Кочетов, – эту тему мы закроем. Ну, чтобы не поссориться.

– Как знаешь, но мне кажется…

– Я уже знаю, что тебе кажется, – оборвал ее Кочетов и, оглядевшись, воскликнул: – Мы куда-то забрели, и теперь в темноте придется блуждать по закоулкам.

Ника рассмеялась:

– Мы не заблудились, мы чуть отклонились от курса. Мы идем по Прачечному переулку, и потом на Почтамтский мост, а это и будет Большая Морская. Ресторан где находится?

– Недалеко от «Астории».

– Вот и отлично! Мы пересечем Исаакиевскую площадь, пройдем мимо «Астории».

– Ты можешь ходить по городу с завязанными глазами.

– Могу.

А вечер был прохладным. Вдруг набежали тучи, и когда они уже подошли к ресторану, Ника продрогла.

– Ты же окоченела! И еще не разрешила такси взять.

– Не ворчи, сейчас горячий чай выпью и согреюсь. – Ника с удовольствием оглядела ресторан. Уютное помещение, освещенное лампами в больших светлых абажурах. Людей было немного, а столик, который, как выяснилось, заранее забронировал Кочетов, находился у окна. Ника утонула в кресле, наслаждаясь теплом.

– Пожалуйста, принесите сразу горячий чай для дамы.

– Если не возражаете, могу предложить вам пунш.

– Не возражаем, правда, ведь? – Кочетов взглянул на Нику.

– Даже не знаю.

– Очень вкусно и согревает. Мы готовим его по специальному рецепту.

– Несите, – кивнул Кочетов, – нам никак нельзя болеть.

Через несколько минут перед Никой стояла пузатая чашка-бокал.

– Пахнет здорово!

– Черный чай, лимон, сахар, вино и что-нибудь крепкое, типа арака. Все хорошо подогреть. Вот и все волшебство.

– Вкусно! – Ника почувствовала, как согреваются ноги, руки, как жарко стало лицу.

– Что ты будешь есть? – Кочетов тем временем уже смотрел меню.

– А что закажешь, – махнула рукой Ника. Она почувствовала, как жаркий хмель делает все легким и простым. Даже такой сложный вопрос, как выбор горячего блюда.

– Я тебе зачитаю? Или сама?

– Зачитай.

Кочетов откашлялся, придвинул голову к Нике и тихо огласил меню. Ника задумалась. Она не смогла сосредоточиться на услышанном.

– Ты сам. Сам все закажи, – попросила она, откидываясь на спинку кресла.

Пока Кочетов объяснялся с официантом, она в окно рассматривала темную улицу. Так забавно было видеть свое отражение, которое накладывалось на силуэт темного дома напротив, а уличные фонари перемежались с лампами зала. Эта игра света, темноты и оконного стекла превращала вечер в сказку. Причем сказку из далекого прошлого, когда девочкам мечтается о романтических встречах, романтических героях. Когда первый поцелуй – это целое событие.

– Здесь очень хорошо. Спасибо, что ты выбрал это место, – Ника взглянула на Кочетова и поразилась тому, как он хорош. Она вдруг увидела не сомневающегося во всем мужчину за сорок, а действительно красивого человека, образованного, умного, рассудительного. Она вдруг оценила все, что он сделал за эти два дня. «А за мной именно так, «по всем правилам», давно никто не ухаживал! – вдруг подумала Ника. – Ему это надо так же, как и мне. Он получает удовольствие от всего – от прогулок, от разговоров, от театра, от ресторана. Это не обязаловка, не дань традиции, не средство добиться чего-то. Для него это – часть теперешней его жизни».

– Спасибо тебе, – вдруг сказала Ника, опустив вилку.

– Я же не готовил это мясо, за что же мне спасибо? – рассмеялся Кочетов.

– Не притворяйся, ты знаешь, за что!

– Знаю. Но благодарность не по адресу. Если бы не ты – все это не имело бы значения. Этого не было бы. Поверь мне.

– Я – верю, – честно призналась Ника.

– Вот и хорошо.

Этот ужин был странным. Они больше молчали, оба смотрели в это волшебное окно, где две жизни – внешняя и внутренняя – сливались в одну, но не перемешивались. Их картинки накладывались друг на друга и становились более выпуклыми и притягательными. Сидя здесь, в тепле, в мягких креслах, среди бежевых абажуров, хотелось на улицу – темную, синюю, загадочную. С улицы мир тепла, красивых предметов и белоснежных скатертей казался не менее заманчивым. А еще им обоим хотелось уюта. Не интерьерного, не того, который определяется диванными подушками, коврами, скатертью. Им хотелось уюта душевного и телесного, смысл которого заключается в понятии «ты у меня есть». Так, в зрелом возрасте, когда позади все всполохи сильных желаний, где безрассудство уступило место рассудительности, где появился страх ошибок, в этом возрасте с особенной силой ценишь близость, доверительную, откровенную и всепрощающую. В возрасте, когда нет нужды притворяться, ценишь доверие другого человека и вверяешь ему собственные изъяны.

– Поехали ко мне, – Кочетов посмотрел на Нику.

– К тебе? – удивилась она.

– Да, я остановился в квартире друзей. Я всегда у них останавливаюсь, когда приезжаю сюда.

– А где сами друзья?

– Они за городом живут. Квартиру сдают иногда. Знакомым. В крайнем случае, знакомым знакомых.

– Не любят чужих?

– Не любят делать ремонт. Они люди очень педантичные и аккуратные. Не терпят грязи и беспорядка.

– Хорошее место, – промолвила Ника.

– Поехали в это хорошее место.

«И почему не поехать? Он ведь мне нравится. Он – хороший. И что еще я могу о нем узнать за эти оставшиеся несколько дней? Вопрос дурацкий, но я сама себе его задаю. И сколько можно быть одной?» – Нике стало грустно. Какое бы решение она сейчас ни приняла, она все равно о нем пожалеет. Только позже, когда жизнь вернется в привычное русло. И уж тогда она найдет тысячу и одну причину сожалеть, ругать себя, стыдиться своего поступка. Но это будет потом.