Наталия Миронина - В ожидании Синдбада

– Вы просто неподражаемы! И вы мне очень нравитесь. Но я не знаю, как сделать так, чтобы ухаживать за вами. По всем правилам.

– А это как – по всем правилам? – округлила глаза Ника.

– Ну, цветы, подарки, кафе, театры, кино. Погулять.

– Да, придется вам в Славск ездить с таким серьезным настроем.

– Я готов.

Ника улыбнулась.

– Отлично, вот у нас и план работы на лето появился. Будем встречаться в Славске.

– Вы ко мне тоже приезжайте. Я буду ждать вас. У меня отличный большой дом. Будете спать, ходить на Волгу, я вас научу рыбу ловить.

– Я умею. У нас в Славске отличная рыбалка. Я умею, но не люблю. Комары, червяки, чешуя…

– Тогда просто будете сидеть на берегу и смотреть на воду. Очень помогает от переутомления.

– Кстати, у меня никогда не было переутомления. Даже когда я диплом писала. Мне всегда казалось, что мало работаю.

– Должен заметить, так кажется всем трудоголикам, – заметил Кочетов, – но вы не уходите от темы. Вы согласны приезжать ко мне?

– Согласна. Но сейчас мне так хорошо, и пирожные такие вкусные, что готова что угодно пообещать.

– А я готов поверить во что угодно. Ника, вы мне очень нравитесь, я еще раз совершенно серьезно вам это говорю.

– Я вам верю.

– Нам еще здесь быть несколько дней. Давайте проведем их вместе? Я завтра возьму билеты в театр. Послушаем оперу. Потом съездим куда-нибудь в пригород.

– И будем гулять по городу. Виктор, вы даже не представляете, как же я люблю здесь гулять.

– Представляю. И как музейный работник даже понимаю почему.

– Почему?

– Вам не хватает впечатлений. Вам не хватает пищи для глаз. А здесь ее много. Весь город можно разглядывать. И он на все вкусы, на все настроения и характеры.

«А ведь он прав. Так точно, так коротко сказал то, что я никак не могла для себя сформулировать. Питер – это город на все времена. В том смысле, что в любой час твоей жизни ты найдешь здесь нужное».

Их вечер был длинным. После кафе они еще гуляли по Васильевскому острову. Кочетов вдруг стал совсем веселым. Он уже не вспоминал грустные истории, перестал копаться в собственных настроениях, он не пытался определить их будущее. Он весь был в настоящем. А настоящим были – город, вода, небо и она, Ника, такая близкая, такая послушная вдруг, такая ласковая. От этой перемены он осмелел и где-то на пересечении Большого проспекта и 7-й Линии, напротив церкви Трех Святителей, вдруг обнял Нику и поцеловал. Она почувствовала запах мужского одеколона, табака, почему-то аромат ванили и… антистатика. От этого неожиданного коктейля у нее закружилась голова, и она, словно бы от слабости, чтобы только удержаться на ногах, обняла Кочетова и ответила ему долгим поцелуем. Обнявшись, они постояли некоторое время, немногочисленные прохожие послушно обходили их стороной, а какая-то тетенька с завистью сказала: «Дело молодое, что теперь уж поделать!»

– У нас – дело молодое, заметьте, – произнесла Ника, отпуская Кочетова.

– Так, может, еще раз поцелуемся, – пробормотал он, не двигаясь с места.

– Потом, не в таком многолюдном месте.

– В этом городе таких мест не очень много.

– А вот и неправда. В этом городе таких мест полно. Не надо только ходить по «туристическим тропам», – ответила Ника. Она вдруг смутилась от произошедшего.

– А здорово было. Вы отлично целуетесь! – вдруг рассмеялся Кочетов.

– Вы себя слышите? – спросила Ника и тут же расхохоталась.

– Да, похоже, можно перейти на «ты», – кивнул Виктор Андреевич.

– Ты, Витя. Вы, Виктор Андреевич, – задумчиво проговорила Ника, – а мне больше нравится на «вы».

– Делай, как тебе удобно, – разрешил Кочетов. Фраза получилась у него естественно и даже по-семейному интимно. Так любящий и внимательный муж дает свободу действия любимой и уважаемой жене.

– Ишь ты! Надолго ли хватит?

– Перестань, а то я сейчас опять начну сомневаться во всем!

– Ой, не надо, – поспешила Ника, – решительность тебе к лицу.

Так они дошли до Адмиралтейской набережной. Ни ледяной ветер, который их обдувал, пока они шли по Дворцовому мосту, ни случайный весенний дождик, который заглянул вдруг в город, ни туристы, которые попадались по пути и все норовили их разъединить, – ничего из этого они не заметили. Они за все время сделали только одну остановку у знаменитой пышечной на Большой Конюшенной, выпили там по чашке огненного кофе с молоком и съели несколько пышек.

– А ты вся в сахарной пудре. Дай я тебя вытру! – Кочетов старательно смахивал пудру с ее щеки, а потом Ника увидела близко-близко его глаза, вдохнула уже знакомую смесь запахов и с удовольствием ответила на поцелуй.

У гостиницы они были за полночь.

– Бог знает, что подумают мои знакомые администраторы. – Она потерла озябший нос.

– Беги, я тебя заморозил. И почему я не догадался взять такси, чтобы довезти?

– Я бы не согласилась. Как можно променять такую прогулку на какую-то машину?! Спасибо тебе.

– За что? – Кочетов внимательно посмотрел на нее.

– За пышки, естественно, – рассмеялась Ника.

– Завтра у нас что? Завтра у нас Русский музей. Сначала встреча с сотрудниками, а потом небольшая экскурсия в запасники.

– Если честно, я их запасники знаю лучше, чем постоянную экспозицию. Может, опять удерем? Ну, поучаствуем в разговоре, а потом отпросимся побродить по музею. Нет, правда, я не помню, когда видела последний раз Бенуа.

– А потом?

– А потом? Что – потом? – переспросила Ника.

– Куда мы пойдем потом?

– Гулять. Куда еще можно пойти в Питере!

– Хорошо! Как скажешь!

Только стоя под душем, Ника поняла, сколько они сегодня прошли. Она вдруг почувствовала усталость такую, что не нашла в себе силы намазать лицо кремом. «Черт с этим кремом! Меня и так любят! – подумала она, зарываясь лицом в подушку. – Только не подозревают, что в обычной жизни я могу выглядеть как пугало!» На этой честной мысли, она провалилась в глубокий сон.

Чужое счастье сродни эфирному маслу – оно бьет в нос и заставляет прищуриться. Было непонятно, заметил ли кто вчерашний уход Ники и Кочетова, но то, что чуть запоздалое появление Ники вызвало оживление у присутствующих, было очевидно. Самые бесцеремонные тут же оглянулись на Виктора Андреевича. Тот сидел спокойно, положив нога на ногу, и что-то искал в телефоне. При появлении Ники он улыбнулся и уже хотел помахать рукой, приглашая на свободное место рядом с собой, но Ника только кивнула головой и присела рядом с одной из коллег.

– Ну что, давно началось? – поинтересовалась Ника.

– Нет, минут десять, – отвечали ей, – а вы, Вероника Анатольевна, проспали?

– Да, – кивнула Ника, – вчера был трудный и долгий день.

Она достала из сумки блокнот и ручку. Ника не любила пользоваться диктофоном – ей не хватало терпения дослушать до конца всю запись, которая обычно включала совершенно не нужные и неинтересные комментарии. Всю суть обсуждаемых вопросов Ника быстро конспектировала крупным круглым почерком и при необходимости легко пользовалась записями. Еще это занятие спасало от ненужных разговоров. Вот и сейчас соседка, увидевшая склоненную голову Ники, не решилась отвлечь ее.

Кочетов сидел чуть поодаль и следил за Никой. Он видел ее худую спину, трогательную шею и рыжую шапочку волос. У Кочетова после вчерашнего дня в душе цвели фиалки – он сам не верил, что наконец решился поцеловать эту женщину. Он так давно в нее влюблен и так мечтал об отношениях с ней. Иногда ему казалось, что как и Питер, по которому он мысленно бродил, изучая карту, так и Ника, о которой он думал, разглядывая немногочисленные фотографии, которые делали устроители мероприятий, относятся к объектам недосягаемым. В этом городе он так хотел жить, да ничего не получилось, и уже не важно почему. Ему давно хотелось быть рядом с этой женщиной, и вот он сделал первый шаг, но что их ждет дальше, непонятно. Кочетов готов был видеть в каждом событии, в каждом слове или жесте намек на судьбу, и вот она не села рядом, и настроение сразу испортилось. «Ну, мало ли о чем вы договорились?! Может, она и от театра откажется?!» – думал он, не отводя глаз от ее фигуры. Между тем окружающие скорее почувствовали, чем заметили напряжение, которое объединило этих двоих, и окружающие подобрались и стали внимательными.

Между тем оратор, стоя на небольшой трибуне, с воодушевлением демонстрировал слайды и что-то чертил на грифельной доске. Доносились слова «концепция», «музейное пространство».

Для Кочетова все это превратилось в одну сплошную звуковую полосу. Так выглядит дорога под мчащимся автомобилем – серое узкое полотно без примеси других красок. Виктор Андреевич почувствовал тяжесть в голове, веки его опустились.

– Вот, – неожиданно повысил голос оратор, – вот, собственно, и все, что мы хотели рассказать о новшествах в нашем музее. А теперь милости просим в наш отдел живописи начала двадцатого века.

Все встали, шаркнув стульями, зашумели и потянулись к служебному входу. Кочетов украдкой оглянулся – мало ли кто заметил его сонливость. Но все так обрадовались возможности наконец покинуть душный зал, что быстро просачивались через белые двухстворчатые двери. Только Ника что-то искала в своей сумке. Когда в зале почти никого не осталась, она оглянулась на Кочетова:

– Ну, бежим быстро, пока не поймали!

– Бежим, – растерялся тот, – а куда?

– Мы с вами по залам хотели пройти, вы что же, забыли?

– Нет конечно! А вы знаете, я чуть не заснул! – Кочетов заспешил, прошел вперед и распахнул перед Никой дверь, которая вела к залам постоянной экспозиции.

– Немудрено. Зачем рассказывать то, что уже все знают. И потом, вы читали программу дня? Это не сотрудник музея, а приглашенный товарищ из какой-то конторы. Вот поэтому так скучно было.

– Вы думаете, музейный работник говорит интереснее? – насмешливо спросил Кочетов.