– Говоришь, там изображен ткацкий станок?

– Старинный. И мастер. И сама ткань. Она очень красивая – золотая, словно освещенная солнцем.

– Да, голландцы любили так рисовать. А имя художника ты помнишь?

– Нет, но оно написано на обороте картины. Вернее, отец наклеил маленькую бумажечку с именем. А так подпись художника есть.

– Давайте спать. А завтра все обсудим. Егор, ты должен выспаться, а потому выкидывай из головы все и засыпай.

– Меня не надо уговаривать, за неделю это первая ночь в постели.

– Вот и отлично. Ника уберет все утром. Идем спать.


Ника проснулась от жары. Плотные шторы не давали проникнуть солнечным лучам, но воздух в комнате нагрелся. Окна по-прежнему были закрыты. Ника осторожно, чтобы не разбудить мать, перевернулась на другой бок. Повернувшись, она поняла, что ее предосторожность напрасна – Калерия Петровна уже ушла. Ника посмотрела на часы и ойкнула – близился полдень. «Похоже, на школу мы плюнули!» – пробормотала она про себя, и тут на глаза ей попалась записка: «Ника, я тебя не будила. Сегодня надо побыть дома. Покорми Егора, погладь его одежду. С работы приду пораньше. Не открывай дверь незнакомым». Чуть ниже уже совсем торопливым почерком приписка: «Будь благоразумна». Ника предпочла не задумываться, что имела в виду ее мать, когда писала это. Ника приняла душ, оделась и пошла на кухню.

Судя по тишине в доме, Егор еще спал. Ника, стараясь не шуметь, помыла посуду и принялась готовить обед, машинально повторяя заученные действия – чистила картошку, резала капусту и морковку. Ника понимала, что живут они во времена сложные и люди, к которым ты еще вчера относился хорошо, сегодня могут тебя неприятно удивить. Впрочем, так было всегда. Но сейчас, оказывается, речь идет о жизни и о смерти. Вот чего не учел и не смог понять, в силу своей несокрушимой порядочности, Бестужев-старший. Она, Ника, как раз это понимает, но она не знает, что делать. Что сейчас им всем делать? Ника на мгновение замерла – она вдруг осознала, что жизнь разделилась на «до» и «после». Это как раз то, о чем они с матерью разговаривали, утешая себя, что рано или поздно все как-то уладится. «Не уладится, – спокойно и твердо произнесла вслух Ника, – не уладится. И не надо себя обманывать».

– Это кто тут разговаривает сам с собой? – В кухню зашел Егор.

– Господи, – Ника вздрогнула, – как ты меня напугал.

Она шутливо ткнула его в бок.

– Ну, не сильнее, чем вчера ночью, – сказал Егор, – извини, я не хотел. Я вообще не хотел к вам приходить, но понимаешь, я не знал, куда бежать. А ведь они меня точно искать будут. Думаю, уже ищут.

– Егор, – Ника отложила нож, вытерла руки о салфетку и обняла его, – Егор, как же я волновалась! Ты не представляешь, как я боялась за тебя. И такие мысли в голову лезли…

– И оказалось, что от истины эти мысли не так далеки. Более нелепой ситуации и представить невозможно.

– Нет, – улыбнулась Ника, – я думала, ты мне изменил. Сбежал от меня. И только сейчас я понимаю, какая идиотка была. Представляешь, такое случилось… Петр Николаевич… А я думаю всякие глупости!

– Перестань, это нормально. Нормально волноваться о таких вещах.

– Да. Я даже не знала, что думать!

– Но я здесь, – Егор прижал ее к себе, – я здесь и очень ругаю себя за это. Я так боюсь вам навредить.

– Глупости. Ты же знаешь мою маму?! Она так все устроит, что никто не догадается ни о чем. – Ника говорила и старалась сама себе верить.

– Да, Калерия Петровна просто молодчина. И все же, Ника, я хочу уехать, прямо сейчас.

– А куда ты поедешь в таком виде? В отцовских штанах? И, потом, ты хочешь на глазах соседей выйти из нашего дома? Посреди бела дня? Ничего лучшего ты придумать не мог.

– Черт, но как же быть?!

– Так, как сказала мама. Ждем вечера. Я вот сейчас обед приготовлю, потом поглажу тебе одежду. Потом позанимаюсь, а ты… Ты отдохни и подумай! Подумай, что будешь делать, куда поедешь, к кому обратишься! Для тебя сейчас самое главное составить план, без него можно и не высовываться из дома!

Довольная своей убедительной речью, она налила ему чай и положила овсяную кашу.

– Вот, чтобы силенок хватало. Как в детском саду говорили.

Егор улыбнулся.

– Ника, я тебя люблю. Очень люблю. Мы говорили с тобой об этом давно. И ты знаешь, что я не вру. Но я хочу сказать это сейчас – я люблю тебя. И как бы дальше все ни сложилось, ты должна быть уверенной в этом. И еще. Ты не обязана…

– Что я не обязана? – Ника резко повернулась к Егору.

– Я не буду это произносить вслух. Но ты должна знать. Одним словом, ведь может так случиться, что…

– Слушай, помолчи, – Ника посмотрела на Егора, – мне и так страшно. А ты еще завел этот разговор. Считай, я все услышала и поняла. Ешь, остынет.

Егор сел за стол, Ника вышла из кухни. Когда она вернулась, она увидела, сидящего спиной Егора. Худая спина в отцовской рубахе, коротко стриженный светлый затылок, сильная шея. Все это было так странно – вроде бы знакомый, а вроде бы и чужой человек сидит на кухне. У нее сжалось сердце. Показалось, что она упускает что-то из своей жизни. Даже не она упускает, жизнь отбирает у нее. Ника на мгновение остановилась, потом тихо подошла и обняла Егора.

– Что?! Что с тобой? – Егор встал, выпрямился, попытался обернуться. Но Ника прижалась к нему еще сильнее. Наконец он повернулся к ней:

– Ника, что с тобой?

– Ты же все понимаешь, – Ника спрятала лицо у него на груди.

– Понимаю, но, Ника, мы же договорились.

– Ты спятил! О чем можно договариваться сейчас?! О чем?! Ты понимаешь, что ты говоришь?! «Мы договорились!» Мы что, договаривались прятаться? Мы договаривались хоронить твоего отца? Мы договаривались, что твоя мать будет сама не своя от горя, а тебя выкрадут?! Егор! Очнись! Даже я понимаю, что все договоренности теперь не считаются! Даже я это понимаю. Это уже другая жизнь, а той жизни уже не будет.

Ника разрыдалась.

– Ника, я люблю тебя. Я за тебя отдам все на свете. Но я не могу. Понимаешь, я не могу! Твоя мать выручила меня. Если бы она вчера не открыла дверь, я бы мог погибнуть. И ты хочешь, чтобы я отплатил ей черной неблагодарностью – воспользовался ситуацией и переспал с ее несовершеннолетней дочерью?

– Мне будет восемнадцать через две недели. И вообще, при чем тут это?! Ты посмотри, что вокруг происходит?!

– Мне плевать, что происходит. Я не буду делать то, что считаю невозможным делать! – Егор встряхнул ее.

– Ты просто трусишь. Ты боишься! Ты всего боишься! И ты не любишь меня… ты думаешь только о том, что с тобой происходит.

– Я не могу не думать о том, что со мной происходит. Не могу. Вместо меня никто это не сделает. Ты должна это понимать, – Егор отпустил Нику. – Ты очень глупая сейчас. Очень. Но я тебя люблю. Несмотря ни на что. Я пойду собирать вещи. Я не хочу ждать вечера.

Егор вышел из кухни. Ника растерянно посмотрела ему вслед. В доме наступила тишина и сразу же послышались уличные голоса, шум машин, детские возгласы. Жизнь за стенами дома казалась не страшной, обычной.

– Егор, прости меня. – Ника увидела, что Егор в ее комнате пишет записку.

– Это для Калерии Петровны, передашь ей вечером, – сказал он.

– Егор, прости. Тебе нельзя никуда уходить. Прости, я не хотела, но… – Она подошла к нему. Какое-то мгновение он был неподвижен, затем встал, обнял ее.

– Я не должен этого делать. Мы не должны. – Егор поцеловал ее. Сначала нежно, чуть касаясь губ, потом, словно сдаваясь ей, прошептал:

– Любимая, Ника… Мы не должны…

– Не должны, – нежным эхом повторила она.

Но он уже не слышал ее слов. Недавно им руководили строгие правила и принципы. Он ими гордился, неукоснительно следовал им, оберегая Нику и их любовь. Но сегодня, сейчас все стало иным, и Ника, как чуткая женщина, поняла это. Утрата отца, отчаяние, страх, неизвестность – все это были свидетельства разрушения. И вдруг жизнь потребовала равновесия, возмещения, ведь он не мог только терять. Для того чтобы выстоять, он должен прибрести то, что укрепило бы его, что послужило доспехами, щитом, опорой души и тела. И этим стала любовь, превратившаяся из юношеской, легкой, бесплотной в любовь взрослую, плотскую, «материальную».


– Мне стыдно, но я счастлива, – Ника положила голову на плечо Егору.

– А почему стыдно?

– Столько всего печального произошло. Ты в опасности, а меня распирает от радости…

– Может, мы сильно преувеличиваем эту опасность? – Егор погладил Нику по голове. – Мы никогда с этим не сталкивались. Это – неизвестность. Поэтому так страшно.

– Куда ты поедешь? – спросила Ника. На нее не подействовали слова Егора. Она отлично понимала, что история, в которую он попал, не из простых.

– Пока не знаю. Но в любом случае, я дам тебе знать. Тебе и Калерии Петровне.

– Обязательно! Мы будем ждать, – сказала она, – только не представляю, как буду без тебя!

– Слушай, ну, это же не на всю жизнь. Я обязательно найду выход из положения. Но для этого нужно время. Уж больно неожиданно все это произошло. Отца очень жаль. Я еще не понимаю, что его нет. Все время с ним мысленно диалоги веду.

– Так бывает, пока сороковой день не пройдет. Потом душа смиряется и наступает успокоение.

– Откуда ты это взяла?

– Бабушка говорила. – Ника вдруг присела на диване. – А как ты узнал, что Мария Александровна уехала?

– Парни об этом говорили. Они хотели к ней поехать, но побоялись следователей.

– А квартира пустая стоит? Кстати, а ключи у тебя есть?

– Представляешь, есть! – Егор рассмеялся. – Ключи есть. И даже паспорт. Когда они меня схватили, они искали что-то типа оружия. Или деньги, а может, что-то связанное с отцом. Хотя, сама понимаешь, смешно! Какое оружие?! Какие деньги?! А домашние ключи – они маленькие. Два ключа без брелока – я их спрятал в язычок кроссовок.

– Куда? – изумилась Ника.