Наталия Миронина - В ожидании Синдбада

– Мама, проснись, у нас в саду кто-то есть! – Она тормошила за плечо Калерию Петровну.

– Ника, ты с ума сошла. Что ты кричишь?!

– Мама, я не кричу, я шепотом! В саду кто-то есть!

– Ника, ложись в постель, я сейчас тебе валерьянки накапаю. Ты просто перенервничала!

Ника растерянно посмотрела по сторонам. Она точно видела на фоне озаренного молнией сада чей-то силуэт! И стук она тоже слышала! Теперь Ника не сомневалась – в окно постучали. Хотя, если бы это был кто-то, желающий им зла, он бы не стучал, а бесшумно пробрался в дом.

– Мама, я боюсь, но надо пойти посмотреть, кто там!

Калерия Петровна выбралась из постели, накинула халат, сунула ноги в шлепанцы:

– Пойдем, посмотрим…

– Я боюсь. Хотя… Мам, там точно был человек.

Калерия Петровна внимательно посмотрела на дочь. Потом, на всякий случай, взяла в руки тяжелый подсвечник и прошла в комнату дочери. Ника осталась на месте и прислушивалась. Какое-то время было тихо, потом послышался звук раскрываемого окна, потом окно захлопнулось. За все это время Ника не услышала ни одного слова, ни одного восклицания. Словно все движения производил абсолютно немой человек. Через мгновение Ника услышала, как мать прошла в прихожую и открыла входную дверь. Послышалась легкая возня, и только тогда раздался чей-то голос:

– Свет не включайте на всякий случай.

Ника замерла на месте. Этот голос она не спутает ни с каким другим. Это был Егор.

– Ника, накинь халат, не стой столбом, – Калерия Петровна разговаривала сухим и властным тоном, словно наводила порядок в подведомственном музее.

– А почему свет нельзя зажечь? – Ника во все глаза смотрела на грязного, всклокоченного Егора. Его лицо было в синяках и царапинах, правая рука в крови.

– Чтобы никто не заподозрил, что мы встречаем гостей. – Калерия Петровна уже рылась в аптечке. – Ника, пожалуйста, очнись! Иди в ванную, включи колонку.

– Я вам все объясню, – улыбнулся Егор, – все расскажу. Только приду в себя немного…

– Ты сначала пойдешь в душ. Вот тебе, – Калерия Петровна дала Егору мужскую рубашку и брюки, – переоденешься. Это – отца. А твои вещи я сейчас постираю. До утра высохнут. Ника зашьет и все погладит. – Калерия Петровна говорила отрывисто, делая сразу несколько дел.

Она открыла перекись водорода, промыла царапины Егора, чем-то смазала синяк. Потом выдала полотенце и подтолкнула в сторону ванной.

– А мне что еще делать? – растерянно спросила Ника. Она не понимала, радоваться или нет. Да, Егор нашелся, он был жив, но таинственность, с которой он появился, пугала.

– Завари свежий чай, подогрей суп, бутерброды сделай. Да, и достань, там, в буфете, водка.

– Водка?

– Господи, Ника! Человек падает от усталости, шевелись, поторапливайся.

– Хорошо. – Ника не обиделась на тон матери. Наоборот, было что-то успокоительное в том, что хоть кто-то знает, как надо поступать в таких ситуациях.

– Ника, и никакого света!

– Почему?

– На всякий случай. За домом могут следить.

– Кто? – у Ники похолодели руки.

– Любопытные. Займись едой!

Через полчаса все трое сидели на кухне. Пока Егор мылся, а Ника готовила ужин, Калерия Петровна постаралась обеспечить их безопасность. Бесшумно двигаясь по темным комнатам, она закрыла на все шпингалеты окна, задернула шторы. На подоконники разложила бьющиеся предметы.

– А вазочки зачем здесь? – удивилась Ника, случайно увидев, чем занимается мать.

– Если в окно полезут, уронят, мы услышим.

– Мама, я сейчас закричу! Ты можешь мне объяснить что-нибудь?

– Позже, сначала надо сделать все дела, – отрезала мать, закрывая входную дверь на ключ и продев в ручку швабру. Размотав длинный провод, она отнесла телефон на кухню.

– Мам, провод могут перерезать. Так в кино показывают, – заметила Ника.

– Все равно, – невозмутимо ответила Калерия Петровна. Она принесла короткую свечу, поставила ее в глубокую чашку и зажгла. В кухне стало светлее.

– Ты же сказала, свет не зажигать? – Ника указала на свечу.

– Это можно. Мало ли, тень, блик. И, потом, это пока мы ужинаем.

Егор вышел из ванной в смешном наряде. Его отец, Петр Николаевич, был человеком крепким, даже полноватым, а потому одежда на Егоре болталась.

– Садись, ешь и рассказывай, – Калерия Петровна налила ему суп.

– Спасибо. Вы извините. Я не должен был этого делать. Вы можете пострадать. Но мне некуда идти. До своих, до родственников, я бы не добрался.

– Не переживай. Ты все правильно сделал, что к нам пришел. Я все окна закрыла, шторами занавесила, свет не включали. Даже самые любопытные не заметили, что кто-то есть у нас.

– Спасибо, – улыбнулся Егор.

– Что произошло? Почему ты не приехал на похороны? – не выдержала Ника. Ее потрясло появление Егора, но не меньшее удивление вызвало поведение матери – собранность, сообразительность, словно та была опытная подпольщица.

Егор, прежде чем ответить, спросил взглядом разрешение у Калерии Петровны.

– Рассказывай. Она должна знать. Чтобы понимать, чего бояться.

– Они меня похитили.

– Что?! Кто? – Ника забыла, что надо вести себя тихо.

– Похитили. И сделали это в тот же день, когда убили отца. Отца убили рано утром, а их человек встретил меня, когда я подходил к институту. Он сказал, что новый водитель отца. Что отец просит приехать, не теряя времени. Я еще удивился, почему отец мне ничего не сказал – я звонил два дня назад. И в доме все было в порядке, и на работе тоже. Ну, подумал, мало ли как бывает – что-то срочное, неотложное.

– А почему ты не позвал милицию?! – воскликнула Ника. Ей казалось, что она слушает какой-то бред.

– Ника, дай человеку рассказать! – одернула ее мать.

– Ну, поехали мы, этот водитель молчит. Я конспекты читаю. Потом остановился через пару кварталов. Там еще промзона, цеха какие-то пустующие. Водитель остановился у палатки какой-то, говорит, сигареты закончились. Он вышел, сигарет купить, я – размяться. И вдруг, когда я уже в машину садился, те двое напали сзади. Я даже не успел ничего сообразить. Только слышу кто-то кричит, кто-то милицию зовет – женский голос истошный. А эти меня в машину затолкали, привезли на ферму какую-то, держали взаперти. От них я узнал, что отца убили…

– Чего они хотели от тебя?

– Калерия Петровна, отец доверился людям. Тем, которые комбинатом заинтересовались и денег на развитие достали. Но так получилось, что у них появились конкуренты. Тех людей убрали. А от отца требовали, чтобы он вернул деньги, акции какие-то переписал.

– Но акции принадлежали тем, кто деньги доставал?

– Нет. Они все-таки часть отцу дали. Это во-первых, а во-вторых, все как раз в стадии оформления находится. А это самый удобный момент для того, чтобы все «переиграть».

– Отец не стал делать то, о чем они просили?

– Нет. Он еще не понял, что совсем другие времена наступили. Ему в голову не приходило, что за деньги могут убить. Что угрозы – это совсем не шутка. Одним словом, тех, кто вложил деньги в реконструкцию комбината, убрали, отца убрали, я – наследник. Отец принадлежащие ему акции комбината завещал мне. Говорил, что это свадебный подарок…

– Егор, это лирика. Что дальше было?

– Они сказали, что я должен переписать на них все акции. И любой ценой найти деньги.

– Те самые, которые отец вложил в комбинат?

– Именно так.

– Понятно. Ну а дальше что?

– Я сбежал.

– Как тебе это удалось?

– Повезло… Долго рассказывать… Потом… Я с ног валюсь.

– Егор, выпей успокоительное и ложись спать, тебе нужно восстановиться. Я тебе в своей комнате постелила, а мы Никой у нее ляжем.

– Спасибо вам. Но мне надо уезжать. Понимате? Мне надо исчезнуть. Эта история не закончится. Эти люди отмороженные. Я не хочу снова в лапы к ним попасть. Деньги из сейфа, говорят, пропали. Только я этого точно не знаю. И я не хочу отдавать им акции. Вернее, я не хочу подписывать документы для передачи. Но даже если я это сделаю, они не отстанут, а может, и убьют меня. Я ведь свидетель… А если я исчезну, у них руки будут связаны, они не смогут ничего сделать.

– Ты с ума сошел! Надо завтра же идти в милицию. К следователю, который меня допрашивал!

– Ты была у следователя? – удивился Егор.

– Да. – Ника рассказала ему про свой визит.

– Нет, в милицию я не пойду. И к следователю тоже.

– Почему? – разозлилась Ника.

– Я уверен, что у людей, которые меня похитили, там связи – они слишком хорошо осведомлены, как идет следствие по делу отца…

– Что ты такое говоришь?!

– Ника, поверь, я знаю, о чем я говорю.

– Давайте спать. Завтра будем думать, что делать. – Мать поставила грязную посуду в раковину.

– Калерия Петровна, у меня к вам просьба. Хотя понимаю, что, может, она не по адресу. Но на всякий случай.

– Я слушаю тебя.

– Мне нужны деньги. Чтобы уехать, мне нужны деньги. У мамы их нет. Я точно знаю…

– Я отдам все, что у нас с Никой есть…

– Нет, нет, что вы, я не возьму… Понимаете, у нас есть одна вещь. Говорят, она стоит очень дорого. Вот если бы ее продать на барахолке? Там есть знающие люди, они сразу поймут ценность. Я не могу продавать – меня сразу узнают. Может, вы отнесете? Я вам точно говорю, никто не знает, что она у нас дома была. Эту вещь не опознают как вещь Бестужевых. В этом смысле вам ничего не грозит.

Калерия Петровна задумалась.

– Что это за вещь?

– Картина. Она у нас лет сто. В буквальном смысле. И никогда не висела на стене. Родители ее хранили в секретере. Она небольшая.

– А что это за картина?

– Маленькая такая, там изображена ткацкая мастерская, где стоит станок, за ним мастер. Вокруг на полу лежит рулонами золотая ткань. Типа парчи. Знаете, это голландский художник. Очень старый. Отец говорил, что этот художник учился у Вермеера.