Он не знал, сколько времени уже провел здесь, скованный горем. Он знал, что день проходит. Косые солнечные лучи, падающие в окно, укоротились и стали тускнеть.

Сейчас она уже должна пересечь границу и забыть его. И это к лучшему. Конечно, будут некоторые осложнения. Необъяснимый провал во времени, но и это останется позади.

Через год или два, или через двадцать лет, он может снова посмотреть в огонь и узнать, как она живет. Но никогда не откроет он для нее свой разум во сне, потому что это будет большим мучением, которое он не сможет вынести.

Из-за того, что между ними произошло, она немного изменится. Будет более открытой для новых возможностей, для магии жизни. Он поднял жемчужное ожерелье, посмотрел на его блеск в свете догорающего огня. По крайней мере, это был подарок, который она не смогла швырнуть к его ногам.

Он опустил лицо на руки с намотанным на пальцы жемчужным ожерельем. Он пожелал, чтобы назначенное время пришло, когда боль сможет поразить только разум, когда все чувства не будут так обострены — он ощущал ее запах даже сейчас. Этот нежный запах, который витал в воздухе.

— Приди, проклятая ночь, — и откинул голову назад. Затем он, пошатываясь, поднялся на ноги, удивленно вскинул глаза. Она стояла не более чем в трех футах от него. Ее волосы были спутаны, одежда порвана. Руки и лицо в царапинах.

— Что за шутка?

— Я хочу свой подарок. Я хочу то, что ты мне пообещал.

— Что ты наделала? — Ноги наконец повиновались ему, и он бросился к ней, схватил за руку. — Ты поранилась? Посмотри на себя. Все твои руки в ссадинах и кровоточат.

— Ты поставил у меня на пути колючие кусты. — Она оттолкнула его, и настолько сильно, что он отлетел на два шага. — Я пробиралась через них несколько часов.

— Пробиралась. — Голова его дернулась, будто она дала ему пощечину. — Тебе нужно уходить. Уходить! Немедленно! Который час? — Он потащил ее из комнаты, и поскольку получалось недостаточно быстро, поволок ее.

— Я не пойду. Пока ты не сделаешь мне подарок.

— Да нет уж, пойдешь, черт возьми. — В ужасе он закинул ее на плечо и побежал. Она сопротивлялась и ругалась, тогда он полетел.

Наступала ночь. Время, которое текло тонкой струйкой, хлынуло потоком. Он забрался в лес настолько глубоко, насколько посмел. Края его темницы, казалось, шипели вокруг него.

— Вот. — От страха за нее он взмок. — Твоя машина вон там, впереди. Садись и уезжай.

— Почему? Значит, я могу проехать чуть дальше и забыть все это? Забыть тебя? Ты хочешь украсть у меня настоящее.

— У меня нет времени с тобой спорить. — Он схватил ее за плечо и встряхнул. — Времени нет. Если ты останешься здесь после двенадцатого удара часов, ты окажешься в западне. И пройдет сто лет, прежде чем ты снова сможешь уйти отсюда.

— А почему тебя это волнует? Дом большой. Лес большой. Я тебе не помешаю.

— Ты не понимаешь. Иди. Это мое место, и я не хочу, чтобы ты здесь была.

— Ты весь дрожишь, Флинн. Чего ты боишься?

— Я не боюсь, я просто зол. Ты злоупотребляешь моим гостеприимством. Посягаешь на чужую собственность.

— Тогда зови полицейских, — предложила она. — Зови своих Хранителей. Или… почему ты не выкинешь меня отсюда, если способен переносить сюда разные вещи? Но ты не можешь, да?

— Если бы я мог, тебя бы здесь уже не было. — Он протащил ее на несколько шагов к машине, потом выругался, когда земля у его ног заискрилась и задымилась. Это была граница его тюрьмы.

— Такой большой, такой могучий волшебник, и не можешь от меня избавиться. Перенести сюда и убрать отсюда. Без волшебства, потому что у меня есть сердце и душа. У меня есть воля. Поэтому ты решил прогнать меня бездушными словами. Жестокими, бездушными словами. Ты не думал, что я услышу правду через слова, да? Не думал, что я все пойму? Ты забыл, с кем имеешь дело.

— Кейлин. — Он в отчаянии сжал ее руки. — Сделай, о чем я тебя прошу, пожалуйста.

— Забава, — сказала она. — Это вранье. Ты любишь меня.

— Конечно, я люблю тебя. — Он встряхнул ее сильнее, закричал так, что его голос прокатился по лесу. — В этом все и дело. И если я тебе небезразличен, ты сделаешь, что я тебе говорю, и сделаешь немедленно.

— Ты любишь меня. — Она всхлипнула, кинувшись к нему. — Я знала. О, я так злюсь на тебя. Я так люблю тебя.

Его руки жаждали ее обнять. Но он заставил себя оттолкнуть ее и держать на расстоянии вытянутой руки.

— Послушай меня, Кейлин. Перестань витать в облаках, будь разумной. Я не имею права любить тебя. Молчи! — оборвал он ее, когда она попыталась заговорить. — Ты помнишь, что я рассказывал тебе об этом месте, о себе. Ты чувствуешь сейчас мои руки, Кейлин?

— Да. Они дрожат.

— После полуночи, через мгновение, ты не будешь их чувствовать, как не будешь чувствовать ничего. Никакого прикосновения, никакого контакта. Ты сорвешь цветок, но не ощутишь ни его стебля, ни лепестков. Его запах не будет для тебя существовать. Ты слышишь, как бьется твое сердце? Бьется внутри тебя? Ты не будешь этого чувствовать. Это хуже смерти — быть и в то же время не быть. Дни, которые превращаются в десятилетия — и ничего не существует материального. Ничего, кроме того, что у тебя в мыслях. И еще, a ghra, ты не обладаешь волшебством, чтобы чем-то занять себя и сохранить хоть какое-то здравомыслие. Ты будешь потеряна, ты будешь, как призрак.

— Я знаю. — Как сон, подумала она. Туман внутри тумана.

— Но есть еще кое-что. Детей не будет. Во время сна ничего не может развиваться. В тебе ничего не может измениться. Не будет семьи, не будет утешения. Не будет выбора. Это мое наказание. И оно не станет твоим.

Хотя нервы ее были на пределе, взгляд оставался твердым.

— Я должна получить свой подарок.

Он выругался, вскинул руки.

— Женщина, ты испытываешь мое терпение. Ладно. Чего ты хочешь?

— Остаться.

— Нет.

— Ты поклялся.

— Тогда я нарушаю клятву. Что еще можно со мной сделать?

— Я все равно остаюсь. Ты не можешь меня остановить. Но он мог. Был один способ спасти ее за оставшееся время, один, последний, способ.

— Ты победила, Кейлин. — Он притянул ее, прижал к себе. — У тебя воля, как скала. Я люблю тебя, Кейлин. Я любил тебя во снах, когда сны были единственным, что у меня было. Я люблю тебя сейчас. Твои страдания убивают меня.

— Я хочу быть с тобой, неважно, сколько времени. Мы будем видеть общие сны, пока снова не сможем жить вместе.

Он поцеловал ее. Глубокий, пьянящий поцелуй, от которого у нее закружилась голова, помутилось зрение. Сердце наполнилось сладкой радостью.

Когда она вздохнула, он отступил от нее.

— Пятьсот лет, — сказал он спокойно. — А любил я только раз. Только тебя.

— Флинн. — Она двинулась к нему, но воздух между ними затвердел, превратившись в щит. — Что это? — Она подняла сжатые в кулаки руки, толкнула. — Что ты сделал?

— Всегда есть выбор, и я свой сделал. Я не позволю, чтобы моя тюрьма стала твоим проклятием, Кейлин. Никакая сила не сможет поколебать меня.

— Я не уйду. — Она стукнула кулаком по щиту.

— Я знаю. Мне нужно было понять это раньше. Я бы все равно никогда не смог бы тебя оставить. Manim astheee hи. Моя душа в тебе, — сказал он на своем родном языке. — Ты сделала мне подарок. Полюбила меня по своей воле.

Ветер усилился. Откуда-то донесся звук, медленный и приглушенный, словно бой часов.

— Я тоже дарю тебе подарок. Жизнь, чтобы жить. У меня есть выбор, который был дан мне давно. Пять раз по сто лет назад.

— Что ты… Нет! — Она бросилась на щит, стала биться об него. — Нет, ты не можешь. Ты умрешь. Тебе пятьсот лет. Ты не можешь жить без своей силы.

— Это мое право. Мой выбор.

— Не делай этого. — Сколько раз уже пробили часы? — Я уйду. Клянусь.

— Уже нет времени. Моя сила, — сказал он, поднимая руки. — Моя кровь, моя жизнь. Ради нее. — Извергнутая небом молния ударила, как комета, между ними. — За глупость, за гордость, за высокомерие отрекаюсь я от своего дара, от своего умения, от своего права по рождению. Из-за любви я отвергаю их.

Когда раздался бой часов, его глаза, сквозь ветер и свет, встретились с глазами Кейлин.

— Ради любви я отдаю их по своей воле. Пусть она забудет, потому что она не должна страдать.

Он сжал кулаки, скрестил руки на груди. Сконцентрировался, пока мир вокруг него безумствовал.

— Сейчас.

И часы пробили двенадцать.

Мир затих. Небо над головой расчистилось, и высыпали звезды. Деревья стояли, словно вышедшие из темноты. Единственным звуком был плач Кейлин.

— Я вижу сон? — прошептал Флинн. Он осторожно вытянул руку, сжал и разжал кулак. Почувствовал движение пальцев.

Воздух заволновался — мягкий, нежный ветерок. Закричала сова.

— Я есть. — С удивлением в глазах Флинн упал на колени рядом с Кейлин. — Я есть.

— Флинн! — Она обняла его, притянула к себе, вдыхая его запах. — Ты настоящий. Ты живой.

— Я возродился. — Он уронил голову ей на плечо. — Меня освободили. Это Хранители.

Он задыхался, пытаясь прояснить разум. Отодвинув ее от себя, взял в руки ее лицо. Настоящее, теплое, родное.

— Ты свободен. — Она взяла его за руки. Слезы, которые катились из ее глаз, алмазами поблескивали на земле между ними. — Ты живой! Ты здесь.

— Хранители решили, что я искупил вину. Мне была дана любовь, и я поставил любимого человека выше себя. Любовь. — Он поцеловал ее в лоб. — Они сказали, что это самое простое и самое сильное волшебство. Мне понадобилось очень много времени, чтобы узнать это.

— Мне тоже. Мы спасли друг друга, правда?

— Мы любили и любим друг друга. Manim astheee hu, — снова сказал он. — Я дарю тебе эти слова. — Он раскрыл ладонь и показал жемчужины. — Ты возьмешь их и этот подарок, как символ нашего обручения? Ты возьмешь их — и меня?