времени ему потребовалось, чтобы сорвать все слои своего прошлого, что привело его в

приемную семью, и как ему удалось не только выжить, но и заметно расцвести. Но было что–

то еще, о чем он намекал этим, что вызывало во мне любопытство.

– Ранее…ты говорил, что никогда не видел своего отца, – сказал я, и Дилан кивнул. –

Но знал ли ты кто он?

– Уверен, старушка–мамочка смогла бы сузить список до двадцати–пяти

потенциальных доноров спермы, но выяснять от кого она залетела, никогда не стояло в

первых пунктах ее списка приоритетов. Черт, да меня удивляет, что она оставила меня, но

полагаю – она хотела, чтобы кто–то присоединился к семейному бизнесу.

У меня стянуло желудок, когда повисли его последние слова.

– Присоединился?

Мрачная линия губ Дилана совершено явно давала мне понять, насколько

некомфортно ему было говорить об этом, и хотя я не хотел давить на него, у меня была эта

необъяснимая потребность узнать, что произошло с ним, и не важно, насколько тяжело это

будет услышать.

Глаза Дилана приобрели отсутствующее выражение, как будто он больше не сидел со

мной здесь, и до того, как я понял что делал, я наклонился и взял его руку в свою. Когда он

посмотрел в мою сторону, я сжал его пальцы, без слов, приглашая его прислониться ко мне.

Когда Дилан молча встал на ноги, я убедился, что крепко сцепил его пальцы со

своими. Он перешагнул еду, которая разделяла нас, а когда он остановился перед моими

скрещенными ногами, я запрокинул голову назад, чтобы увидеть, как солнце освещало его, и

почувствовал, что нечем дышать, из–за образа, который он создал.

– Иди сюда, – прошептал я, и нежно потянул его за руку, побуждая его опуститься на

мои колени. Он опустился, пока не сел лицом ко мне, его ноги по обе стороны от моей талии,

а его задница устроилась на моих скрещенных ногах, и наши руки были все еще переплетены

между нами. – Ничего из того, что ты расскажешь мне, не изменит всего, что я испытываю к

тебе.

– Легко сказать…

Я приподнял его лицо, чтобы он посмотрел мне прямо в глаза и сказал настолько

искренне, насколько мог.

– Это легко в том смысле, когда ты – тот, о ком я говорю.

– Эйс…. – сказал он и прислонился своим лбом ко мне, закрывая глаза.

Я обнял его за талию и притянул к себе настолько близко, насколько мог. Надеясь, что

заставлю его почувствовать то ощущение безопасности, о котором он говорил несколько

минут назад.

– Расскажи мне, Дилан. Я хочу узнать тебя. Все хорошее, все плохое и все…

– Уродливое? – спросил он. – Если бы только в этом было дело. Знаешь, что самое

безумное?

Стараясь не отставать, я просто следовал за ним, позволяя Дилану привести этот

разговор туда, куда ему нужно. Дать ему рассказать то, о чем он хотел.

– Нет. Что самое безумное?

– Что я использую свою внешность, чтобы заработать деньги. Таким образом, я не

отличаюсь…

– Эй, – сказал я, отклоняясь назад немного, чтобы привлечь его внимание.– Даже не

смей сравнивать то, чем ты занимаешься с тем, что ты только что рассказал о ней.

– Точно, но ты не понимаешь. Это лицо, лицо, которым я зарабатываю контракты все с

бо́льшим количеством нулей, чем я вообще мог вообразить в своем зарплатном чеке, то же

самое лицо, на котором она пыталась заработать.

Когда судорожный вдох пробил тело Дилана, он опустил свой взгляд ко мне, и

сколько бы сильно я не хотел, чтобы он рассказал мне о своем прошлом, я был напуган тем,

что он собирался вскрыть. Не потому что узнают остальные, а потому что не был уверен, что

смогу выдержать рассказ о том, как кто–то причинял боль этому мужчине.

– Долгие годы, моя мать – Бренда – использовала меня в качестве, – Дилан подавился

словами и поморщился, а я погладил рукой его спину, нуждаясь в контакте с ним, чтобы

успокоить свои дрожащие руки.

Так значит, Бренда была его матерью, и это про нее упоминала Солнышко в тот день в

пустыне.

– Она использовала меня в качестве приманки, думаю, именно так в итоге назвала это

полиция. Она выяснила, что я был каким–то…мощным соблазном для определенных

мужчин, и что они захотят заплатить крупные суммы, чтобы заполучить возможность

погладить симпатичного мальчика по лицу. Потрогать его волосы. Заполучить его в комнату,

пока они… – Дилан закашлялся, и это казалось близко к тому, что он давился словами,

которые выдавливал из своего рта. Его челюсть ходила ходуном и подрагивала, когда он

стискивал вместе свои передние зубы, а когда он наконец–то взял себя в руки, то продолжил

дальше. – Она никогда не позволяла заходить им дальше этого. Ее единственный акт

милосердия ко мне, полагаю, до последней ночи…

– Дилан, ты не должен… – начал я, догадываясь к чему все шло. Ненавидя то, что ему

приходилось рассказывать вообще эту историю. Но он покачал головой, теперь решительно

настроенный, похоже, избавиться и покончить нахрен со всем.

– Нет, дай мне закончить. Тебе нужно это знать. Услышать от меня, а не прочитать в

каком–нибудь журнале.

Я поднял руку, чтобы погладить его по щеке, и когда он зажмурил глаза и уткнулся

носом в ладонь, мое сердце заныло из–за того мальчика, каким он когда–то был. Но это не

все, что я чувствовал здесь, на носу яхты, под полуденным солнцем. В этот конкретный,

душераздирающий момент, мою грудь заполнило гордостью за то, с какими демонами

боролся этот мужчина, и я знал без тени сомнения, что люблю Дилана Прескота больше всех

в этом мире.

Глава 18.

________________________________

Все хорошее, плохое и уродливое

Я продолжал сидеть с закрытыми глазами, прислонившись к ладони Эйса, и произнес

слова, которые пугали меня многие месяцы.

– Я пришел домой из школы раньше в тот день, – сказал я. – Это было за день до Дня

Благодарения, и мы учились только полдня, поэтому я планировал закинуть свой рюкзак

домой – или, по крайней мере, в то место, где мы ночевали последние несколько недель, – а

затем пойти на ночевку в дом моего друга Бобби. Я терпеть не мог находиться там, когда у

матери были посетители, поэтому прятался так долго, сколько мог. Она была обычно пьяна,

под кайфом любого наркотика, которым с ней расплачивались за прошедшую ночь. Я

надеялся, что она спала, но в тот день она бодрствовала и сидела в гостиной на потрепанном,

оранжевом диване, к которому я знал, лучше не приближаться. Никогда не забуду этого…у

нее в руке была сигарета, а на лице – густой макияж, но ее красная помада немножко

размазалась с одной стороны, как будто она уже занималась своими клиентами этим днем.

Когда она похлопала по месту рядом с собой, я не шевельнулся, и тогда она прищурилась, и я

знал, что это означало. Я быстро скакнул в росте, но мне все равно было тринадцать, а она не

только была выше меня на несколько дюймов, но и у нее были ногти, которые могли

разорвать кожу. Поэтому я сел на убогий, грязный диван и положил руки на свои колени. Она

не спрашивала, как прошел мой день, что не стало ничем новым, но она подарила мне самую

большую улыбку, которую я вообще видел от нее, и сказала, что у нее для меня сюрприз.

«Хороший сюрприз?» – спросил я. «Ох, Дилан», – сказала она. – «Замечательный сюрприз.

Твое лицо будет разбивать сердца. И кошельки».

В горле пересохло, как будто все еще дышал парами ее дешевых сигарет, поэтому я

замолчал, чтобы сделать большой глоток воды из бутылки, которую Эйс достал из корзины.

Он все еще смотрел на меня насторожено, но в его глазах было что–то еще, какая–то эмоция,

которую я не мог разобрать, но у меня не было времени подумать об этом. Я должен уже

просто избавиться от всего.

– Ну, как и любой ребенок, услышавший слова «замечательный сюрприз», я подумал,

что, может быть, мое везение изменится. И оно изменилось, вот точно. Но замечательный в

моем языке означало совсем не то, что означало для моей матери. Она сказала, что я всю

свою жизнь прожил за чужой счет, и пришло время отрабатывать содержание. Что я мог

принести больше денег за час, чем она могла за ночь. Поэтому пришло время мне приступить

к работе, и я начинал прямо сейчас, – я с трудом сглотнул и произнес. – Я помню то тянущее

чувство в животе, когда я понял, о чем она. Я все еще чувствую, как ее ногти впились в мою

ногу, когда мужчина, ждущий в спальне, вошел в гостиную. Я пытался удрать, но она

удерживала меня, а когда я практически освободился, она использовала мою футболку, как

пепельницу. Боль от того ожога дала тому мужчине время, чтобы потянуть меня за запястья,

а затем он затащил меня – она позволила ему затащить меня – в спальню. Там был только

матрас на полу, и он швырнул меня на него, закрывая пинком дверь. Его дыхание пахло

протухшими яйцами, и он продолжал прижимать меня, но я сопротивлялся…я так сильно

сопротивлялся. Я слышал, как моя мать колотилась в дверь с криками, чтобы я заткнулся, но

парень запер ее, поэтому я застрял там, слезы текли по моему лицу, пока я пытался