- Тогда, я полагаю, нам стоит обсудить вопросы касательно организации мероприятия. - Официальность речи помогла восстановить самообладание.

Ася с сожалением отставила чашку и встала.

Внезапно высокий потолок холла и ниши с красной подсветкой пошатнулись перед ее глазами, закрутившись в тугую спираль. Нарастающее жужжание в ушах переросло в глухой звон за доли секунды.

-Ася? Что с вами?

Она не поняла. Стены плясали свой танец, а пол, на который девушка должна была неминуемо упасть, по ощущениям оказался мягким и приятно пахнущим свежевыглаженной тканью и терпким ароматом полыни и мускуса. Еще несколько секунд, чтобы осознать: она упирается лицом в широкую грудь мужчины, а приступ головокружения отступает, оставив после себя холодную испарину и слабость.

Ася с неохотой отстранилась, ощутив пустоту, как только разжались его объятия.

- Я очень резко поднялась. Такое бывает, простите.

- Не резко. Вы сегодня успели поесть?

Ася недоуменно уставилась на собственные пальцы, вцепившиеся в фиолетовый сатин рубашки Соколова.

Это все было неправильно. Его близость, которая уже начала выходить за рамки платонической. Ее непрофессиональное поведение - проще упасть, чем прижиматься к нему, как к любовнику во время прелюдии. И ее мысли. Она не имела права даже находиться рядом с подобным мужчиной, не то что строить планы.

- Я в порядке. Это погода...

Ася сделала пару шагов, и тут свет померк. Гипотонический криз начался. Обрушился липкой испариной, выстрелил дробью опустошающей слабости по затылку и всем конечностям. Желание лечь на холодный пол и свернуться калачиком вытеснило все мысли, кроме одной: исчезнуть, не оскорблять взор мужчины демонстрацией своей беспомощности и слабости...

- Яна, твою мать, быстро позови сюда Анжелу! - донесся до нее голос Юрия.

От подзабытых ноток беспокойства и непонятной ярости звон в ушах достиг пика. Так переживал за нее папа, когда маленькая Ася болела.

Руки Соколова обвились вокруг нее, но Ася отчаянно рванулась вниз. На полу ей всегда становилось легче, словно земля обладала свойством забирать недомогание.

Какая-то неведомая сила подняла Асю в воздух. Она уже не соображала, почему парит над полом и все еще слышит аромат сандала и четкий ускоренный ритм чужого сердца. Кто это? Спиной ощутила мягкую поверхность дивана, а светлые пятна перед глазами медленно угасали, отдавая власть абсолютной тьме. И когда теплые, предположительно женские руки приоткрыли Асе веки, смочили лоб чем-то прохладным, а вместе с тем что-то закрепили на правой руке - судя по сдавливающей боли, манжету тонометра, - она позволила темноте поглотить ее без остатка.

В конце концов, это никогда не заканчивалось чем-то ужасным. А здесь есть те, кто о ней позаботится.

Ей не придется больше переживать приступ одной, сжавшись на холодном кафеле ванной комнаты...

Глава 6

Женщины не должны тянуть такой груз на себе. Ломать ключицу и позвоночник под тяжестью обстоятельств, которые, словно косяк пираний, нападают на тех, кто настолько ослаб, что не может дать им достойный отпор.

Не должны. Но сами добровольно дают сесть себе на шею и превратить в ломовых лошадей под личиной трепетной лани. Находят с десяток оправданий для подобного альтруизма. Рано или поздно этому самоотречению станет тесно в клетке хрупкого женского тела. И тогда оно уничтожит любые преграды, не понимая, что это приведет к смерти. Как самого альтруизма, так и личности его носительницы.

Самое болезненное: ты понимаешь, что даже не заметила, как переступила черту дозволенного и начала падение в бездну навстречу неизвестности. Почему неизвестности? О, ты так отрицала, что внизу тебя ждет неминуемая смерть, и наивно верила, что твои жертвы не были напрасны, их оценят в самый последний момент.

Ты летишь, а когда именно это началось? Ты или снова отрицаешь, или не считаешь это столь значимым, чтобы вспоминать дату с точностью до миллисекунды.

Так когда, Ася?

Может, в первом классе, когда ты по доброте душевной согласилась дать списать решение простейших математических примеров? Даже не ради того, чтобы с тобой дружили. Витенька нуждался в помощи, а тебе было не сложно ее оказать. Потом снова. И так до конца учебного года изо дня в день. И ты даже не опомнилась, когда классе в пятом тот самый Витенька грубо саданул тебе в живот из-за того, что сочинение, которое ты ему написала, показалось учительнице литературы неубедительным. Ты написала его даже лучше, чем писала для себя. Но все оказалось гораздо проще: "русичка" знала, на что способна ты. И на что никогда не будет способен он. Твоей вины в этом не было, кроме одной: ты сама сделала Витюшу таким монстром, который не видел необходимости что-то делать сам, когда у него такая безотказная соседка по парте...

Ты знала, что те, кто списывал у тебя "домашку", за спиной говорят с презрением и насмешкой. Иногда они даже не старались убедительно это скрыть. Ты долго принимала фальшивые оскалы за искренние улыбки и дружеское расположение. Тебе просто до боли хотелось быть нормальной - такой, как все! Притвориться и купить эту иллюзию ценой жертв, пока еще ничем, кроме злости на себя, не проявившей свое разрушительное действие.

Вера в светлые идеалы, в комсомольскую помощь (ты еще застала кусочек той советской жизни) пошатнулась ближе классу к девятому. Это было похоже на прозрение. Когда тот же Витенька пнул тебя, улетевшую в юные мечты, локтем и не попросил, нет, грубо велел написать очередное сочинение в трех экземплярах. За себя и за тех парней из 9-В, которые платили сигаретами за домашние задания.

Но разве ты умела говорить "нет"? Куда проще было остаться дома на выходные и выполнить то, что приказали. Плакала потом наедине с собой, оттого что так и не смогла противостоять. Кажется, даже репетировала перед зеркалом последующий отказ, а потом снова кусала губы и разминала пальцы, едва не залив слезами эти самые сочинения... чтобы утром в понедельник отдать свой труд, не дождавшись даже сухого "спасибо". И переживать несколько дней, пока не станут известны оценки. Если ты случайно пропустила запятую в сочинении Витеньки, тебя попросту заплюют...

Нет, самым страшным было даже не это. Верой в светлые идеалы, победу добра над злом тебе окончательно вытрахали мозги еще на стадии их формирования. Тогда, когда ты не знала нынешнего опошленного значения слова "трахать". И этим пользовались все без исключения.

Безотказная Ася. Не девочка, а маленькая лошадка, которая выполнит за вас всю тяжелую работу без возражений...

Ася попыталась открыть глаза. Задача оказалась невыполнимой - боль резанула по вискам остро заточенным мачете, а на темном полотне, заслонившем глаза, вспыхнули несколько ярких точек. И если бы она не сосредоточилась на этих уже знакомых симптомах гипотонического криза, распознала бы что-то еще, ранее ей неведомое.

На что это было похоже? Как будто глубоко, к самому центру сознания проникли щупальца-датчики неизвестного исследователя и довольно вольготно там обосновались. Но то ли боль, то ли плохое самочувствие Аси нарушило его планы - молодая женщина застонала от дискомфортного ощущения, почти физически ощутив, как эти клеммы разжались, а тонкие иглы покинули ее личное пространство. Ничего подобного с Евтеевой еще не происходило.

Когда гипотония выбивала ее из жизни, часто сознание даже в спящем режиме фиксировало отголоски чужих слов и звуков, реагировало на прикосновение и смену температуры. Но никогда прежде не возникали такие четкие философские размышления. Они вообще не могли принадлежать Асе. Как будто кто-то извне думал за нее, только голос звучал в голове все тот же, привычный и родной.

- Вот и все, - женский голос показался Асе громким.

Девушка непроизвольно поморщилась и заморгала, пытаясь понять, где она находится. Дома? Одна, как и прежде, всеми брошенная, наедине с собственной слабостью... а как иначе? Расстраивать мужа тем, что не справилась, здоровье подкачало? Оказаться в больнице, где вдоволь наслушается о своих проблемах и перспективе дорогостоящего лечения? И ладно бы только финансовая сторона, но признаться самой себе в том, насколько она немощная и слабая?

- Ассаи, лежите спокойно. Никаких резких движений.

Почему мужчина, смутно ей знакомый не столько по голосу, сколько по ауре спокойствия, надежности и одновременно чего-то отталкивающего, похожего на иглы сухого льда, говорил так же, как ее непосредственная начальница Вероника? Ася не осознала, что замерла, боясь ослушаться. Теплая ладонь накрыла ее лоб, прогоняя кратковременный испуг, вызванный таким рефлекторным подчинением вкупе с беспомощностью.

Тогда она впервые нарушила непосредственный, пусть завуалированный приказ Штейра. Не от протеста - это чувство было настолько чужим для нее, что едва ли понимала его значение, тем более в таком состоянии. Потянулась навстречу ладони Юрия Соколова, превозмогая боль и головокружение. Не как бабочка на пламя - как потерянная кошечка, которой недоставало ласки и тепла. У нее не осталось никаких сил, но все равно девушка продолжала тянуться к руке, которая обещала ей это тепло без каких-либо слов. Абсолютно ненужных сейчас.

- Просто нужен отдых и сладкий чай…

Женщина мешала Асе. Ей захотелось попросить ее уйти, но язык едва шевелился, и получились какие-то маловразумительные стенания.

- Скорую, наверное, можно отменить, разве что ваша гостья будет настаивать...

- Спасибо, Анжела Дамировна, - тепло ладони на миг нивелировало лед в голосе Юрия.

- Что есть истинная свобода?

Как много человеку надо для счастья?

Могу ли я уметь довольствоваться настоящим, долбаная оптимистка? Оптимист видит свет в конце тоннеля, пессимист - несущийся на него поезд, а реалист... Да какого хрена реалист забыл в железнодорожном тоннеле?